Бролл моргнул, возвращаясь в настоящее. Он ощутил чье-то присутствие и догадался, кто это, даже до того, как успел повернуться. Даже запах у вновь прибывшего был особенным.

– Да благословит тебя лес, Бролл Медвежья Шкура, – прогрохотал он. – Я сразу понял, что ты рядом, и надеялся с тобой увидеться!

– Верховный друид Хамуул Рунический Тотем, быстро же ты добрался сюда из Громового Утеса! – ответил Бролл.

Встреча оказалась неожиданной, но очень приятной.

Облик Бролла сразу выдавал в нем друида, чего нельзя было сказать о Хамууле Руническом Тотеме. Он был шире в плечах и крупнее своего друга, лишь отдаленно напоминая ночных эльфов или людей. В отличие от остальных друидов, он носил свободные одежды своего племени – кожаное наплечье, соединявшееся двумя длинными красными ремнями с красным же килтом, – запястья украшали красные, золотистые и синие полоски.

Однако сильнее всего Хамуула отличало от Бролла и прочих ночных эльфов то, что сам он был тауреном. Его ноги заканчивались мощными раздвоенными копытами, а голова, как и у всех представителей этого народа, напоминала бычью. Впрочем, вслух о таком лучше не говорить – слишком велик риск для жизни. В носу Хамуул носил церемониальное кольцо, а голову его венчали искривленные и выдающиеся вперед рога.

Рост друида, хоть он, как все таурены, слегка горбился, был больше двух метров, а в тонкой серо-коричневой шерсти виднелась седина. Бролл припомнил, что в их первую встречу она не так сильно бросалась в глаза. Хамуул заплетал волосы (тоже седеющие) в две толстых косы длиной до груди. Друидом он стал довольно поздно и не без участия Малфуриона Ярости Бури. Хамуул – первый таурен-друид почти за двадцать поколений, и, хотя теперь многие из его народа пополнили ряды защитников природы, едва ли кто-то мог сравниться с ним в мастерстве.

– Мое путешествие было спокойным. Это даже странно, – заметил Хамуул. Он прищурил светло-зеленые глаза под густыми бровями так, словно хотел что-то добавить, но не решался.

Бролл кивнул, вскользь подумав о том, как его примут остальные друиды. С самого детства на Бролла возлагали огромные ожидания, а все из-за одного-единственного сходства с Малфурионом, сходства, которое всегда было для Бролла символом его неудачи.

Рога, выраставшие из его висков, гордо выдавались вверх на полметра. Конечно, они никогда не сравнились бы с главным отличительным признаком верховного друида, и все же неизменно привлекали внимание. Рога появились у Бролла в раннем детстве и, хоть были тогда совсем крохотными, казались окружающим знаком будущего величия. Уже тогда юному эльфу без устали твердили, что однажды о его подвигах будут слагать легенды.

Но, хоть все вокруг и считали злосчастные рога великим даром, сам Бролл расценивал их исключительно как проклятье и до сих пор был убежден, что жизнь лишь доказала его правоту.

Какая же польза от этих рогов, раз они ничем не смогли помочь в самое страшное, решающее мгновение – когда Бролл пытался отразить чудовищный натиск демонов и оживших мертвецов, повиновавшихся зловещему властителю преисподней Азгалору? Да, он был прав – злосчастные рога не принесли ничего, кроме разочарования. Сила Бролла тогда возросла многократно благодаря идолу Ремула. Друид пожертвовал собой и безжалостно убивал врагов, давая возможность товарищам объединиться с основным войском.

Но и с этой задачей он не справился. Силы подвели Бролла, и Азгалор, умелый воитель, наконец пробил его защиту оскверненным клинком, носившим имя Злоба. Острый конец меча вонзился в идол Ремула, и Бролл утратил над ним контроль. Артефакт тут же подвергся влиянию Скверны, а вся его мощь обратилась против последней защитницы, сражавшейся на стороне Бролла…

Друид множество раз, и особенно после того ужасного случая, собирался избавиться от рогов и даже сжечь самые их корни, чтобы те не выросли снова, однако ни разу так на это и не решился.

Вдруг Бролл осознал, что Хамуул все это время терпеливо молчал и внимательного его разглядывал.

– Она всегда будет рядом. Знай, духи погибших близких присматривают за нами, – пророкотал таурен.

– Я думал о другом, не об Анессе, – ответил ночной эльф, но это было ложью.

