Однако что мы имеем по факту? Принятую всеми теорию эволюции Дарвина, которая допускает само появление жизни, непрерывное развитие и появление новых видов живых организмов (сложнейших систем) без какого-либо системного воздействия, в результате цепи случайностей. Вероятность таких случайностей оценивается математикой так же, как если бы в результате взрыва в типографии неожиданно получился словарь.
Рассуждая о нашей жизни и о Вселенной, мы можем говорить, что существуют определенные закономерности, которые мы можем наблюдать и фиксировать. Наблюдая за тем, что происходит здесь и сейчас, мы можем и имеем право предполагать, как происходили подобные процессы где-то и когда-то. Если здесь и сейчас мы не наблюдаем происхождения видов методом естественного отбора, значит где-то и когда-то такого процесса тоже не должно было быть. Мы же не видим, чтобы бактерия превратилась в комара, поменяла свою сущность. Мы видим, как бактерия мутирует и становится другой разновидностью бактерии, еще одним ее вариантом. Но никто так и не увидел, чтобы бактерия превратилась в нечто другое, хотя скорость размножения бактерий в миллионы раз выше скорости размножения других видов. Сейчас утверждают, что за 500 миллионов лет весь биом изменился в результате эволюции и естественного отбора. То есть речь идет примерно о 15 миллионах поколений живых существ. Наукой сегодня утверждается, что за 15 миллионов поколений произошло неимоверное количество новых видов — разнообразных млекопитающих, птиц, рыб, насекомых и пр. Но 15 миллионов поколений для бактерий, например, — это ничтожное время по историческим меркам. Бактерии размножаются каждые 10–20 минут. И получается, что всего за 500-600 лет нынешней человеческой цивилизации мы должны были бы увидеть невероятное количество все новых и новых видов, которые произошли бы от бактерий. Но при этом за всю нашу эпоху никаких принципиальных изменений даже у бактерий не произошло. Однако, несмотря на это, несмотря на такие явные противоречия, мы верим в теорию эволюции. Так же, как верим во множество других теорий, не утруждая себя лишними вопросами. А ведь вопросов должно быть очень много! Наука по-прежнему не может объяснить важнейшие вопросы — как появилась Вселенная, как появились звезды, как возникла жизнь, как появился человек. А ведь это фундаментальные, основополагающие вопросы. Да, есть множество различных теорий, гипотез и предположений, но внятного и непротиворечивого объяснения этих явлений как не было, так и нет.
Одна из причин лежит на поверхности — дело в том, что наука неразрывно связана с господствующей в мире экономической моделью капитализма, интегрирована в нее. Здесь тоже есть свои парадоксы. Стремление к обогащению естественным образом активизирует запрос на возникновение новых технологий, на их разработку в скорейшие сроки. Разработка технологий же возможна, если есть соответствующая база в виде фундаментальных, теоретических исследований. Таким образом, капитал, казалось бы, выступает в роли стимулятора научной деятельности. Даже Архимед открыл один из своих законов, потому что царь хотел определить — не обманул ли его ювелир, изготовивший золотую корону. Но вся проблема именно в том, что капиталу нужно только прикладное применение научных открытий. Зачем нужно открытие радиоволн, если нельзя продать потом миллионы радиостанций? Люди веками видели электричество в виде молний, искры от натертой о янтарь шерсти, наблюдали его у рыб. Различные исследователи в разные времена пытались дать объяснение природе электричества. Но реальный интерес к нему появился только сотни лет спустя, когда возникла возможность зарабатывать на электричестве огромные деньги. И при этом интерес этот все равно имел жесткие ограничения — интересовало в электричестве только то, что могло приносить прибыль. Исследования Николы Теслы в области беспроводной передачи электроэнергии и построенная им знаменитая башня Ворденклиф были лишены финансирования Джоном Пирпонтом Морганом по одной простой причине — выяснилось, что в случае успеха проекта электричество, телефонная и радиосвязь могли стать доступными, бесплатными и неограниченными для всех жителей Земли. А это никак не вписывалось в интересы тех, кто «финансировал науку» — их интерес был лишь в финансировании разработок новых источников прибыли. В результате мы оказались отброшены в исследованиях беспроводной передачи электроэнергии более чем на сто лет. И эта ситуация сложилась в науке повсеместно. Законы Ньютона с помощью формул рассказывают нам — как и что происходит с массой, гравитацией. Но мы не знаем, что такое масса и гравитация. По существу, это не процесс познания, это «описательная» наука, имеющая преимущественно прикладное применение. Мы перестали искать ответы на вопросы мироздания, не ищем ответа на вопросы о сущности гравитации, электричества. Ведь мы вообще не понимаем, что это такое. Сегодня почти вся наука стала прикладной. Ей нет дела до смысла жизни и человеческого существования. Более того, ее вообще не интересует, что такое электричество, гравитация, радиоактивность. Прикладная наука просто использует, эксплуатирует электричество, гравитацию и радиоактивность. И естественно — только с целью получения материальных благ. Ничего не напоминает из Ветхого Завета? Звучит абсурдно, но религиозные установки прошлого оказалась главной движущей силой науки и главной ее проблемой.
