Пойми, Семен Константинович, если мы будем ежедневно учинять спрос за выполнение намеченных планов, то такой же спрос будут учинять начальники строительных управлений со своих исполнителей, а те соответственно организовывать исполнение.

Сапожников несколько отошел от натянутости первых минут, в облике его появилась теплота, желание пойти навстречу.

– В общем ведь я не против учета, – одним дыханием произнес он, – пойми меня правильно, Евгений Николаевич. Я боюсь, что ежесуточный контроль оставит слишком мало времени начальнику стройуправления на исполнение полученных заданий. Мы свяжем его самостоятельность. А руководитель, потерявший самостоятельность и инициативу, превращается в бездумного исполнителя, и ждет указаний сверху. Вот чего я боюсь. Я работал начальником стройуправления и берег свою самостоятельность, как зеницу ока.

Орлов мягко стукнул ладонью по столу, встал:

– Ты тут ошибаешься, главный инженер! Я не собираюсь отнимать инициативу и тем более водить за руку ни одного из начальников управлений, но знать, что ежедневно должно быть сделано и, что фактически сделано, я обязан! Обязан для того, чтобы спросить или помочь! В этом вопросе я буду непреклонен. Прошу Вас, кончайте дела с Прониным, и немедленно садитесь, расписывайте план, суточные объемы. Подготовьте приказ о введении ежедневного диспетчерского часа, о передаче необходимой информации. Если требуется, усильте диспетчерскую службу. Разберитесь в вопросах связи, надо вводить радиотелефонную, подобрать хорошего специалиста для решения этой задачи. Как только будут наметки по всем вопросам, приходите, вместе доработаем.

Поняв, что это уже приказ и, что все рассуждения закончены, Сапожников встал и с видом человека, которому наступили на больную мозоль, направился в свой кабинет.

– Пойдемте, – на ходу бросил он начальнику производственного отдела к диспетчеру, оказавшихся невольными свидетелями спора двух первых лиц.

– Та – та – та – ух! Та – та – та – ух! – гремела и содрогалась бетономешалка старого бетонного завода.

– Вззи – и… вззи – и.… бум! – на более высоких тонах, подпевала ей вторая.

Каждые две минуты, пережевывая смесь цемента со щебнем и песком и запивая их водой, они попеременно выплевывали темную, серую жижу бетона. А самосвалы, как прожорливые птенцы, подставляли и подставляли свои открытые клювы – кузова, требуя новой и новой пищи.

Отрыгнув очередную порцию бетона и запев свое «вззи – и», вторая прокричала своей подруге:

– Я устала, меня крутят непрерывно, а когда смесь застревает в моем горле, меня бьют по кожуху двадцатикилограммовой кувалдой, мне больно, я больше не могу! Я остановлюсь! Прошу тебя …

Но в это время очередная порция щебня влетела в ее зев, и она захлебнулась, так и не договорив своей просьбы.

Серые, пропитанные цементной пылью люди метались с отметки на отметку, что-то орали в переговорные трубы, стучали по ним молотками, снова орали, затем дергали за рычажки. Пневматические цилиндры, произнося свое солидное: «П – ш – ш – и», – закрывали или открывали шибер, а стрелка циферблата весового дозатора медленно плыла до необходимого деления, показывая загрузки очередной вес.

Механизмы некогда было останавливать на ремонт, они работали на износ. А по телефонным проводам, через эфир, по радио, во встречах и на оперативках, неслись одни и тоже крылатые слова: «Бетон! «Дайте бетон!», «Нет бетона!», «Когда же будет бетон!». Как будто на свете исчезли все другие слова. Бетон воплощал в себе все потребности, бетон заменял собой все.

Старый бетонный работал в три смены, без выходных. «Старым» его называли потому, что на промплощадке строили новый, более мощный и современный завод. А пока что до пуска нового, он нес на своих плечах всю тяжесть обеспечения разворота работ. Ему помогали два небольших передвижных смесителей.

