– Подождем их здесь.

Не стал объяснять, что им ничего другого не оставалось. Абсолютно ничего…

Время шло. Контуры машин растекались среди клубков фиолетовой пыли. Десятки расплывчатых призраков из мельхиора и других незнакомых сплавов, которые даже не оставляли колеи за собой. Они с рычаньем шли на охоту за ним, и это был, пожалуй, единственный знакомый им вид охоты.

– Солдат, а у тебя есть сыновья? А дочурки?

– Они тоже на ферме растут?

– Почему твои погоны с крестами? А вензеля?

Загодя он показал им свою униформу.

– Что такое причастие? А правда, что вы пьете кровь своих богов, вместо того, чтобы они пили вашу?

– Как зовут твоих жен? – спрашивали дети, спрашивали без умолку. – Что им даришь ты в дни радости?

– Розы, – ответил он.

– Розы? – удивлялись они. – Что такое «роза»?

Был еще один трудный вопрос – Ицко задавал его не раз на своем диалекте, который относился к общему языку науатл:

– Что происходит с вашими детьми после того, как они вырастут? У нас каждый восьмой ребенок идет в школу, а остальные…

Преследователи были уже совсем недалеко. Их силуэты выплыли из клубов пыли. Теперь дети молчали. Округленные глаза некоторых из них оставались сухими. Другие тихо всхлипывали. Стояли, вцепившись в колючую проволоку пальцами, и смотрели туда, на родителей, пришедших избавить их от него.

Вдруг Читка схватила его за брюки.

– Ты ведь не позволишь нас поймать? – прошептал Ицко.

– Нет, генерал, – отозвался солдат. – Нет, мой мальчик. Я вас просто так не отдам. Я никогда б не сделал этого!

Фиолетовая пыль навевала безнадежность. Вор детей посмотрел в последний раз на свое завоеванное живое богатство. В его глотке застрял ком. Он опустил ладони на детские плечи и медленно выпрямился.

Десять дней спустя его привезли в престольный город связанным веревкой. Сначала привели к врачу, который дополнительно пристегнул его турникетом, после того как на всякий случай поковырял в ранах грязным пинцетом. Потом отправили под конвоем в какое-то имперское ведомство, где зарегистрировали как военнопленного и выдали ему временное удостоверение личности на пластмассовых листах. На каждом пропускном пункте останавливали и пробивали в документах дырку. Задержались у здания Министерства смерти, куда один из сопровождающих вошел навести справки. Он вернулся оттуда после четверти часа с инструкцией, и арестованного снова повели куда-то, надев перед тем на его шею что-то вроде хомута в форме подковы, длиной в полметра и шириной около тридцати сантиметров. Сквозь дырочки в нем были просунуты веревки из горькой куи с узлами на концах, которые сторожи скрещивали так, что верхняя половина его тела была почти обездвиженной. Зашагали по дороге, а прохожие подсматривали за ними краем глаза. Никто не бросил камень в него, никто не нагрубил ему. Ведь в его венах текла кровь – пища богов. Наверное, ему будет оказана высокая честь быть откормленным и обученным играть на флейте. Ему позволят выбрать себе в невесты красивую девушку, и только после этого с него сдерут шкуру заживо или вырвут сердце – судьба, которая у обыкновенных граждан могла вызывать только зависть…

Бежавшие рядом сорванцы, однако, шутили над ним, кололи его оголенными проводами и булавками, выпучивали выразительно глаза и показывали ему кукиш – символ, понятный любой человеческой цивилизации.

Прошли мимо богатой витрины одного из сети магазинов, предлагающих все для покойников. Святой солдат видел их и раньше, но и теперь, как и тогда, не смог сдержаться, чтобы не взглянуть. Для более состоятельных обеспечивали полное мумифицирование, а для нищих – только копчение и сушку головы дорогого мертвеца. Солидные базальтовые урны, пестрящие мелкими орнаментами и иероглифами на шлифованных поверхностях, неудержимо заманивали пыль кремированного на костре из сухой куи. Выставлены напоказ были и макеты гробниц, всмотревшись в которые он без труда распознавал искусственное, но искусное подобие пещер.