Еще один аспект, который надо выделить, говоря о кризисе в современной фундаментальной науке, это изменения и трансформация целей познания. В древности вопрос смыслов интересовал ученых в первую очередь. Сначала естествознание пыталось понять — почему? Ученых интересовал вопрос, по какой причине все именно так, как есть? Вопрос «как?» был промежуточным. Неслучайно философия была неотъемлемой частью науки прошлого. Математики, астрономы, врачи были еще и философами. Но поиск смыслов мироздания — задача не из легких. Ньютон, создавая законы механики, тоже задавался вопросами причинности и искал смыслы во Вселенной, но ответа не нашел и сдался, сказав — а гипотез мы не измышляем. А дальше тенденция не искать ответ на вопрос «почему?» только укрепилась. Наука ограничила себя поиском ответов на вопрос «как?», то есть выявлением количественных соотношений, формул. В надежде, что это как-то поможет ответить на вопросы «почему?» и «зачем?». В последние несколько веков ученые пошли по этому пути. Галилей, Фарадей, Ампер и другие ставили опыты, исследовали явления, делали измерения и приходили к выводам — это устроено вот так. Почему именно так — пока непонятно. Но закон Кулона, закон Ампера, законы Фарадея — все это было естествознанием, основанным на опыте и наблюдениях. Все выводы исследователей имели непосредственное отношение к наблюдаемым процессам, отражали реальную картину жизни. Однако в какой-то момент естествознание закончилось. Произошло это, как ни странно прозвучит, с легкой руки Эйнштейна, который, создавая свою теорию относительности, сделал недопустимую для науки вещь — переиграл правила методологии.
Эйнштейн взял за основу постулат, что эфира не существует. Причем обоснование этого постулата было достаточно странным. Результаты опыта Майкельсона-Морли по определению скорости движения Земли относительно эфира дали не 30 км в секунду (орбитальная скорость Земли), а меньше, но не ноль. Это означало, что неподвижного эфира нет, а он, возможно, увлекается веществом. Но чтобы не усложнять себе жизнь трудными расчетами с эфиром, который частично увлекается веществом, было удобнее считать, что эфира нет вообще. Это была абсолютно произвольная мысль, не вытекающая из опытов естествознания, взятая исключительно для своего удобства — только потому, что нет математического аппарата, описывающего частично увлекаемый эфир. Далее Эйнштейн позаимствовал идеи математика Пуанкаре и физика Лоренца, который вывел свои формулы для эфирной теории, то есть для условий существования эфира. Получается, что формулы Лоренца, созданные для условий существования эфира, были применены Эйнштейном для условий отсутствия эфира. В результате появилась теория относительности, которая описывала движение, законы механики и пространственно-временные отношения при высоких скоростях, в том числе близких к скорости света. Основным отличием этой теории от классической механики являлась зависимость наблюдаемых пространственных и временных характеристик от скорости. И сразу после появления теории Эйнштейна возникло несколько десятков мысленных экспериментов, связанных с процессами, происходящими на скоростях света. Их назвали парадоксами. Парадокс близнецов, парадокс линейки, парадокс относительности одновременных событий и др. Все они ставили вопросы, однозначных ответов на которые теория относительности дать не могла, и свидетельствовали о наличии серьезных внутренних противоречий в теории. Все это требовало объяснений, разрешений. На теорию Эйнштейна обрушился шквал обоснованной критики. Ученые должны были бы оставить все другие дела, создать комиссии в академиях наук и искать ответы. Но Эйнштейна вообще не интересовало разрешение этих противоречий. Не интересовало и мировую общественность. Все видели — есть несоответствие, противоречие в теории. Но, тем не менее, теорию приняли как истину. Более того, запретили от нее отклоняться. В 1922 году немецкое научное общество приняло решение исключить критику теории относительности в официальной академической среде. В результате в Германии введен запрет на критику релятивизма (теории относительности) в академической прессе и в процессе образования. Запрет этот действует и сейчас. Для получения поддержки в СССР Эйнштейну оказалось достаточно вступить в 1919 году в компартию Германии. С 1922 года Эйнштейн стал членом-корреспондентом Российской Академии наук, а с 1926 года — иностранным почетным членом Академии наук СССР. Неудивительно, что в СССР в 1934 году вышло специальное постановление ЦК ВКП(б) по дискуссии о релятивизме, в котором все противники теории относительности были отнесены либо к «правым уклонистам», либо к «меньшевиствующим идеалистам». С 1938-го АН СССР не финансировала никаких научных работ, которые хотя бы в чем-то противоречили теории относительности. И, как кульминация, в 1964 году Президиум АН СССР издал закрытое постановление, запрещающее всем научным советам, журналам, научным кафедрам принимать, рассматривать, обсуждать и публиковать работы, критикующие теорию Эйнштейна. В США канонизация этой теории произошла еще раньше. После окончания Второй мировой войны напоминание о холокосте стало «аргументом» против любой критики теории относительности в современной Германии, так же, как в США, подобным «аргументом» стали обвинения в антисемитизме. Наверное, это самое абсурдное в данной истории — сам Эйнштейн называл критику теории относительности «особой формой антисемитизма». История появления и утверждения теории относительности — это прекрасный пример того, как можно взять теорию из воздуха и сделать ее научным догматом, используя политический и прочий пиар.
