– Он, Анна Петровна, там, где ему и полагается быть, в следственном изоляторе. Мы сейчас здесь немного поработаем, чашечки на анализ возьмем. А Вы идите, отдыхайте. Я Вам говорил, что сегод-няшний день кончится, вот все и закончилось. Рука болит?

– Не знаю. Я о ней не думала, не вспоминала.

Пошла, легла на кровать. Рука… если бы не рука, как бы все сегодня сложилось? Чудны дела твои, господи!

Несмотря на ноющую руку, долгие волнения вчерашнего дня, спала, как ребенок. Проснулась около восьми. Батюшки! А Василий-то, судя по сапогам в коридоре, у Дашки ночевал. Вот непутевая! Из огня, да в полымя. Парень-то он вроде ничего, и прописка наверняка есть, не бывает участковых без прописки, да только что у него на уме? Зачем ему Дашка? Да еще беременная. О-хо-хо! Ничего старая моя голова не понимает.

Вася, тем не менее, перебрался к нам. С вещами. Вопросов я не задавала. Ни про них, ни про перипетия страшного вечера. Захочет Даша рассказать, сама ко мне придет. А наставлять ее, поучать, это увольте, себе дороже выйдет. И она пришла. Не сразу, месяца два, наверно, прошло, а то и больше. Зашла в комнату, села у кровати, я лежала уже, сканворд разгадывала.

– Баб Ань, Вася мне предложение сделал… – Так ты же замужем!

– Застарелая у тебя информация. Неделю назад развелась. След-ствие еще тянется, но сволочь эту лет на восемь упекут, это точно. Он ведь тогда меня в лес завез, хотел выбросить в канаву придо-рожную. Люди мусор так не выкидывают, до помойки везут. А он жену… Если бы я того чаю хлебнула… Там клофелина столько было, на слона! Все рассчитал, гад, никто бы с окоченевшим тру-пом не возился. Несчастный случай. И все. Он чист. Потом бы, конечно, с тобой как-нибудь разделался. И квартира вся его.

– И ты в твоем положении кубарем в канаву летела?

– Ага, счас тебе! Он меня из машины выволок, думая, что я уже того, а я вцепилась ему в рожу. Всю харю расцарапала, он орет, чуть сам в канаву не улетел. А тут Вася подоспел, скрутил этого. Так на двух машинах и вернулись. Они на одной, я на другой. Ну, что скажешь, баб Ань, замуж за Ваську выходить? Ты ж рентген, всех насквозь видишь. Вон, Папишвили сразу раскусила.

– Выходи, коль любишь. А он знает, что ты ребеночка ждешь?

– Тут такие дела! Он мне как предложение сделал, я ему говорю, беременная я, а он, вот и здорово! Понимаешь, он решил, что это его ребенок будет. Может, пусть так все и останется. Мы когда жить начали, беременности моей где-то пять-шесть недель было. Так можно сказать, что ребенок недоношенный родился. А, баб Ань?

– Нельзя жизнь с обмана начинать. Любит, поймет.

– А если сбежит?

– Вряд ли. Уж коли он тебя такую бестолковую замуж берет, то и ребенок не помеха будет. А ты-то любишь его? Или того больше любила?

– Люблю, баб Ань. Крепко люблю. Сама не ожидала от себя. А тот… Замуж хотела, как все, чтоб платье, фата… Наобещал с три короба… И ни свадьбы, ни платья. Расписались по быстрому. А потом стакан клофелину, пей, любимая. Но в этот раз все по-взросло-му будет. Гости, ресторан, платье и фата.

– Да у тебя ж живот торчать будет.

– Ну и пусть себе торчит. Хочу!

– Непутевая ты. А я тебя все равно люблю. Нет у меня никого ближе тебя, Дашенька. Вот помру, тебе комнату освобожу…

– Я тебе помру! А кто ребенка моего манерам учить будет, книжки ему читать. Знаешь, баб Ань, я ведь все книжки помню, что ты мне прочла. И как в театр ходили на эту…курицу.

– На «Синюю птицу».

– На нее. Если я не спилась, так это только из-за тебя. Всегда дума-ла, глядя на тебя, есть ведь, есть другая жизнь. Может, и у меня по-лучится. Ты поживи, пожалуйста, подольше. Постарайся, ладно?

– Ладно. А ты Васе про ребенка расскажешь?

– Расскажу…

Она рассказала и хорошо сделала. Потому что во время свадебного застолья конфуз случился. Дашка девушка в теле, полненькая. Живот у нее не слишком заметен был, хоть срок семь месяцев миновал. На свадьбе далеко не все догадывались об интересном положении новобрачной. «Горько!» кричали, просили с наследниками не затягивать. Как за детей выпили, так у нее и воды отошли. Так в один день стала и женой и матерью. Непутевая!

Меня зовут «мама». Так зовут меня и дети, и муж, и даже моя собственная родительница, сама, правда, безропотно отзыва-ется на «бабушку». Подруги, позвонившие мне, обычно просят: «Позовите, пожалуйста, маму!», – а, когда я беру трубку, продол-жают разговор примерно так: «Ну, как дела, мамочка?» Бить себя в грудь, утверждая, что я не их мать, глупо. Думаю, они сами это знают. Поэтому покорно принимаю обращение.

