Беседа наша казалась мне как бы приложением к трапезе, и только потом, вспоминая этот вечер, я поняла – матушка прекрасно направляла беседу в нужное ей русло. Ее интересовало все: где буду жить, под какой фамилией, сохранились ли у меня какие-нибудь документы, чем хотела бы заниматься в жизни…

Умело, но как бы невзначай ставя вопросы, она выяснила все, что ей необходимо было знать обо мне для выполнения собственных планов…

Уже ближе к полуночи, помогая мне сложить провизию в рюкзак, она вдруг сказала:

– Таюшка, я могу только догадываться, куда ты отправишься из монастыря, но, зная твой характер, думаю, что учеба, к которой ты так стремишься, будет для тебя посложней, чем монастырская. Но ты все равно когда-нибудь ее осилишь и уйдешь в мир. Будь осторожна там, девочка моя. Не доверяй никому. Эта нелюдь, что сотворила с твоей семьей такое, где-то рядом. Думаю, что она была знакома с твоими родителями – они ведь сами открыли дверь и без разговоров впустили ее в дом. Меня не будет в жизни с тобой рядом, поэтому повторю: будь осторожна. Я догадываюсь, какую цель ты носишь в сердце, и не могу тебя осуждать. Господь вразумит и направит тебя. Доверься ему. Если он захочет покарать это исчадие твоими руками – он поможет…

Перед тем как уснуть, я лежала и думала: почему матушка, говоря об осторожности, особо предупредила, что ее не будет рядом?

Можно подумать, что в монастыре она ходила за мной по пятам.

Непонятки какие-то…

Утром матушка вышла проводить меня.

– Знаешь, как в России говорят: «Пешего – до порога, конного – до ворот»… Но я с тобой пройдусь вон до того обрыва. Не возражаешь?

– Ну что ты! Нет, конечно…

Мы молча шли, освещенные первыми лучами солнца. Да и о чем еще можно было говорить после вчерашней беседы?

Все было сказано…

Конечно, мне было немного грустно. Я оставляла здесь родного по духу мне человека, который так много сделал для меня.

– Ну, здесь и попрощаемся. Подожди, я сейчас, – сказала Аглая и подошла к обрыву.

Она пошарила рукой в холщовой сумке, которую иногда носила с собой, и, достав из нее пистолет, без замаха бросила его вниз.

Я смотрела на нее во все глаза.

– Матушка, а это зачем тебе было нужно? – только и спросила я.

Она грустно улыбнулась.

– В жизни всякие случаи могут произойти… Один замечательный человек как-то писал: «Доброе слово и револьвер лучше – чем просто доброе слово…» Случись что – пистолет, девочка моя, мог нам очень даже пригодиться. Но теперь он уже не нужен.

– Ты и стрелять умеешь? – насторожилась я.

Посмотрев на меня добродушно, она произнесла:

– Да, Таюшка, умею. Господь сподвиг.

«Вот все и срослось…», – быстрым ожогом пронеслась в голове догадка.

Я вспомнила, что эту сумку Аглая носила с собой только в дни, когда в монастыре были какие-нибудь гости. При этом она всегда была рядом со мной и всегда вставала так, чтобы оказаться между мной и чужими, а при первой возможности – под любым предлогом – старалась увести меня и уберечь от контактов с посторонними.

Да она же просто оберегала меня! Оберегала и готова была защитить даже ценой собственной жизни!

Матушка обняла меня и поцеловала.

– Вспоминай матушку Аглаю иногда, – я хотела что-то сказать, но ее ладонь легла мне на губы, не дав вымолвить ни слова. – Ничего в жизни не бойся, кроме предательства. Господь на твоей стороне, он убережет и направит. Ну, с Богом! – и осенила меня крестным знамением.

Я уходила с огромным багажом знаний и с рюкзаком, заботливо уложенным матушкой Аглаей, в уголке которого нашлось место и для моих надежд…

* * *

По своему неведению я глупо полагала, что после поднятия на вершину все, что мне будет нужно – это познать искусство боя, ведь духовное образование я сполна получила в монастыре.

Да – впереди мне предстоял нелегкий путь пилигрима…

Да – я так и не смогла получить больше информации о загадочном грандмастере…

Но меня это не останавливало!

