Государственный переворот был успешно совершен. То, что это был именно государственный переворот, не вызывает сомнения, так как это была незапланированная смена правительства, предпринятая организованной группой людей для смещения законного правительства страны. Переворот этот известен под названием 18–19 брюмера VIII года и обыкновенно считается концом Великой французской революции.
Наполеону в это время было 30 лет. Он уже не раз рисковал жизнью: был ранен в ногу под Тулоном; находился «на волосок» от гильотины, отсидев некоторое время в тюрьме во время термидорианского террора; чуть не погиб в суматохе у Аркольского моста в одноименном сражении (австрийская пуля попала в грудь стоявшему рядом адъютанту Мюирону. – Авт.). Но, по большому счету, точно такой же была судьба сотен генералов республики, а сам Наполеон не представлял собой цели для каких-то покушений и заговоров. Слишком мелкой он был для этого фигурой. Все началось после Брюмерского государственного переворота, открывшего для него прямой путь к французской короне.
Глава первая. Заговор кинжалов
Республика во Франции невозможна; благоверные республиканцы – идиоты, все остальные – интриганы.
Наполеон
Два покушения были для меня самыми опасными – это покушение скульптора Черакки и одного фанатика в Шёнбрунне.
Наполеон
После государственного переворота 18–19 брюмера (9-10 ноября 1799 года), совершенного при активном участии Наполеона, Директория, коллегиально правившая до этого во Франции, была упразднена, и власть в стране была вверена трем консулам: самому Наполеону Бонапарту, Эммануэлю-Жозефу Сийесу и Пьеру Роже Дюко.
Это был государственный переворот, не оправдывавшийся никакой серьезной внутренней или внешней опасностью. Но после революции 1789 года во Франции было произведено столько различных переворотов, а конституция так часто и грубо нарушалась, что события 18–19 брюмера вызывали скорее удивление, чем негодование.
Через месяц была подготовлена соответствующая новой власти конституция, но ее необходимо было провести через процедуру всенародного голосования. Необходимо – нет проблем. Были пущены в ход все средства, чтобы обеспечить успех этого плебисцита. Вместо того чтобы созвать первичные собрания, на которых когда-то подавались голоса за Конституцию 1793 года и Конституцию 1795 года, их просто признали фактически упраздненными. Какие-либо публичные прения новой власти не были нужны, и было принято решение заставить граждан голосовать поодиночке путем открытой письменной подачи голосов.
По этому поводу французский историк Альберт Вандаль пишет:
«Что конституция будет принята, это не подлежало сомнению, но друзья Бонапарта несколько боялись оцепенения и инертности масс. При прежних плебисцитах народ никогда не отвечал на поставленный ему вопрос отрицательно, но воздерживавшихся от подачи голоса всегда было несравненно больше, чем голосовавших».
На этот раз все было продумано и организовано гораздо хитрее, и голосование протекало в относительном спокойствии.
У Альберта Вандаля читаем:
«Не было ни подготовительных собраний, ни шумных съездов; в определенных местах скрыты были двойные списки, куда граждане могли вносить свое одобрение или отказ. Многие из них не решались приходить и записываться, из опасения, как бы в случае нового переворота этот список имен не обратился в список лиц, подлежащих изгнанию; эти страхи не свидетельствовали о твердой вере в стойкость и беспристрастность правительства. Чтобы успокоить граждан и привлечь их к голосованию, пришлось обещать им, что записи будут потом сожжены. Войска подавали голоса отдельно».
Генерал Лефевр, например, собрал своих людей на Марсовом поле и повел дело быстро, по-военному. Солдатам прочитали указ для того, чтобы каждый мог свободно высказаться о нем; затем бравый генерал произнес пылкую речь и в порыве красноречия, чересчур уж наивного, воскликнул: «Мы переживаем вновь золотые дни революции. Утверждение конституции положит конец нашим распрям. Только бунтовщики способны отвергнуть ее. Клянемся нашими штыками истребить их!»
И солдаты голосовали так, как им было приказано.