Наконец они вышли на широкий бульвар и оказались перед вздернутым в небеса носом Императорского дворца – вершины монументальной архитектуры. В его каменную макушку были вбиты знамена из золотых сетей. Подданные федерального района звали своего повелителя Шокоицином, то есть, Младшим…

На секунду Святой солдат забеспокоился, что его заставят подняться по всем обрызганным кровью и украшенным вереницей настоящих и кварцевых черепов 365 ступеням восьмиярусного здания, каждая из которых отвечала одному дню миштекского солнечного года. Но вместо того его повели к пышному лифту, похожему больше на паланкин, и передали вахтеру с улыбкой, похожей на разбитую банку, и голым пузом, подпоясанным кобурой, в которую была запихана малокалиберная двустволка. Вахтер загнал его в кабину лифта, и они поднялись неведомо в какую высь, учитывая насколько высоко в иерархии этой культуры стоял Шокоицин. Над ним были только Ометекухтли и его жена, которые обитали на тринадцатом небесном этаже и давно забыли о человеческих делах…

Его ввели к повелителю Шокоицину через огромную дверь. Петли приоткрыли ее со скрипом бедренного сустава, сломавшегося пополам. Не ожидая сигнала, присутствующие сановники удалились шеренгой, оставив их наедине. Никто не схватил его за хомут и не стал толкать, из чего следовало, что от него не требовалось встать на колени или броситься в ноги Самой-самой-самой высшей особы в этом негостеприимном государстве.

Император как раз заканчивал свой обед.

– Ты голоден? – спросил Шокоицин.

Вопрос его был провокационным, улыбка – кривой. Императора мучила мигрень, и его тошнило. Даже жевательные мускулы челюсти одеревенели от головной боли. Череп его был умышленно деформирован в соответствии с пониманием народа о красоте, а зубы его, тлан-тли, были украшены пластинками из нефрита.

Святой солдат ощутил спазм в желудке.

– Нет, – с отвращением покачал головой он.

Виски его пульсировали. Он сверхусилием заставлял себя не заглядывать в фосфорические блюда с неоновыми ручками и не рассматривать объедки.

Владетель вытер пальцы об слюнявчик из куи. Его коричневые одежды, богато окрашенные узорами и торжественными кружевами, были из той же куи – единственного здесь растения, напоминающего лен или коноплю, из которого шили одежду, вязали циновки и покрывала, но оно не было съедобным. Некоторые из его разновидностей даже выделяли липкий ядовитый сок.

– Ты знаешь, кто я? – спросил Шокоицин.

– Знаю, – ответил Святой солдат. – Эль. Кронос. Сатурн.

– А эти кто? – и, не дожидаясь ответа, император отодвинул в сторону свой терракотовый прибор.

Он потянулся рукой за кувшином с минералкой и выпил ее большими глотками… Боль сжимала его затылок, как в тисках. Он приподнялся с золотого стула с фигурками уродливых мальчиков. Его одежда была увешана всевозможными украшениями. Неясно было, которые из них имеют эстетическое и которые – функциональное назначение. Один черт мог сказать, например, для каких целей были предназначены заполненные инертным газом шланги и трубочки, которые неугомонно струились слюнявым светом и словно огибали пространство вокруг тела. Его благолепное одеяние было образцом изящества и четкости.

Шокоицин повернулся и снова наполнил кувшин. Потом с трудом покинул спинку стула, заковылял по бирюзовому полу к нему и поднес кувшин к его иссохшим губам. На этот раз Святой солдат не отказался. Он проглотил воду и почувствовал себя только что политым цветком.

– Там, откуда ты пришел… где бы оно ни было, ты был отцом?

– Нет, моя супруга была бесплодной.

– Понимаю. А в этом городе мно-о-ого детей, так ведь?

– Объяснить не так уж просто. Я…

– Молчать! Ты поднял руку на наше потомство. Кража детей – это, возможно, тяжелейшее по нашим законам преступление и карается оно смертью. Но не такой смертью, которая отправила бы тебя счастливым на небеса, а презренной виселицей, когда ты не сможешь отдать кровь и сердце свое всевышним, потому что целость твоей плоти останется нетронутой.