1 августа венская нота была отправлена в Петербург и принята Николаем Первым. Вместе с тем, император изъявил согласие и на приезд в Петербург турецкого посланника. Казалось кризис конфликта уже преодолен, и ситуация начинает выправляться. Россия демонстрировала явное миролюбие и готова была пойти на уступки.

Но такой расклад никак не устраивал ни Лондон, ни Париж! Семена раздора, посеянные Редклифом, принесли пагубную жатву. На совете министров Порты, в середине августа, было решено отвергнуть венскую ноту. Диван предложил сделать в ней такие изменения, каких Россия не могла допустить, не унизив своего достоинства.

Получив отзыв турок, венская конференция сообщила в Петербург изменения в ноте, сделанные в Константинополе, причем выразила мнение, что они неважны и не изменяют существа дела. Но не на того напали! Император Николай был раздражен:

– Я без всяких оговорок принял ноту, составленную министрами четырех держав, но не могу допустить, чтобы Порта позволила себе делать произвольные поправки в документе, утвержденном великими державами! – выговаривал он Нессельроде.

Тот близоруко щурил глаза:

– Легкость, с которой Лондон пошел на принятие первичной венской ноты вселяют в меня подозрение в том, что турки действуют по английскому сценарию!

– Как это не грустно признать, но кажется нас загоняют в угол! – еще больше помрачнел Николай Первый. – Вместо продекларированного посредничества четырех великих держав, якобы стремящихся замирить нас с турками, на наших глазах формируется союз Великобритании с Францией в защиту турок и против нас!

21 сентября, Император Наполеон, получив телеграфическую депешу о беспорядках и погромах в Константинополе, попробовал перехватить инициативу, и предложил британскому правительству перевести в Босфор англо-французский флот, стоявший в заливе Бешике. Лондон и Париж ответили молчанием.

– Царь Николай желает приравнять приход наших кораблей в Стамбул своему занятию дунайских княжеств! – посмеялся, получив это предложение Наполеон Третий. – Мы ему такой возможности не дадим!

А пять дней спустя, 26 сентября, на чрезвычайном совете дивана решено было объявить войну России. Главнокомандующий турецкою армией Омер-паша, собирающий войска в Болгарии, получил повеление – потребовать от русского главнокомандующего, чтобы тот очистил княжества в продолжение двух недель, и в случае отказа в том, начинать воевать.

Что касается Николая Первого, то он, в надежде противопоставить союзу западных держав свой многолетний союз с германскими державами, помчался в Ольмюц, надеясь там договориться с императором Францем-Иосифом. Николая на встрече сопровождал граф Нессельроде, Франца-Иосифа министр иностранных дел граф Буоль.

Молодой австрийский император, обязанный своим троном русской армии, спасшей его от венгерской революции, благодарностью не отличался никогда. Наоборот былое унижение, взывало в нем об отмщении. При этом Франц-Иосиф откровенно боялся прямого и решительного Николая.

Франц Иосиф I. 1851

Встретившись, вначале императоры поговорили о приятном

– Как мой брат, складываются твои отношения с баварской принцессой. На мой взгляд принцесса Елизавета прекрасна и является для тебя лучшей из партий!

– О, да моя Сисси, просто чудо! – расплылся в улыбке Франц-Иосиф.

– Ты, по-прежнему, принципиальный «жаворонок» и просыпаешься с первыми петухами?

– О, да, мой брат, Николай! Я рано ложусь и рано встаю, много молюсь, и все это ради моей любимой Австрии!

– Молиться никогда не помешает. – кивнул ему Николай Первый, – Я ради моей России готов пойти и не на такие тяготы. Но давай поговорим о делах скорбных, делах политических!

Лицо австрийского императора сразу потускнело, так как от этого разговора он не ожидал для себя ничего хорошего.

Так оно и случилось. Николай Первый, памятуя о неоплаченном долге австрийской короны перед российской, буквально брал своего венценосного собрата за грудки. Франц-Иосиф вяло отбивался и старался отделаться общими фразами, ничего конкретного не обещая.