Очередной прилет Лео чуть не смел мои планы в овраг, подобно внезапному горному оползню. Ведь надо ж такому случиться, что прилетел он именно в тот день, когда, оставив позади себя стены монастыря и распрощавшись с Аглаей, я отправилась в путь. Полагаю, не обошлось здесь без Самдинг, наверняка она рассказала Лео, что я собираюсь покинуть монастырь. Неспроста он примчался…

С Лео мы буквально столкнулись лоб в лоб на узкой тропе, где он, выслушав меня без каких-либо эмоций, предложил вернуться назад в монастырь, чтобы все тщательно обсудить.

Я отказалась, не желая делать в прошлое даже и полшага.

– Тая, ты хотела уйти вот так, не попрощавшись? По сути – ты просто сбежала! – с ходу заявил он.

– Но ты бы не одобрил…

Лео держал эмоции под контролем, но было видно, что моя затея вызывала в нем сильное негодование. Поступая разумно, он не стал перечить сразу, прислушиваясь к обретенной с годами мудрости, которая похлопывала его по плечу своей изящной ладонью с нежным маникюром, шепча на ухо слова о пользе сдержанности, о вреде вспыльчивости и о бесполезности навязчивости. Эта ученая дама, словно ясновидящая, понимала, что я все равно сделаю по-своему. И лобовые атаки тут не помогут. Уж если на то пошло, то скорее четко выработанная пошаговая стратегия, хитрость, немного нахальства и, как ни странно, тонкое взаимопонимание могли бы сделать свое дело – но не в случае со мной. Лео злился, ему хотелось поспорить с этой утонченной красавицей, опровергнуть ее доводы, но он с грустью осознавал, что она права. В доказательство тому меня прожигал беспощадный взгляд ледяных глаз, походящий на отколовшиеся куски айсберга.

Лео находился в замешательстве.

Настал тот день, который он отдалял как мог. Внутри разумного и властного человека в данный момент шла непримиримая борьба.

На ринг стали выскакивать один за другим провокаторы в нелепых одеяниях: гордыня – укутанная в павлиньи перья; властолюбие – в помпезных кроссовках с сигарой; заносчивость – на высоченных ходулях, разукрашенная, словно вождь племени чероки…

А малышка-спесь и вовсе лезла под канаты сломя голову, она – натягивая боксерские перчатки прямо на ходу и вереща грязные ругательства – подстрекала сдержанную мудрость к бою. К чести последней, она и ухом не повела, едва эти выскочки появились на пороге, закрыв демонстративно дверь перед носом крикливых коллег.

Лео понимал: это не тот случай, где можно приказать или заставить, как он к тому привык…

Во-первых, знал мой упертый характер и несгибаемую волю, наблюдая как с годами их внутренний стержень становился только прочнее. А во-вторых, прекрасно помнил тот день, где много лет назад поклялся не становиться на пути моих желаний, понимая, что и я о нем не забыла.

Возможно, он тешил себя надеждой, что годы сотрут неприятные воспоминания и боль в моем сердце утихнет. Я успокоюсь, вырасту, стяну с себя прошлое, словно свитер, взгляну на жизнь под другим углом, и тот договор у черного камня потеряет свою силу. Но так не произошло – сейчас мы сверлили друг друга взглядом, и он понимал, что я ничего не забыла. Как и те слова, сказанные на траулере, тайно вывозящем меня из России, трюмы которого были забиты множеством ящиков цвета милитари.

Вдобавок к клятве у нас была заключена сделка несколько лет назад, в тот злосчастный день, когда я поведала Лео о своих способностях проникать в чужое сознание. А будучи человеком делового мира – пусть и нелегального – он хорошо знал цену таким договоренностям.

Отчаянье разгуливало в холодных глазах напротив, обрекая человека, никогда не бросавшего слов на ветер, ломать свои принципы. Для такой личности, как Лео, это было сложно. Я чувствовала, как он сражается с внутренними демонами, как там идет непримиримое противоборство. Но на другой чаше весов была моя жизнь, и Лео всерьез за нее опасался, понимая, что живущая во мне одержимость ни к чему хорошему не приведет. Мания возмездия, не покидающая с детских лет, обязательно вырвется наружу и устроит грандиозное фаер-шоу, в котором я однажды сгорю дотла.