Глава 1
Раз, два, три…
Раз, два, три…
Четыре…
Они все капают и капают. Ужасно, мерзко, тошно.
Прошло уже около часа, а я все никак не могу остановить этот слезный поток.
— Я хочу, чтобы ты знала: я не считаю тебя виноватой, — сказала мне бабушка и обняла.
Я была рада это слышать, но легче все равно не стало. Она сразу ушла, потому что я попросила. Мне ничего не хотелось: ни ныть, жалуясь на то, что меня так жестоко опозорили, можно сказать, на глазах у всей деревни, ни пытаться найти себе оправданий, потому что, да, я чувствовала, что сама виновата. Бабушка предупреждала, не надо с ним связываться, а я, глупая, голову потеряла и забыла о том, что плохо, а что хорошо…
Мне хотелось лишь побыть одной и, по возможности, лечь и сдохнуть.
Завтра возвращаюсь домой, за мной приедет отец. Жаль… не так я хотела провести свои каникулы, но бабушка решила, что так будет лучше для меня.
Она уже рассказала родителям о том, что я сломала ребра, но об остальном умолчала. Я благодарна ей за это. Как ни странно, мама отреагировала адекватно, но твердо заявила, что мы немедленно поедем в больницу, а после отметим мой День рождение как надо.
Я легла на кровать и уткнулась носом в подушку. Я не плакала больше, нет. Я просто была мертва. Изнутри. Полностью. Будто меня проткнули ножом в самое сердце, будто бы это сделал близкий человек… Да, глупо так размышлять, очень глупо. Но вся моя жизнь в последнее время — это большая и никчемная глупость, в которую я погрузилась с головой.
На стене тикали часы, за окном, как всегда, барабанил дождь, а я лежала и смотрела в никуда. Глаза, опухшие и покрасневшие от слез, требовали отдыха.
Они закрылись.
Я заснула.
Ощущение полнейшего опустошения. Лучше бы не просыпалась.
Мне ничего не снилось. Никто не мерещился. Я не оказалась ночью на дороге.
Мне все равно на все. Скоро приедет папа, и я забуду свои две недели в деревни, как страшный сон. Такой страшный, что будет опасно засыпать каждую ночь, в боязливом предвкушении его повторения.
За дверью кто — то разговаривал, судя по постоянно повторяющимся словам «Алиса» и «бедная», стало понятно, что обо мне.
Жалость.
Самое ничтожное и унизительное чувство в мире. Особенно, когда испытываешь жалость к самому себе. Именно это чувство добивает тебя, именно оно позволяет понять, насколько твое положение плачевно.
Почему со мной так? Почему такое чувство, что кусок сердца вырвали прямо у меня из груди?
Я услышала, что дверь открылась, но кто там был, не могла видеть, потому что лежала лицом к стене. Да и мне все равно, кто там.
— Алиса, как ты? — это был Игорь.
Ради приличия, все — таки, я была искренне благодарна, за то, что вступился за меня, я встала с дивана.
— Нормально, — соврала.
— Нет, не нормально, — заметил он, — я же вижу.
А мне — то, что до того, что ты там видишь? Подумала я, но вслух не озвучила.
Он прошел и сел на край кровати рядом со мной.
— Я забрал твои вещи, — сказал и взял меня за руку, принимаясь успокаивающе поглаживать.
Я спокойно вытащила свою ладонь из его и положила себе на колено. Я вообще старалась быть спокойной, жаль, не выходило.
— Ты забрал вещи? — переспросила я, сама не знаю зачем, — он ничего не сказал?
— Я просто зашел в дом и забрал вещи, он даже не посмотрел на меня, — все тем же успокаивающим голосом.
Лучше бы не задавала этот дурацкий вопрос. Стало еще хуже. Чего я жду?
На глаза, против моей воли, набежали слезы. Я запрокинула голову, в тщетной попытке их сдержать. И, сквозь ком в горле, превозмогая всю свою слабость, шепнула искреннее:
— Спасибо.
Игорь обнял меня, ласково поглаживая по спине, а я положила голову ему на плечо, обняла в ответ и разревелась.
Плакала я очень долго. А он, не говоря ни слова, все также обнимал меня, поглаживая. От его тела исходило такое тепло, что я прикрыла глаза и сделала глубокий вдох, пытаясь прийти в себя. Так и сидели: я, полностью разбитая и он, заботливый и сдержанный.
