– Ты не понимаешь… – сказал в отчаянии Святой солдат. – Грядет время перемен. Скоро все изменится. Если сегодня твои подданные боятся посмотреть тебе в глаза и считают тебя живым божеством, завтра они могут забить тебя камнями до смерти!
Внезапно монарх чихнул так, что застрясся. Лицо его стало пунцовым от гнева.
– Ты тот, кто нас погубит! – крикнул он яростно. – Твое появление уже принесло нам несчастье! Вот, теперь проклятие перекинулось и на меня! Что это за чудо, которое распространяется по воздуху и морит нас?
Святой солдат улыбнулся грустно. Видно было, что он был истощен до предела.
– Маленькие живые существа, известные как вирусы, – ответил он. – Они настолько малы, что не видны невооруженным глазом. Они являются причиной возникновения болезненных явлений, таких как кашель, насморк, отхаркивание. За ними к вам нагрянут грипп, сифилис, оспа… Поразят многих, и в конечном счете они не выживут. Просто с непривычки. Поколения нужны, чтоб создать себе иммунитет и приспособиться.
– Ты принес все это, правда? – Вопрос больше походил на констатацию. Император рухнул на свой блестящий стул, понурив голову. – В тебе нет ничего человеческого, – простонал он. – Знаешь ли ты, что это уничтожило и часть детей, которых ты тащил с собой? Например, того мальчика, Ицкопоцакла…
Святой солдат зажмурился. У него кружилась голова. Ему хотелось плакать. Может быть, наконец, он сможет понять, что такое заплакать…
– Я полагал, что именно так и произойдет, – глухо произнес он. – Но у меня не было другого выбора. Никакого другого выбора не было… Ты должен любой ценой услышать то, что я хочу тебе сказать. У меня есть предложение…
– Никаких предложений не буду слушать! – закричал монарх. – Даже если нежелание выслушать эти предложения приведет весь мой мир к краху!
– Речь идет о чем-то важнее жизни… – пробормотал солдат.
Звук ломающегося бедренного сустава снова раздался в зале. Откуда-то выскочили два палача и схватили его под мышки.
– Немедленно, – орал повелитель миштеков, – тебя выведут во внутренний двор этого здания, и ты будешь повешен в назидание всем! И для этого не нужно решение Верховного совета, так как в моих полномочиях осудить тебя и приказать немедленно привести в исполнение приговор. Будь ты проклят! Отнимаю у тебя право подняться по лестнице храма и быть принесенным в жертву на алтаре богов. Ты будешь обречен на всеобщее презрение, и ногой не ступишь в солнечную страну! Нигде не найдешь вечного покоя. Наши жрецы культа хотели вынуть твое сердце, но оно из железа. Никто не нуждается в твоем холодном сердце! – Щипцы боли рвали его затылок, а раскаленные вертела вонзались прямо в мозг. И никакие зелья, и компрессы дипломированных миштекских знахарей не были в состоянии избавить императора от страдания.
Святого солдата потащили на улицу. Даже не воспользовались лифтом. Его больно били по почкам. Они вели солдата по мишкоатле, пути мертвых, с которого не было обратной дороги. Тащили его вдоль конструкций из металлофарфора и серебробетона, обернутых жестью цвета тела, прошли мимо студии для трепанации и кухни имперского повара, обрызганной кровью младенцев, встречали мириады дворцовых служащих в златотканой одежде, спускались все вниз и вниз, вдоль прямых линий, изгибов и углов. Совершенные вентиляционные шахты жужжали тихо, а шахта лифта гудела – нескончаемые звуки, усиливающие ощущение нереальности происходящего…
Они оказались перед быстро нарастающей толпой, и его подняли на стул. Мимо них с ревом промчался фекаловоз на воздушной подушке. Он мчался к септической пустоши за пределами белесого соленого озера. Там были накоплены коричневые горы извержений, которые уже высохли и не разлагались. Пожелтевшие облака над ними напоминали разлитое по небу подсолнечное масло. А как только пойдет дождь, с них пойдут жирные грязные капли и расползутся ручьи гнуси, смешиваясь с лиловой безнадежностью. После высыхания они образуют чудные, и может быть, даже красивые узоры. Тем, кому захотелось бы вторгнуться в город, чтоб завоевать его, пришлось бы идти по пояс в пестрой, вонючей и чмокающей грязи…
Блуждающий взгляд осужденного скользил по лицам людей вокруг него, а они, в свою очередь, изучали его истощенную и обветренную физиономию. Никто из них не подозревал, что в дверь уже стучится йаойотл – так называли войну на самом распространенном местном диалекте.