Поручив контролировать строительство нового бетонного завода главному инженеру, Орлов, все же через день наезжал сюда сам. Только здесь можно было отвлечься от бесконечных воплей и требований. Прибавить хотя бы двадцать кубов, добавить хотя бы одну машину бетона. Разбирательств, разгонов начальнику бетонного за срывы поставок.

Здесь намечались контуры недалекого будущего, когда новый завод заработает на все свои четыре секции.

Для того, чтобы приблизить это будущее, пришлось отдать строительство «бетонного» лучшему управлению Брагина, посадить прорабом главного инженера, самому знать все, что делается на этой площадке ежечасно.

За прошедшие два дня работы стройка значительно подвинулась вперед, и опытный глаз говорил, что делать ему тут нечего, что здесь справятся без него, но уезжать не хотелось. Орлов стоял в стороне, внимательно уже в который раз всматривалось в очертания будущих строений.

Медленно, с чувством собственного достоинства, плыла вверх, зачаленная за гак монтажного крана, последняя секция наклонной галереи. Цементные силосы – тысячники, обстраивались площадками, переходными мостиками, обвязывались пневматическими системами. В главной башне, полным ходом, шел монтаж оборудования. Эстакада разгрузки щебня, способная принять целый железнодорожный эшелон в час, была почти готова.

А сколько было споров: каким строить новый завод? Проектировщики запроектировали его каким-то ублюдочным, недоразвитым заводом. Орлов поддержал главного инженера, взял ответственность на себя; изменения в чертежи внесли прямо на месте; и вот теперь, ну еще два месяца, они будут иметь мощность, способную с избытком удовлетворить стройку на несколько лет вперед.

Орлову нравилось, как ведет дело Брагин. Назначая его на управление, он не мог точно знать, сколь достойной окажется эта кандидатура. Теперь Орлов чувствовал удовлетворение от того, что не ошибся. Брагин влился в коллектив, стал его душой.

На третий день после отстранения Киселева, вечером к Орлову зашел секретарь парткома – Мурасов. Накануне он приехал из области, за делами так и не встретились.

Орлов только-только успокоился от впечатлений прошедшего дня, разбирал накопившуюся «почту».

А – а, Герман Леонидович! – приветствовал он, секретаря парткома закрывая папку.

– Заходи, заходи гостем, будешь. Ты куда-то уезжал? Позвонил бы, проинформировал, а то ведь взял и просто исчез.

Мурасов, шел к столу с достоинством улыбаясь.

На стройку он приехал по рекомендации Обкома, где работал последнее время инструктором, это придавало ему дополнительную важность. Жизнь представлялась прямой дорогой с четко расставленными знаками, оставалось лишь неукоснительно выполнять правила и двигаться вперед. Этому была причина. Как активист и общественник, Мурасов, после института сразу попал на комсомольскую работу. Проявив себя резкостью постановки вопросов, был направлен в город областного подчинения Краснодольск. Была боевой и инициативной Комсомольская организация Краснодольска. Постепенно выработалась привычка командовать. Были и стычки на этой почве, но как молодому и задиристому, прощали, считая – наберется опыта, поостынет. В отделе Обкома часто бывали различные руководители, они приходили с просьбами, либо по вызову для отчета. Директора крупных заводов, управляющие трестами, были как бы на равных с рядовым инструктором. Через инструкторов перед ними ставили различные задачи, требовали решения многих вопросов. Все это создало несколько искаженное понятие о роли хозяйственного руководителя, упрощало сложность его работы.

На стройку попросился сам. Просьбу удовлетворили. Примеры, когда секретари парткомов ходили в подчинении у руководителей хозяйств, ему были известны. Мурасов был человеком честолюбивым, он знал, что его поддержат наверху, и поэтому решил, ни в коем случае не попасть под влияние, быть независимым, проводить самостоятельную политику. Случая все не представлялось, и вот, наконец.

– Не позвонил и не проинформировал, Евгений Николаевич, – небрежно, а затем уже с более твердыми нотками, бросил Мурасов, – потому что не нахожусь у тебя в подчинении и зарплату получаю в другом месте.