- За какое воспоминание тебе больше всего стыдно?

Лиам не отрывает взгляд от экрана.

- Чего?

Он не планировал этого спрашивать, но раз уж спросил…

- Ну же, воспоминание, за которое тебе стыдно больше всего? Ты делишься своим, а я - своим.

Лиам яростно нажимает на кнопки, и Зейн следует за ним, заезжает на холм, и его гонщик делает какой-то трюк, отпуская руль.

- Мне стыдно, - бормочет Лиам.

- Да, в этом и суть воспоминания, за которое тебе больше всего стыдно, - поддразнивает Зейн.

Лиам тяжело вздыхает.

- Ладно, но чур не смеяться.

- Обещаю.

- Когда мне было двенадцать, у нас вел уроки один практикант, Джон. Он был очень симпатичным, и… не знаю, тогда у меня только начиналось половое созревание, ясно? Иногда меня возбуждало даже слово «завтрак». - Зейн прыскает со смеху, но тут же затыкает себе рот конфетой с арахисовым маслом, чтобы Лиам не отказался рассказывать дальше. - Короче… о боже, зачем я тебе это рассказываю? Однажды он помогал мне с чем-то и, как обычно делают учителя, присел на корточки рядом с моей партой, и… я правда не помню, из-за чего это случилось. Знаю только, что у меня была эрекция, когда он отошел, и затем мальчик рядом со мной выкрикнул «У Лиама встал!». И, в общем, я был известен, как мальчик, у которого встал на уроке, пока мой отец не получил работу на другом конце города и я не сменил школу.

Зейн опускает джойстик и подносит кулак ко рту, закусывая одну из костяшек пальцев. Это совсем не помогает заглушить его хохот, и Лиам толкает его в плечо, покраснев и стыдливо улыбаясь.

- Прости, я сказал, что не буду смеяться, - говорит Зейн, но все еще смеется.

- Ну, а что насчет тебя? - Лиам пихает его в бок. - Ты обещал рассказать мне свое, так что давай. Теперь моя очередь ржать.

Зейн раздумывает какое-то время.

- Моя мама застукала меня, когда я дрочил.

- Ну блин! - протестует Лиам до ужаса обиженным голосом. - Со всеми происходило подобное. Это не считается.

- Ладно-ладно, - Зейн поднимает руки, защищаясь, и действительно думает, но воспоминание приходит ему на ум в ту же секунду. - Когда я потерял девственность. - Он потирает лицо ладонью, глядя на экран вместо Лиама. - Это продлилось, считай, несколько секунд, и после она э-э… она рассмеялась. То есть она в прямом смысле слова рассмеялась, а потом начала плакать, и… в общем-то, да, это определенно самое позорное, что со мной случалось. Но, по крайней мере, она никому об этом не рассказывала.

Плечи Лиама сотрясаются в беззвучном смехе, за что Зейн на него недовольно зыркает. Ни у кого не бывает удачного первого раза, ясно?

- Прости, - пытается Лиам, но выходит не искренне. - Просто… все практически уверены, что ты какой-то бог секса, но… как оказалось, это не так.

- Мне было пятнадцать! - возмущенно спорит Зейн. - Поверь, сейчас я в этом намного лучше.

Лиам прокашливается и тихо говорит:

- Да неужели…

Зейну приходится прикусить язык, чтобы не сказать «хочешь проверить?», потому что это было бы неуместно и неудобно.

- Теперь давай лучшее воспоминание.

Зейн считает, что легче делиться с кем-то своими бедами, чем радостями. Человеку намного проще ранить тебя, если он знает все, что ты любишь, что для тебя важнее всего, ведь это можно использовать против тебя чаще, чем то, что ты ненавидишь. Поэтому он не удивлен, когда Лиам говорит: «Я думал, что мы играем, а не делимся самыми сокровенными тайнами».

- Ну ладно, - Зейн пожимает плечами и снова берет в руки джойстик.

Они начинают игру заново, так как оба напортачили, слишком занятые тем, что смеялись друг над другом. В этот раз Лиам впереди, но, наверное, это только потому, что Зейн витает в облаках.