Оба молчали, а слова и не были нужны, потому что молчание — громче любого крика, ведь для того, чтобы понять человека — слова не нужны…
На часах около трех, кажется, папа должен уже приехать. Что ж, вещи собраны, я тоже готова. Но только физически, не морально. Я уже и не знаю, смогу ли после всего нормально воспринимать окружающую действительность.
Все это время Игорь был со мной, пытался хоть как — то разрядить обстановку: шутил и прикалывался. Мне все равно на все.
— Алиса, — сказала бабушка, войдя в комнату, — папа приехал, пойдем.
Игорь взял мою сумку, а бабушка помогла подняться, чтобы я чисто случайно, не сделала неловкого движения.
Мужчины погрузили мой багаж, в то время, как мы с бабушкой обнимались и прощались, наверное, на неопределенный срок.
Она говорила тихо, чтобы папа ничего не смог услышать:
— Все будет хорошо. Ты, главное, не думай о нем. В жизни всякое бывает, ты же знаешь, — она поглаживала меня по голове, а я чувствовала, как знакомое чувство полного опустошения вновь наполняет меня.
Настало время ехать. Я уже хотела садиться, все так же придерживаемая бабушкиной рукой, но теплая рука легла мне на плечо.
— Очень жаль, что так все… — похоже, Игорь говорил искренне, — знаешь, я ведь тоже, кстати, домой еду. Может, удастся, встретимся в городе. Ты мне только свой номер дай…, - говоря, он то и дело, отводил взгляд в смущении.
— Хорошо, — я искренне улыбнулась.
— Правда? — он будто не ожидал, что я отвечу согласием.
Но я ответила. Этот человек поддержал, когда было нескончаемо плохо, с ним я почувствовала какое — то, пусть и совсем легкое и еле заметное, но облегчение все же. По — моему, я нашла себе настоящего друга.
Время не ждет. Пора в дорогу.
Я еще раз помахала всем на прощание. Игорь подмигнул, а бабушка перекрестила и пожелала доброго пути. Мы уже отъезжали, когда я заметила, что к толпе провожающих присоединилась Катя, она тяжело дышала, будто бежала, боясь не успеть. В руках у нее был пирог, завернутый в пакет, чтобы дождь не промочил. При виде меня, уже уезжающей, она поникла и отдала пирог бабушке. В голову пришла мысль попросить остановиться папу, но я знала, что он, как всегда, спешит на работу. Да что там: его пришлось уговаривать, чтобы он выкроил несколько часиков для того, чтобы приехать за мной.
За окном был настоящий ливень. Я отвернулась к окну, чтобы не возникало вопросов по поводу моих опухших глаз. Первое время мы молчали, но затем папа спросил:
— Как ты себя чувствуешь?
— Нормально, — фирменное мое словечко.
И все, остальная часть пути проходила в молчании. Я знала, что бабушка рассказала родителям, что я упала неудачно и повредила руку с ребрами, но про то, что меня сбила машина и я начала ходить во сне, умолчала. Как и умолчала про все остальное…
Она посчитала, что теперь я смогу нормально жить и никакие видения мне являться не будут.
— В городе, дома, безопасней, — сказала она мне.
Что ж, посмотрим. По крайней мере, если, по ее словам, у меня есть какой — то дар, то я бы очень хотела избавиться от него, да и не поверит никто, включая родителей. Они — то и бабушке с трудом верят, а уж мне…
Когда мы ехали в деревню, у меня было прекрасное настроение, а за окном дождь. Сейчас, когда мы едем домой, кажется, что все дожди мира со своей грустью, априори заложенной в них, не сравнятся с тем бушующим океаном бездны, что творится у меня на душе.
Глава 2
Первое дело, которое я захотела сделать дома — это зайти в свою комнату, завернуться в плед и уснуть сном младенца. Я так и сделала.
Папа сразу уехал, а мама лишь на минуту позвонила поинтересоваться, хорошо ли мы доехали, и поела ли я чего.
Середина июня, дождь, дом, одна. В общем и целом, именно так можно охарактеризовать мою жизнь. Весь последующий месяц прошел именно так. Я грустила, ела, спала, немного поправилась(но совсем чуть — чуть). А также, наконец, уговорила родителей и сама переклеила эти дурацкие розовые обои на более взрослые — бежевые с серебряным тиснением.
