– Генерального директора не надо иметь – Дионис устроился поудобнее и обиженно добавил – его надо любить!

   Один аккуратно снял тетиву с лука, смотал ее и сложил в кожаный кисет. Словно в ответ далеко на берегу два раза мигнул огонек – гейши сейчас привезут горячего саке и станут петь под караоке песни времен Мейдзи. Дионис откашлялся и попробовал голос. Бамбуковый прутик перешел с катаканы на хирогану и опять заплясал по воде.

– Ваш намек мне понятен, уважаемый Один. Вы хотели спросить, на какой гвоздь я повешу физику. Позволю себе ответить вопросом на вопрос. Стальную пружину сжали и, грубо говоря, придали ей энергию. Затем в сжатом виде ее поместили в соляную кислоту, где она и растворилась. Куда делась энергия сжатой пружины?

– Ойбля – восхищенно заметил Стрибог, и, переждав возникшую паузу, концом стрелы начертил на воде "А что и меня не существует?"

   Вон гейши плывут, – Дионис писал пальцем, отчего шрифт греческого алфавита выглядел как-то агрессивно.

– И гейш и саке не будет, что ли? И караоке?

   Вишну обхватил Идзанаги за шею и ударяя его лбом о край лодки стал чертить рунами.

– Это лодка, лодка, жесткая, она существует, ты ее чувствуешь?

   Когда Идзанаги удалось отобрать прутик у разъяренного Вишну, на воде появилось:

– К сожалению, ни вас, ни гейш, ни саке – не существует ничего. Все это плод моего больного воображения. А я действительно болен. Именно поэтому я чувствую мозгом этот жесткий край лодки. Больше того, я вижу вас, а это зрелище могло родиться только в больном сознании. Если бы я был здоров, я представил бы себе не заросших, злых и грязных мужиков в утлой лодченке, не идиотские споры об очевидном, не эту пораженную проказой и чиновниками планету, а что-нибудь более приятное и совершенное. Например: облако под ногами милых девственниц с крыльями и свет вечного милосердия перед глазами…

   На этот раз пауза повисла по настоящему долго. Но вот ночную тишину высоко в небе процарапал стрекот невидимых крыльев и как по команде начался гневный спор. Каждый свесившись со своего места в лодке чертил на воде свое, понятное и известное лишь ему знание. Иероглифы, клинопись, буквы и руны с остервенением налазили друг на друга, вспучивали водную гладь, серебрились лунным светом и… таяли в спокойной ночной воде Ильменя. Пожалуй, единственный арбитр спора, кто мог прочитать все начертанное по разные борта лодки, полная луна лишь снисходительно улыбалась в черной туши неба.

– А теперь, я, как бы могу ответить на твой первый вопрос…, – Идзанаги неожиданно сказал это вслух и, сломав свою бамбуковую тростинку, положил щепки в лунную дорожку. Еще секунду, подрожав на бликующей глади, палочки камнем ушли в воду.

***

По реке плывет бамбук

Из пригорода Киото

Ну и ветра попутного

Жезл из нефрита.

Ревя Шка Ху

   Возвращались весело, наперебой вспоминая детали удачной охоты. Жиляев с перепою облевался прямо под водой. Духом, однако, не пал и сел допивать вчерашние остатки водки. Жудаев, очевидно, тоже не с трезвой головы, отмахал на ластах чуть ли не километр от баркаса, да так, что пришлось искать. Вернулся счастливый и гордый своей физподготовкой. Славка впервые стрелял судаков. Поскольку в это время они предпочитают лежать на дне, все вернулись битые "контрольными" в голову. Это еще ничего. Как-то Анискин настрелял сазанчиков, да поделился с Андрюхой. Тот вернулся домой с целой сумкой. Беда оказалась в том, что все восемь рыб биты прямо в желчный пузырь. Как без рентгена это можно было сделать, Олег до сих пор скрывает. По этому поводу и анекдот:

   Заседает комиссия ООН по авторским правам. Тянет руку англичанин:

– Наш ученый Смит изобрел паровоз, требую записать это как английское изобретение.

   Встает русский:

– Паровоз изобрели братья Черепановы. Так что запишите за русскими. Вот и справка есть.

