– Как вы их сделали?
– При помощи дрона.
– У вас что есть дрон?
Судя по тону, с которым задавался вопрос, дроны, как и всякие приборы, которые можно использовать для слежки за гражданами, в стране запрещены.
Интересно, что бы они сделали, если бы узнали, что я прилетел к ним на межгалактическом шаттле?
Вопрос зачем делал снимки могил также остается без прояснения. Что я мог ответить? Изучал жизнь инопланетян?! Черные садятся на измену: это маньяк. Выясняют причины смерти детей. Большинство насильственного характера. Смерть ребенка, даже на Земле, это противоестественный процесс, здесь же, благодаря хорошей медицине, и вовсе редкость. Улик нет никаких, но подозрения против меня растут с космической скоростью.
Начинается суд, принимающий характер процесса национального значения. Вся планета встает на уши. Активизируются все: демократы, либералы, защитники прав нацменьшинств, защитники детей, некроманты, любители старины и погостов, энлэошники, спириты, стендап артисты, одним словом, все активное население. Поскольку в стране демократия, мне дают лучших адвокатов: не ссы, уйдешь на пожизненное! Местные рэднеки требует расправы и ходят вокруг суда с пушками, выбирая лучшую позицию для стрельбы на поражение. Здание судебного собрания охраняет президентская гвардия. Процесс транслируется по национальному телевидению. Все по высшему классу.
Все начинается по-новой: допрос свидетелей, демонстрация снимков, страшные истории судеб детей с кладбища. Девочка, которую я уберег от падения, за время следствия подросла и стала похожа на своих родителей. К счастью, никаких против меня показаний она не дает, общественная истерия вокруг процесса ее не задела. Нормальный, хорошо откормленный благополучный ребенок лет десяти, пребывающий во флегме детской благодати.
Самый яркий свидетель обвинения это отец девочки. Он ходит со сжатыми от гнева кулаками и издает гортанные звуки. Суть его позиции в том, что при отсутствии явных доказательств вины, в стране возможна такая форма судебного решения конфликта как соревнование сторон, по типу шоу "Последний герой", и он меня вызывает на поединок, причем выбирает для себя самые невыгодные условия, чтобы показать всему миру насколько он уверен в моей виновности.
– Бог на моей стороне! – выкрикивает он, впадая в экстаз. Мамаша сидит в зале, нема и неприступна как скала: с прямой спиной, крепко стиснутыми зубами и в платье в крупный оранжевый цветочек выше колен.
Судья дает мне слово. Я пользуюсь возможностью и даю присяжным полный расклад, мол, истец не в себе, использует эмоции для давления на суд – яркий пример демонстрационного поведения. При отсутствии каких либо прямых и даже косвенных улик против меня поединок не имеет смысла, поскольку я не считаю для себя возможным вступать в соревнование с жертвой грубой манипуляции.
– Кто манипулирует свидетелем обвинения? – вмешивается судья.
Я указываю на мамашу. С мамаши слетает маска спокойствия и она начинает на меня орать как безумная. Папаша бросается ко мне, чтобы разорвать живьем на клочки. Охране с трудом удается обуздать взбешенного моей наглостью мужчину. Адвокат мне подмигивает: молодец, дело «в шляпе». Суд удаляется на совещание. Через несколько минут судья – сухой высокий джентльмен в гражданском платье возвращается, чтобы огласить вердикт. Огромный зал замер в напряжении, ловя каждое его слово, которые он произносит нарочито бесстрастным тоном.
– Несмотря на то, что я хорошо знаю семью, выступающую на стороне обвинения, и мне она глубоко симпатична, а обвиняемый никому в стране неизвестный и, в целом, весьма неприятный человек в ботинках на тонкой подошве, что, отнюдь, не свидетельствует в его пользу, а напротив вызывает к нему недоверие (выкрик адвоката с места: ботинки мы ему справим!), вынужден вынести вердикт: «Не виновен!»
Ну, тут шум-гам, вспышки фотокамер, очередной мой триумф, а я стою под софитами, смотрю на свои ботинки на тонкой подошве и мне очень хочется всем рассказать о том, что когда я был ребенком, мама экономила на обуви, поскольку я из нее быстро вырастал, и эта привычка к экономии чуть не стоила мне во взрослой жизни свободы.