Первый наполеоновский плебисцит, который еще называют плебисцитом VIII года, имел место 25 декабря 1799 года. По официальным данным, за новую конституцию, сделанную под трех консулов во главе с Наполеоном и, кстати сказать, уже принятую за 12 дней до этого, проголосовало три с лишним миллиона человек, против – всего чуть больше полутора тысяч человек.
Следует отметить, что реальных голосов «за» было подало лишь чуть больше полутора миллионов. Эти цифры показались тогдашнему министру внутренних дел Люсьену Бонапарту (по совместительству – брату Наполеона) слишком несерьезными, и он самовольно добавил к ним численность сухопутной армии и флота, подразумевая, что все военные, конечно же, проголосовали бы «за». В некоторых частях голосование действительно проводилось, но солдаты там отвечали на вопрос командира хором, поэтому голосов «против» просто не было слышно. Кроме того, Люсьен Бонапарт добавил к проголосовавшим «за» еще неких 900 тысяч человек. Главной задачей хитроумного Люсьена было всеми правдами и неправдами «перевалить» через психологически важный и знаковый трехмиллионный рубеж, что и было успешно сделано.
После объявления официальных результатов плебисцита Наполеон первым делом закрыл 160 из существовавших в стране 173 газет (через некоторое время их останется лишь четыре. – Авт.). Сделав это и обеспечив себе недоступность для критики снизу, он «убрал» неугодного ему консула Сийеса, откупившись от него на время высокооплачиваемой должностью президента Сената. Бывший аббат все правильно понял и не стал отказываться от годового оклада в 200 тысяч франков.
Пост второго консула «незаметно» перешел к юристу Жан-Жаку Режи де Камбасересу, а третьим консулом стал финансист Шарль-Франсуа Лебрён.
Летом 1800 года, после крупной победы над австрийцами при Маренго, стало ясно, что Наполеон может делать с ликующей Францией все, что ему заблагорассудится.
* * *
После этого роялистски настроенная эмиграция поняла, что Наполеон не из тех, кем можно управлять. Он уже давно перестал ощущать себя простым генералом и был готов управлять страной сам. Фактически он и был уже правителем Франции, наделенным почти неограниченной властью. Понятно, что в таких условиях желание враждебного Франции Лондона «убрать» Наполеона еще более укрепилось. Осуществить это желание британская разведка попыталась руками осевших в Лондоне французских роялистов.
Практически в то же самое время подобная мысль возникла и в кругах ярых якобинцев, грустивших об уходящей в забвение Великой французской революции. Для них идеи демократии не были пустым звуком: они своими руками создавали республику и по праву считали себя ее наследниками. Отчаянные средства, которыми они ее создавали, всем известны, и теперь, видя, как Наполеон присваивает себе власть в стране, они считали себя обязанными отомстить. Французский историк Андре Кастело по этому поводу пишет:
«Экстремисты – якобинцы и роялисты – не выносили такого позорного зрелища, когда большинство прежних революционеров и большая часть эмигрантов низкопоклонствовали перед новым хозяином».
В результате первый год Консульства представлял собой череду заговоров, направленных против Наполеона, на которого как роялисты (правые), так и якобинцы (левые) смотрели не иначе, как на узурпатора и тирана, как на позор искренне любимой ими Франции.
Камердинер Наполеона Констан Вери в своих «Мемуарах» утверждает:
«На жизнь первого консула было совершено несколько покушений. Полиция неоднократно предупреждала его о том, чтобы он был настороже и не подвергал себя риску, прогуливаясь в одиночку в Мальмезоне. До последнего времени первый консул вел себя весьма беззаботно в этом отношении; но западни, подстерегавшие его даже в уединенной обстановке семейного круга, вынудили его принять меры предосторожности и стать более благоразумным. Теперь утверждается, что все эти заговоры были всего лишь сфабрикованы полицией, которая хотела казаться более необходимой, или что сам первый консул организовывал все это, чтобы усилить интерес к собственной персоне. Абсурдность всех попыток покушения на его жизнь якобы только подтверждает подобные догадки».
