– Тая, ты хоть понимаешь… Твою мать! – выругался он после очередного небесного взрыва и потащил меня за руку в сторону монастыря.

Мы вбежали под крышу, насквозь промокшие.

– Видишь, я предупреждала, что вымокнем! – недовольно фыркнула, надеясь уйти от разговора.

Лео же, молча достав из кармана белоснежный платок, промокнул мою лысую голову и лицо, по которым ручейками сбегала вода.

– Иди сюда, – он притянул меня к себе. – Тая, ты должна мне все рассказать.

Старшая монахиня Самдинг, появившаяся на пороге, развела руками при виде нас.

– Тая, иди же скорее переоденься, а то простынешь. Я приготовила вам чай, проходите Леонид, – кивнула она с улыбкой. – Давайте я повешу к огню вашу куртку.

– Благодарю, Самдинг, – Лео сложил руки перед собой и склонил голову в знак благодарности. – Я смогу сделать это и сам.

Воспользовавшись моментом, я поспешила улизнуть из комнаты в надежде, что к моему возвращению горячая тема останется в прошлом.

– Как успехи в обучении Таи? – задал Лео свой вопрос, не дав Самдинг покинуть комнату.

Та обернулась с улыбкой и присела на стул.

– Я уже говорила вам, Леонид, что Тая – очень смышленый и целеустремленный ребенок, обладающий к тому же некоторыми исключительными способностями… – при этих словах Лео всем телом резко повернулся к монахине. – Но она замкнута в себе, мне сложно понять ее мир, хоть она и снова стала разговаривать. Я понимаю – не каждый смог бы вообще доверять людям после такого.

– А о каких способностях вы упомянули?

Самдинг глубоко вздохнула.

– В буддизме, как вы знаете, мы выделяем три возрастные стадии детства. Самой важной считается первая – до восьми лет, это как фундамент строящегося дома. Поскольку в этот период ум ребенка чист и непорочен, в нем отсутствуют предубеждения и ассоциации, он с легкостью поддается влиянию и требует защиты. Тая перенесла сильное потрясение в этот период, была закрыта для общения, мы были бессильны понять, что происходит в ее сознании. Монастырское обучение в этом возрасте включает лишь заучивание текстов без их интеллектуального осознания, которое начинается в возрасте двенадцати лет. Но Тая молчала целый год. Для нас было невозможно определить и как она заучивает текст, и как воспринимает хоть какую-нибудь информацию на занятиях. Но однажды занимавшаяся с малышами монахиня заметила, что Тая мимикой реагирует на ошибки при воспроизведении текстов другими детьми. Она не указывала на ошибку, но по выражению ее лица было понятно, что, во-первых, она понимает язык, которому ее никто не учил – она ведь по сути немая, а во-вторых, она знает текст наизусть и замечает ошибки. Монахиня решила проверить свои наблюдения… Через неделю, прочитав детям текст, который им предстоит выучить, она на следующий день при повторном его прочтении умышленно допустила в нем ошибку. Тая сразу же отреагировала на это. Впоследствии монахиня несколько раз проверяла свою догадку, после чего обо всем рассказала мне. Я присутствовала на нескольких занятиях и могу сказать, что ваша девочка запоминает текст с первого прослушивания, а если в тексте много незнакомых ей слов, то максимум – со второго. Когда она заговорила, я решила проверить, насколько долго заучиваемые тексты сохраняются в ее голове… Она помнила все тексты, которые учили дети в ее присутствии! Это поразительно, Леонид!

– А что говорит Аклим по этому поводу? Ведь она больше всех общается с Таей, не так ли? Она вам ничего не рассказывала? Может быть, Тая с ней чем-то делится или рассказывает о своих… – Лео осекся, не желая выдавать монахине информацию, о которой ей знать было абсолютно не нужно. – О своих способностях или, скажем, мечтах?