- Когда мне было семь, - говорит Лиам, и Зейн практически подпрыгивает, так как последние пять минут звук исходил только от телевизора. - Мои родители всегда были очень строгими. Я и мои сестры должны были ложиться спать не позже половины девятого, и они никогда не разрешали нам задержаться подольше. Но однажды ночью я проснулся где-то в одиннадцать и спустился на первый этаж попить воды. Сестры уже спали, но телевизор работал, поэтому я пошел проверить и обнаружил родителей, которые смотрели фильм. Я попытался незаметно уйти, потому что не хотел получить по шее, но мама все равно меня заметила и спросила, что я делаю. Я объяснил, что хотел попить, и потом… отец подозвал меня к ним, а мама немного подвинулась, чтобы я смог сесть между ними, и мы даже не обсуждали этого.

На его лице появляется нежное, задумчивое выражение лица.

- Они просто разрешили мне досмотреть фильм вместе с ними, мама даже принесла нам мороженое, а я так хотел спать. У меня уже слипались глаза, но я пересилил себя, просто чтобы увидеть концовку фильма, хотя сейчас я даже не вспомню, что мы смотрели. Просто я знаю, что это было нашей маленькой тайной, мы никогда не говорили об этом моим сестрам, и это было просто… славно. Я не знаю, почему это мое лучшее воспоминание, но вот так.

Это так… обычно. У всех людей есть такие воспоминания — небольшие отрывки из детства, к которым можно мысленно вернуться и улыбнуться, но редко кто может назвать их самыми лучшими воспоминаниями. Но вот сидит Лиам и с непринужденной, доброй улыбкой, и слабо пожимая плечами, доказывает обратное, словно ему и не пришлось особо над этим думать.

А теперь очередь Зейна делиться, он это понимает. Таким был уговор. Только… очень сложно делиться чем-то таким личным. И разве не именно этого боялся Зейн, когда Гарри предложил поселить Лиама с ним? Узнать друг друга слишком хорошо, потому что при этом могут легко возникнуть чувства и усложнить ситуацию?

- Я купил маме дом, и она плакала, - тем не менее выпаливает он. - Эээ… Нельзя сказать, что мы были бедными, но иногда все близилось к этому, и наш дом был не самым лучшим. Он был маленьким, и проводка на кухне вечно барахлила — работала только одна розетка, и чтобы включить тостер, приходилось выключать кофеварку. Еще туалет на втором этаже постоянно ломался, два раза затапливало подвал, и отопление зимой иногда не работало. Поэтому я пообещал себе, что если у меня в жизни что-нибудь получится, я куплю маме дом. Хороший. Большой, уютный, просто потому что она этого заслуживает. Она самый лучший в мире человек, поэтому я добился поставленной цели. Она заплакала, обняла меня и вела себя так, словно я подарил ей целый мир, хотя это не так. Но… да, это точно самое лучшее воспоминание.

Лиам опускает джойстик на диван и окидывает его тем же нечитаемым выражением, которое появляется на его лице каждый раз, когда Зейн смотрит на него со сцены.

- Ты дал сотни концертов, - говорит он, и Зейн кивает, потому что да, это так. - Ты выиграл… бесчисленное количество наград. Все твои три альбома являются бестселлерами. Твои песни занимали первые места в десятках стран. Ты видел Королеву, открывал концерт Ашера, считаешься лучшим певцом своего поколения. И твое лучшее воспоминание о том… как ты купил дом маме.

Зейн ерзает на месте, неуверенно пожимает плечами.

- Да, - отвечает он и хмурится от удивленного тона Лиама. - Я не…

Если бы кто-то спросил, он бы не смог вспомнить, что хотел сказать перед тем, как его речь прервали. В момент, когда губы Лиама прикоснулись к его, все просто… испарилось. Секунда — и его мозг перестает работать.

Лиам слегка промахивается, попадая в уголок рта. Зейн замер на месте, ощущая на себе губы, липкие от сладостей и напитков. Он понимает, что должен что-нибудь сделать, но не может пошевелиться. Он не может и думать. И затем Лиам быстро отстраняется с широко распахнутыми глазами.

- Черт, - восклицает он, подскочив с дивана. - Я не должен был этого делать. Я только что пересек огромную грань, я знаю. Мне очень жаль. Просто ты весь такой… и я не смог сдержаться. И я знаю, что ты не чувствуешь то же самого — я слышал, как ты сказал, что я не твой тип, во время того интервью, я же знаю, что ты не… я не должен был этого делать… я же работаю на тебя. Деловые отношения. У нас деловые отношения, и я не имел никакого права… и ты не… - он резко втягивает воздух. - Я уволен?