– Да, я помню, о том, кому обязан своей короной, но я не желал ради вашей ссоры с турками ввязываться в неприятности с Наполеоном. С Вены хватало не слишком приятных воспоминаний о временах его дядюшки! – заявил он, когда Николай уже припер его к стенке. – Что касается не менее воинственного племянника, то он уже примеряется откусить от нас кусок Италии, и я опасаюсь, лишний раз, его задирать!

– Но дружественный нейтралитет ты мне гарантируешь? – не отставал Николай.

– Гарантирую! – жалобно выдавил Франц-Иосиф. – Только не дружественный, а строгий!

– Перо и бумагу! – крикнул Николай Первый. – Да позовите наших министров, будем составлять бумаги!

Последствием совещаний императоров и их министров была сообщенная австрийским правительством Франции, Англии и Пруссии, нота, на основании которой иностранные резиденты в Константинополе должны были сообщить Порте, что дворы их убедились личным уверением российского императора в том, что принятие без изменений венской ноты не оскорбляет достоинства Порты.

– С поганой овцы, хоть шерсти клок! – подвел итог своим переговорам с австрийским императором император российский.

Но Франц-Иосиф рано радовался, что Николай от него отстал. Уезжая из Ольмюца, царь пригласил своего собрата к себе в Варшаву, причем в таком тоне, что отказаться Франц-Иосиф не посмел.

Министру иностранных дел Буолю-Шауенштейну австрийский император с горечью признавался:

– Милый Карл, русский царь выкручивает мне руки, как заправский палач. Прямо не знаю, сколько еще выдержу его пытки!

– О, ваше величество! – сочувствовал ему министр. – Уповаю только на вашу стойкость и мужество, за вами империя Габсбургов!

После поездки в Ольмюц, Николай пригласил Франца-Иосифа и прусского короля Фридрих-Вильгельма Четвертого к себе в Варшаву. Там уже пришлось не сладко королю прусскому. Покровитель искусств, набожный и тихий Фридрих-Вильгельм вызвал подозрение у собеседников своими странными ответами и неадекватным поведением.

– Король Пруссии явно не в себе! – отметил австрийский император.

– Боюсь быть пророком, но как мне кажется у бедного Фридриха явная шизофрения! – делился своими впечатлениями с Нессельроде Николай Первый.

Как бы то ни было, но и здравый император Австрии, и не очень здравый король Пруссии заверили Николая в своем дружеском нейтралитете и личной братской любви, но не больше. Чтобы дожать прусского короля Николай, несколько дней спустя, поехал к нему в Сан-Суси. Увы, сколько не старался Николай, за Фридриха-Вильгельма все решали его министры, а те были не только в здравом уме, но и вели собственные политические игры. В результате, несмотря на все наши потуги, берлинский кабинет уклонился от подписания ольмюцской ноты.

20 октября французский и английский резиденты в Константинополе, на основании полученных ими инструкций, предписали стоявшему в заливе Бешике флоту прибыть в Босфор, что и было исполнено 8 ноября. Это была не только демонстрация силы, это был вызов.

В Париже и Лондоне известие о движении русских войск вызвало очень сильное раздражение.

– Это посягательство на целость владений Оттоманской Порты! – кричали в те дни европейские газеты.

При этом все сразу напрочь забыли то, что подобные меры неоднократно были принимаемы в прежние времена другими державами. Так, например, в войну за независимость Греции, французы заняли Морею, а союзный флот трех держав истребил морские силы Турции, хотя ни одна из них не была в войне с Портою. В 1830 году, Франция и Англия приструнили голландского короля, и отделили от него Бельгию. Тут же поднялся шум вселенский! Ах, Россия, ах агрессор! Что касается Наполеона III, мечтавшего заставить парижан забыть расстрелы мирных демонстраций, то он буквально бредил разжечь маленькую и победоносную войну.