Хамуул дернул ушами.

– Тогда прими мои глубочайшие извинения за то, что упомянул о ней.

Бролл только отмахнулся.

– Ничего страшного, – пробормотал он. – Идем, остальные уже наверняка собираются у портала, как того требует обычай.

– Но ведь собрание будет проходить не в Анклаве Кенария, – нахмурился Хамуул. – Фэндрал выбрал другое место и настоял, чтобы все собирались на совет прямо вон там, на другой стороне. Ты разве не знал?

– Нет, – покачал головой Бролл. Он не собирался оспаривать решения верховного друида.

В конце концов, их глава Фэндрал Олений Шлем всегда желал защитникам природы только добра. Если он решил, что им следует собраться вдали от Дарнаса, значит, так тому и быть. Наверняка ведь есть веская причина, по которой…

И вдруг Бролл все понял. Возможно, Фэндрал нашел способ спасти шан’до!

– Идем, – сказал он. Теперь ему не терпелось поскорее добраться до места.

Надежда, зарождавшаяся каждый раз, когда Бролл Медвежья Шкура посещал Тельдрассил, окрепла, ведь, возможно, Фэндралу действительно удалось выяснить, как уберечь Малфуриона от беды.

А если нет… Ночной эльф содрогался от одной мысли о том, что ждет друидов (и ждет ли вообще хоть что-то) без их мудрого учителя.

Картограф Лукан Фоксблад не спал уже много дней. То был не только его личный выбор, но и суровая необходимость. Лукан изо всех сил старался свести к минимуму и без того непродолжительные мгновения отдыха, ведь любая остановка в бесконечном путешествии была связана с риском провалиться в сон. Порой из-за этого светловолосый картограф не мог сделать ни шагу – ноги подгибались, и он падал на землю, буквально теряя сознание.

А уж эти кошмары… Кошмары, которые теперь мучили многих жителей мест, где Лукан побывал, – от Златоземья и Западного Края до его родного Штормграда.

Внешне Лукан, которому было чуть за тридцать, напоминал отставного солдата, хотя на самом деле никогда не участвовал в сражениях. Вот только теперь он выглядел так, словно оказался в самом эпицентре войны. Одежда Лукана, некогда темно-коричневая, приобрела грязный оттенок, тончайшая вышивка на плечах туники и по бокам штанов изрядно обтрепалась, а кожаные сапоги покрылись пятнами и растрескались.

Сам картограф выглядел немногим лучше. Тяготы путешествия не лучшим образом отразились на благородной внешности – из-за чрезвычайной бледности и неопрятной бороды, нестриженной много дней, Лукан напоминал медленно разлагающегося мертвеца из армии Плети, и лишь по-кошачьи зеленые глаза свидетельствовали о том, что их обладатель еще жив.

За время тяжких скитаний картограф потерял инструменты и даже рюкзак, в котором хранились все его скудные припасы, включая одеяло. Лукан не мог припомнить название последней деревни, где нашел приют. Он давно позабыл, какой была жизнь до всех этих тревожных снов, а иногда даже сомневался, реальны ли эти воспоминания или же рождены кошмарами.

Местность, по которой путешествовал картограф, заросла густыми лесами, но его это мало волновало. В нынешнем состоянии он едва ли заметил бы даже алмазные горы. Лукан Фоксблад знал только одно – нужно идти вперед, чего бы это ни стоило.

Он моргнул впервые за несколько минут, и пейзаж тут же изменился до неузнаваемости.

Все вокруг пестрело изумрудно-зеленым с легкими оттенками нежно-голубого. Густой туман укутывал пошатывающегося картографа, словно толстое одеяло. Опознавательные знаки, на которые можно было ориентироваться, исчезли, и мир теперь больше напоминал незавершенный набросок художника. Но Лукан, не замечая удивительных перемен, брел вперед.

Он снова моргнул, и цветовая гамма сменилась на более привычную, вот только место теперь было другим, совсем не похожим на густой лес, по которому картограф бродил прежде. Да, здесь тоже росли деревья, а вот поселения, видневшегося теперь вдалеке, раньше не было. Воздух пах морем, но Лукан обратил на это не больше внимания, чем на мрачную тень, поглотившую окрестности. Он прошел мимо каменного указателя, надпись на котором прочитать бы все равно не смог. Однако эту надпись отлично понял бы ночной эльф: увидев ее, он узнал бы, что приближается к Аубердину.