На мгновение Святой солдат взглянул вдаль, за пределы конечной цели фекаловоза и плантаций куи. Проклятый мир без единого куста, без единого зверя, без единого микроорганизма в нем. Ну, последнее уже было неправдой…
Две проворные руки сняли его кожаный ремень, просунули свободный край через пряжку и оформили петлю, которой пристегнули его шею.
В голове промелькнула мысль: «Для нас есть две дороги: либо преступление, которое делает нас счастливыми, либо эшафот, который мешает нам быть несчастными». Читал ли он ее где-то, или она возникла в его собственном уме?
Солдат собрал последние силы.
– Люди! – возвысил он голос. – Там, откуда я пришел, есть вещи, называемые растениями и животными. Если вы послушаетесь меня, никогда больше не будете вынуждены, – он с трудом заставил себя выговорить слова, – кормиться собственными детьми, чтобы существовать. Вы будете растить их, но уже не на фермах… Ваши жены не будут служить вам только для приплода, а…
Экзекуторы пнули стул, и он повис. На этом зрелище кончилось.
– Кто-нибудь понял, откуда пришел он? – спрашивали друг друга собравшиеся, в основном пожилые люди со смуглыми лицами. Они окружили с любопытством повешенного, а он как будто отделился от своего тела и посмотрел на себя со стороны…
Теперь он шел вдоль длинного зеленого забора. Он оставил далеко за собой восьмиугольные пятнадцатистены, каналы с хромированными экскрементами, арматурную слизь, пломбированные слезы. Тьфу! Такой опухшей гадости во всей истории фекалий не найдешь. Не хотел и слышать больше о Теночтитлане и его трижды неблагодарных жителях. Прощай, Теночтитлан, столица красного и черного цвета! Он неутомимо шел вперед. Намедни он посадил рядом с собой молодого Ицко и разрешил ему идти неверным шагом. Он шел – разрушенный удалец с руинным щитом, с обезлистьевшей грудью и в скромном настроении, а его симпатичный маленький спутник был не прочнее тени, оказавшись без капельки влаги под ссохшейся кожей.
На десятый день к вечеру силуэты пирамидальных зданий за ними вздрогнули Господним грохотом, через чешуйчатую штукатурку пробилась шероховатая кора будущих гигантостволых деревьев, а обитатели города, заодно со своими криками, постепенно превратились в настоящие, вполне настоящие мицелии.
Святой солдат и молодой Ицко вздрогнули, но не обернулись посмотреть, что происходит, и не замедлили шаг. Лес, возникший за их общей испуганной спиной, сросшийся после вздрагивания, был старым, тенистым и душистым, как Средневековье. Странно – именно теперь – какой-то лес. Электрические лампочки светились отраженным обманчивым светом витаминозных глобусов. Тонкокорые твари и живительные сферы одевались в краски. За забором, конца которого не было видно, уже начал торжественно мычать рогатый скот. Время от времени через зазоры подглядывали блеющие бородатые козлы, а жирные свиньи пристально следили за ними. И все эти твари, как и множество других животных и пресмыкающихся, как будто высыпались из чудесного рога изобилия. Или из мифического ковчега Ноя.
Когда зеленые ребра бесконечного забора все же прошли мимо, молодой Ицко показал рукой перед собой, на широко раскинувшуюся голую равнину и произнес что-то с гримасой, точь-в-точь как жаждущий аплодисментов цирковой клоун, который наконец увидел свою дощатую эстраду. Вдали покачивались Белые пятки повешенного и Черная ворона, севшая на его плечо. Вдруг солдат остановился озабоченно. Понюхал небытие. Услышал виселицу и увидел, что босяку-смертнику хочется пить, что его Естество умирает от жары, а Плоть его рождается под клювом крылатого скульптора. Все это он понял, но ветра не ощутил…