Нет. Конечно, у меня было какое-то другое имя. Но это было «давно и не правда», будто в другой жизни. Странно, но когда я вспоминаю прошлое, память, в лучшем случае, подсовывает кар-тинки из раннего детства моих детей. Кажется, что это было в ста-родавние времена, хотя, объективно говоря, прошло всего лет 15. Представить же, что было время, когда я носила собственное имя и не была связана никакими семейными обязанностями, просто не могу. Курсор памяти прочно застрял на моменте рождения перво-го сына, что было до того – скрыто в тумане. Есть такой анекдот: «Что у Джеки Чана короткое, у Арнольда Шварценеггера длинное, а Папа Римский им совсем не пользуется? …Имя». Вот в этом смысле, я – совсем как Папа Римский.

День мой забит до безобразия, и, до неприличия, похож на все остальные. Растолкать, накормить, проводить, убрать, пости-рать и т. д., и т. п. Список полезных, но, абсолютно, неблагодарных дел, известен большей, как говорится, лучшей части человечества. Перечислять не стоит. Песенка про «пони, бегающую по кругу», на самом деле, про меня. И про всех прекрасно-несчастных, кому выпало родиться женщиной.

Нет. Я не жалуюсь. В конце концов, я сознательно выбрала эту жизнь. Безумно люблю своих домашних монстриков, и всех вместе и каждого по отдельности. Но иногда, между проверкой до-машних заданий детей и поиском затерянных документов мужа, на секунду зависаю во времени и пространстве, соображая: «Это все ИХ дела. Неужели, мамочка, твоя жизнь состоит только из решения ИХ проблем?!» Впрочем, времени на ответ никогда не бывает. «Не тормози!» – слышу я даже не высказанное вслух нетерпеливое раздражение и, закусив удила, мчусь по кругу длиною в день.

Раньше, когда дети были маленькими и ложились спать рано, у меня были вечера. Это было восхитительно! Я начинала готовиться к вечеру после шестичасовой программы «Новостей». Придумывала, как встречу мужа с работы, как зажгу свечи, как мы будем сидеть рядышком и болтать обо всем, или молчать об этом же. Если же Олег уезжал в командировки, по вечерам я звонила подругам, или смотрела любимые фильмы, или просто сидела, наслаждаясь тишиной, и в голову мою, правда-правда, приходили стихи. Я не записывала их, просто радовалась, как радуются долгожданным гостям.

Дети подросли. Теперь они укладываются спать позже меня. МОИ вечера канули в Лету. Стихи меня больше не беспокоят. Муж приходит домой усталый и заваливается на диван перед телевизором, или утыкается с сыновьями в экран компьютера. Иногда я бунтую и требую к себе внимания. «Дорогой! – говорю я, – по статистике муж и жена, прожившие в браке больше десяти лет, говорят друг с другом около двух минут в день. Давай не будем искажать серьезные научные данные. Я требую, чтобы ты со мной поговорил две минуты!» «Ну, мамочка, – отмахивается обычно Олег, – помнишь, в воскресенье, когда ходили в магазин за продуктами, мы довольно долго дискутировали с тобой по поводу сосисок. Минут шесть. Так что перед наукой мы чисты».

Сегодня на глаза мне попалась старая записная книжка, еще из «прошлой жизни». С трепетом перелистывая пожелтевшие страницы, я наткнулась на переписанное почти детским почерком высказывание Альбера Камю: «Все мы, сознавая это или нет, по-нимаем, что существует любовь, для которой нет пределов, и тем не менее соглашаемся, и даже довольно спокойно, что наша-то лю-бовь, в сущности, так себе, второго сорта ». Когда я писала эти строки, догадайтесь с трех раз, какой я представляла свою любовь? А «что мы имеем», как любит выражаться дочь? Я улыбнулась, подумав об Олеге. Олег…Олежка…Конечно, наши безумные ночи, дикие сцены ревности и прочие атрибуты африканских страстей давно в прошлом, но…Он родной мне человек. Не могу назвать свое чувство к нему привычкой, тогда и дети – привычка, и мама… Мне важно, чтобы он был жив и здоров, чтобы ему было хорошо. Иногда, звоня мужу на «мобильник» и слыша: «Абонент временно не доступен…», я делаюсь просто больной. В голову начинают лезть мысли одна другой страшнее – он попал в аварию, лежит и зовет: «Мамочка!», или он зашел в обменный пункт, и его захватили террористы, отобрали телефон, избили… Понимаю, бред собачий! Но ничего поделать с собой не могу. Мне кажется, если он возьмет трубку и скажет: «Мамочка, не волнуйся, я жив, здоров, сижу у любовницы», я буду просто счастлива: «Умница, шалунишка мой, только возвращайся не поздно!» Нет! Я не согласна, что моя семья создана второсортным чувством.