   Тянет руку американец:

– Лампочку накаливания изобрел американец Ватт!

   Встает русский:

– Не Ватт, а Яблочков. Русское изобретение, вот ссылка на энциклопедию.

– Немец Рентген изобрел лучи, которые видят человека насквозь! Запишите за Германией.

   Опять вскакивает русский:

– А я вот Вас отошлю к первоисточнику. Петр первый в своем письме точно указывает: "Я Вас, блядей боярских, насквозь вижу и в рот е–л!" Так что лучи за Россией, (французу) кстати, и минет тоже наш!

   На баркасе под шутки идет работа. Лето, жара, поэтому рыбу надо разделать быстро. Славка с Олегом на корме орудуют ножами. За борт, на радость чайкам летят отходы – ну РДОС? да и только. Рыбы много, только щучьим филе уже набиты все банки. Андрюха бодяжит туда маринад, значит скоро сготовится ХЭ. Да какое там скоро – губы свистят как флейты, так что скорее его туда, вслед за водкой. Главное больше водки, больше, чтобы не оставить глистам никаких шансов. Дипломаты, долго работавшие в антисанитарной Индии, Рассказывают, что главное каждый кусочек пищи запивать хорошим глотком водки. Тогда не заразишься ничем местным. Оно и понятно, откуда в Индии ракеты… Да что нам Индия – Кришну-Вишну, Брахмапутра да Камасутра. У нас есть водка. Будь она у Колумба, он бы в Индию доплыл, а не остался бы в Америке. История бы по другому сложилась. Впрочем, ничего этого не существует. Ни Индии, ни Америки – все это плод нашего больного воображения. За это и пьем.

   Ветер – не существует

   Жара – плод воображения

   Сушняк – нашего больного.

   Салют! Салют! Салют!

   Серега деловито раскуривает фильтр сигареты, блаженно затягивается и отправляется спать в каюту. Стучит движок, стучат по доске ножи, стучит сердце: "Домой, домой, домой".

   Судовладелец Гриша вспоминает о каких-то делах в городе, привязывает к голове пакет с одеждой и ныряет за борт с криком: "Я вас догоню". Жиляев философски смотрит на мелькающий в волнах пакет с привязанной головой и отправляется в рубку.

– Женька, ты дорогу до Астрахани знаешь?

– Доплывем, река доведет.

– А топлива хватит?

– А черт его знает, загляни в бак.

– Там на баке замок амбарный висит, а ключа нигде нет.

– Ну-у-у, тогда не знаю. По дальним степя-я-ям Забайкалья-я. Бродяга судьбу проклиная, тащился…

   Слово "тащился" подхватывают еще несколько глоток. Никто уже не помнит слов, как и не помнят, отчего тащился бродяга. Но песня льется над рекой на три голоса.

– И мать его тоже тащилась.

– И брат его тоже тащился.

– А батя его притащился-я-я!

   "Эй, на борту! – нас догоняет какое-то суденышко. – Топливо нужно?"

– А хрен его знает, у тебя что лишнее что ли?

– Да нет, тут какой-то хрен с пакетом проплывал, сказал вас дозаправить.

– Знаешь, брат, никакой дозаправки на самом деле не существует!

– А-а, ну-ну…

   Весело стучит движок, ему уж точно никакого дела: хватит нам соляры или нет.

– Женька, а если что, ты движок починить сможешь?

– Да ты что, я на судне первый раз.

– Но штурвал уверенно держишь.

– Да? Спасибо, а эта штука штурвалом называется? Славное море – Священный Байкал. Гей Баргузин, пошевеливай фал.

   В рубку входит, утомленный разделкой рыбы Анискин, Весь в крови с ножом в руках:

– Не престало тебе отрок про Геев на борту петь.

– Да я, дядя Олег, вроде про Байкал.

– Это ты отцу рассказывать будешь. Фал ему, понимаешь, пошевеливай…

   За плечами у Анисимова Рыбвтуз, поэтому его слова на баркасе – закон. Хотя, глядя, как он ищет датчик топлива на этой допотопной посудине ясно, что… Олег трогает какие-то кнопки, рычажки и команды в один голос орет: "Верещагин, не заводи баркас!"

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.