Медсестра хмурится и качает головой, снова улыбаясь:

- Хорошо, мы ждем тебя.

Зейн ставит фильм на паузу, пока Лиам надевает ботинки.

- Прости, - снова говорит Лиам. – Я должен заняться, ну, ты знаешь, волонтерством. Я не могу все время просто дурачиться.

Он нервно смеется:

- Мы досмотрим завтра?

Зейн старается затолкать подальше в себя раздражение и разочарование.

- Да, конечно.

- Пока, Зейн, - говорит Лиам, выходя из палаты.

Зейн хмурится на экран, пытаясь понять, в чем же на самом деле проблема Лиама. Что-то есть, но он никак не может понять, что это. Но он поймет. Ему все равно не найти лучшего занятия, пока он здесь.

Зейну нужно много сил, чтобы вытащить коляску, и ещё больше, чтобы перелезть в неё, не свалившись на пол. Он хватает пачку сигарет с тумбочки и выезжает из палаты после небольших трудностей с открыванием двери.

Холл почти всегда пуст. Большинство людей на его этаже прикованы к постели. И ему неуютно, когда он думает о том, сколько дверей закрыто для того, чтобы скрыть чью-то смерть. Он старается не думать об этом и просто едет как можно быстрее по коридору, пока не достигает лифта.

Он должен отметиться, даже если собирается просто покурить, а затем вернуться обратно. Это правило или что-то вроде того. Он думает, что это глупо, но ничего не поделаешь. Если он попытается выехать за дверь, предварительно не остановившись у регистратуры, то кто-нибудь побежит за ним, чтобы остановить. Он здесь как заключенный.

Снаружи немного холодно, и он думает о том, что неплохо было бы надеть свитер в следующий раз, поджигая сигарету и глубоко затягиваясь.

Он нечасто курит в больнице, по понятным причинам. Во-первых, очень тяжело подниматься с постели и спускаться по всем этим лестницам, только чтобы выкурить сигаретку. Он ленивый – это факт. Во-вторых, он чувствует себя жутко виноватым, потому что в здании позади него есть люди, которые умирают от чрезмерного курения. И, по каким-то странным причинам, он не хочет, чтобы Лиам узнал о его вредной привычке, потому что, скорее всего, ему это не понравится.

Не то чтобы ему было дело до того, что думает Лиам. Или до Лиама в целом. Вообще он вроде как должен раздражать его, но вместо этого заставляет чувствовать себя тепло.

«И все-таки Лиам раздражает меня», - признает Зейн. Он слишком веселый. Он улыбается слишком много. Когда он смеется, его глаза сияют, а щеки краснеют. Ему нравится Бэтмен. Ему нравится Зейн, хотя Зейн придурок. Он просто-напросто великолепен. И черт, Зейн действительно втрескался в него по уши, не правда ли?

Когда Зейн возвращается на свой этаж, он направляется к столу регистратуры. Он, к счастью, маленький, так что женщине за ним не приходится вставать, чтобы поговорить с парнем – это больно бы ударило по его самолюбию.

- Я могу вам помочь? – спрашивает она, приветливо улыбаясь.

- Эм, я ищу кое-кого, - отвечает Зейн. – Волонтер Лиам? Я хотел спросить его…

- Извините, - говорит она. – Мне запрещено разглашать какую-либо информацию, касающуюся волонтеров.

Зейн вздыхает:

- Да? Жаль. Но спасибо в любом случае.

Когда он возвращается в палату и ложится на кровать, он почему-то обеспокоен. В конце концов он звонит домой и просит маму принести ему альбом и карандаши. Возможно, если у него не получается просто выкинуть Лиама из головы, то ему удастся перенести его на бумагу.

***

Зейн понятия не имеет, как человек может быть таким привлекательным и таким неловким одновременно. Сегодня Лиам опять сидит на стуле, и они смотрят Бэтмена. Точнее фильм смотрит Лиам, а Зейн рисует его. Он сидит на кровати, скрестив ноги (что довольно трудно из-за дурацкого гипса, но нестрашно), альбом перед ним, и он рисует Лиама, который то и дело посматривает на Зейна.

- Ты можешь перестать двигаться? – просит Зейн, карандаш зависает над листом. Он пытается нарисовать подбородок Лиама, но тот превращает это в непростую задачу.