– Вы правы, Аклим старается проводить много времени с Таей. Она, как вы знаете, по собственной инициативе взяла на себя обязанность светского образования Таи. Аклим в беседе со мной говорила, что сначала опасалась, как бы не перегрузить мозг девочки, но со временем поняла, что Тая легко усваивает всю информацию, которую получает от нее. Она заметила, что у Таи исключительная способность к языкам, и начала объяснять ей, как строятся фразы на нашем языке. Через некоторое время Тая начала понимать, что ей говорит наставница. Как-то Аклим показала мне учебник, по которому обычные дети в вашей стране занимаются целый год… Так вот – Тая одолела его за двенадцать дней. При этом она не просто запомнила текст учебника, а использовала позже информацию, полученную из него, в беседах с Аклим. Не могу сказать, что они сдружились, но Тая определенно расположена к сближению с Аклим и если кому и откроется в своих тайнах, то только ей.

– У нее не появилось новых знакомств или привязанностей в монастыре или среди посещающих его людей?

– Нет. Хотя, знаете… – монахиня щелкнула пальцами в воздухе. – Девочка часто ходит к семье рогьяпа.

– Кто это? – насторожился Лео.

– Местный могильщик. Его юрта расположена к востоку от монастыря.

– Спасибо. Обязательно навещу его.

Монахиня понимающе кивнула и, видя озабоченность Лео, добавила:

– К тому же – она очень изобретательна. Неделю назад одна из коз сильно поранилась на выпасе, повредив вену. Тая тут же это заметила и приняла самостоятельное и быстрое решение: наложила жгут, приволокла козу в монастырь, остригла шерсть вокруг раны, все тщательно обработала, сделала перевязку и подвязала ногу животного таким образом, чтобы та могла передвигаться, но не беспокоить рану.

– В детстве она хотела быть ветеринаром и спасать животных, – глаза Лео предательски увлажнились.

– А вчера у нас сломался вентилятор – тот, что вы привезли нам в позапрошлом году – и Тая его починила…

Лео улыбнулся. Намек монахини он понял.

– Неужели?

– Да, девочка очень сообразительная и трудолюбивая. Как же печально, что все так вышло с ее семьей. Даже не верится, – монахиня приложила ладонь к губам и покачала головой. – Скажите: так и не выяснили, кто это был?

– Нет, – отрывисто бросил Лео и встал со стула – демонстрируя, что разговор закончен.

Монахиня деликатно поднялась вслед за ним.

– Вы знаете, меня беспокоит только одно…

Лео насторожился, но, изобразив отчужденность на своем лице, переспросил:

– Ваше беспокойство… Оно насчет семьи Таи?

– Нет-нет, – успокоила его монахиня. – Это – насчет рисунков.

– Каких рисунков? – Лео сердито изогнул бровь, не понимая, какое беспокойство могут вызвать рисунки ребенка.

– Аклим говорит, что Тая часто рисует девочку в окружении крыс. Причем – девочку крошечного размера, а крыс – огромных. Потом тщательно зачеркивает девочку, а крыс – обводит в кружочки.

Лео повернулся на звук чьих-то шагов и произнес:

– Хорошо, я проконсультируюсь со специалистом, что это может значить. Спасибо вам.

Накинув самгхати поверх новеньких свитера и брюк, что привез Лео в этот раз, я с осторожностью спустилась в гостевую комнату. Самдинг уже ушла, и мы снова с Лео остались одни.

Вот же – дело дрянь: теперь от его вопросов, увы, не отвертеться.

Уверенной походкой прошла сразу к огню, который успела для нас развести монахиня, и как ни в чем не бывало уставилась на языки пламени, наблюдая краем глаза за Лео. Суровое, задумчивое лицо моего собеседника не предвещало ничего хорошего.

– Тая…

– А? – встрепенулась я, словно была погружена в поток мыслей.

– Не юли!

Я скривила лицо. Конечно, он все понял: сейчас меня занимала лишь одна мысль – как бы отвертеться от разговора, но похоже, его не избежать.

– Ну, хорошо, – вздох одолжения смешался с теплым воздухом прогретого помещения, ароматом мяты и чабреца.

Разочарование, растопырив крылья, словно раненая птица, неуклюже летало под потолком, нежась в тепле и прицеливаясь: на чьи плечи будет удобнее спикировать в сложившейся ситуации.

– Если хочешь знать, то сегодня я впервые посетила твою голову… Да и посетила – поверхностно… Скажем так: побывала на пороге твоего сознания, не углубляясь в покои. Теперь ты спокоен?