Планируя наш семейный выезд в Америку, я считал, что основной целью этого хлопотного и рискованного предприятия является образование. Меня к тому моменту изрядно истрепали конфликты с учителями из-за моих детей, то, как они настойчиво и целенаправленно доводили до меня простую мысль, что за образование нужно платить в карман учителю, администрации, и даже этого будет недостаточно – нужно уметь нравиться педагогам, предупреждая каждое их желание, не смея поставить под вопрос их компетенцию и квалификацию. Расхожее мнение, что настоящее знание нужно получать на Западе подогревало мой энтузиазм, когда решался вопрос об эмиграции. Я планировал и для себя выкроить возможность для самообразования, надеясь со временем освоить язык в обществе равных возможностей, поступить в колледж, получить востребованную на рынке профессию.
Я наверное запомню на всю жизнь случай как я пришел к Маше на выпускной, проходивший в огромном концерт-холле в центре Портленда. Я приехал после работы, чуть позже остальных: жены, Машиных друзей, сестры, шефа жены, у которого в этой же школе выпускалась дочь, рожденная в браке с филиппинкой, но с которой он уже несколько лет жил отдельно, не разводясь, и совместно воспитывая двоих детей. Как он сам признавался, основной причиной, по которой он не смог жить с семьей, была бытовая неряшливость его жены и многочисленные родственники, которые постепенно перебрались из Филиппин под крышу их дома в Портленде. Шефа жены звали Джон, он был моложав, энергичен, поклонник «Битлз», демократ – типичный засахарившийся представитель поколения 80-х. Он кажется был не прочь со мной познакомиться, и совместный выпускной мог бы стать удобным поводом для этого.
По случаю выпускного я надел черные ботинки на толстой подошве, которые выбрал накануне в благотворительном магазине «Гудвилл» – вид у них был совершенно неношеный, так что я решил их впервые «обкатать» на публике, рассчитывая произвести впечатление человека со стилем. К своему ужасу, как только я добрался до концерт-холла, я обнаружил, что от моих ботинок кусками отваливается подошва и некоторые из них продолжают волочиться за моей ногой, оставляя за собой черный след. Воспользовавшись первой же возможностью, я вошел в зал, сел на ближайшее в ряду кресло и старательно оторвал остатки подошвы, от которой не осталось и следа. Церемония награждения выпускников должна была начаться с минуты на минуту. Группа поддержки, состоящая из Машиных друзей, жены, и старшей дочери находилась на противоположной от меня трибуне, добраться до которой у меня не было никаких шансов. Впрочем, я об этом даже не помышлял: единственной моей мыслью было то, как сделать свое присутствие на церемонии наименее заметным. Мои ощущения были сродни чувствам человека, которому снится, что он оказался на публике совершенно голым.
Едва дождавшись конца церемонии, я на деревянных ногах пошел на выход, где мы условились собраться. Там я выбрал скамейку, сел поджав под нее ноги, стараясь спрятать свои шутовские ботинки подальше от посторонних глаз. Вскоре вокруг скамейки собрались все причастные к церемонии, и даже Джон – шеф жены, крутился рядом со своими филиппинскими детьми. Юля подошла к Джону и они о чем-то с ним непринужденно болтали, обсуждая состоявшееся событие в жизни дочерей. Пересилив себя, я подошел к ним и, изображая непринужденность на лице, обменялся с Джоном формальными, приличествующими случаю фразами.
Удивительным образом, я чувствовал свою солидарность со своей дочерью, которая выглядела столь же нелепо и растерянно как и я, в своей черной мантии и квадратной шапочке. Я не мог себе и вообразить, что мои мечты о «западном образовании» выльются в настоящую пародию на торжество, ради которого не стоило предпринимать столько усилий, пересекать океан, работать уборщиком в школе, зарабатывая для своей семье право жить в условиях развитого демократического государства. Удивительным образом, мне удавалось в жизни реализовать все свои самые невероятные проекты, но сбывались они словно в насмешку над моими фантазиями. Эти разваливающиеся на ходу туфли стали метафорой моих амбиций, ставящих меня в нелепое положение. Не знаю, что это были за туфли, скорее всего это были ботинки, которые одевают покойникам в гроб.