- Извини, - быстро отвечает Лиам. – Я просто… обязательно смотреть на меня так пристально?

- Да, - говорит Зейн, опуская взгляд в альбом. Его палец проходится по линиям рисунка, немного размазывая их.

- Я просто… - Лиам запинается и проводит ладонью по волосам. – Я просто не понимаю, зачем тебе это нужно.

- Несколько причин, - говорит Зейн, не глядя на него. – В основном, потому что ты невероятно сексуальный.

Зейн ухмыляется, когда поднимает голову, чтобы посмотреть, как краснеют щеки Лиама; эта картина становится для него слишком знакомой и слишком приходится ему по душе. Лиам снова ерзает, одергивая свою волонтерскую рубашку. Его бейджик висит криво, и Зейн хочет поправить его, но он не делает этого.

- Ты можешь перестать говорить такие вещи? – спрашивает Лиам.

Зейн чувствует себя неловко, но когда он отвечает, его голос звучит дерзко и гораздо более уверенно, чем он на самом деле себя ощущает.

- Почему нет? Это смущает тебя?

- Да, - резко отвечает Лиам. – Это неправда, так что мог бы ты просто не говорить этого?

- Ты идиот, - бормочет Зейн, начиная сердиться. Или, может быть, он слепой – такое тоже возможно. Потому что иначе никак не объяснить того, что Лиам не понимает, как он выглядит. Возможно, он действительно не понимает, и Зейну хочется рассказать ему обо всем том, что ему в нем нравится: начиная с венок на шее и заканчивая выступающими ключицами и идеально розовыми губами.

Когда Зейн смотрит на Лиама и видит его лицо, он понимает, что совершил ошибку.

- Нет-нет, ты не идиот, Лиам, - торопится Зейн. – Просто… просто позволь мне закончить, и я покажу тебе рисунок, хорошо?

Лиам смотрит на него с выражением лица, которое Зейн не может объяснить.

- Хорошо, - соглашается он, немного помолчав.

- Хорошо, - повторяет Зейн и пытается вернуться к своему занятию. – Подними подбородок чуть-чуть.

Лиам делает, как он говорит, и Зейну, наконец, удается изобразить линию его подбородка, чистого и выбритого сегодня. Он не знает, нравится ему Лиам больше с щетиной или нет. Он выглядит младше сейчас и намного более невинным, и Зейн решает, что ему нравится и так, и так, и возвращается к рисунку с того момента, на котором остановился.

Когда фильм заканчивается, Лиам испускает радостный возглас, прежде чем упасть на кровать рядом с Зейном.

- Могу я посмотреть перед уходом? – спрашивает он и тянется к альбому.

- Нет, - резко говорит Зейн, убирая альбом подальше от него; Лиам выглядит обиженным, поэтому он продолжает: - Нет, пока я не закончу. В этом нет смысла. Просто линии и пятна.

Лиам вздыхает, но затем хватает ладонь Зейна и разворачивает её к себе. Большой палец Зейна темный, покрытый карандашом от всех смазываний, которые он сделал. Лиам осторожно берет его, а затем прижимает к своему запястью. Зейн чувствует, как бьётся пульс – раз-два-три-четыре – и затем Лиам отпускает его руку и с улыбкой смотрит на серый отпечаток на своей коже.

- Увидимся завтра, - говорит он, поднимаясь с постели.

- Да, увидимся, - тихо отвечает Зейн.

Дверь за Лиамом закрывается, и Зейн падает на подушку, глядя в потолок. Впервые за то время, что он здесь, он не смотрит Лиаму вслед.

***

Лиам не приходит на следующий день, и Зейн проводит большую часть времени в задумчивости, даже когда приходит его мама. И злится, хотя знает, что не должен. Да, Лиам сказал, что навестит его, но он совсем не обязан этого делать.

Он тратит почти всю ночь, пытаясь закончить рисунок, но у ничего не получается - его память просто не работает. Когда он пытается вспомнить форму носа Лиама или его ресницы и глаза, всё, о чем он может думать – это как Лиам смеется и как он пахнет больницей, но вместе с тем - корицей и сахаром, и что, наверное, и на вкус он такой же.

На следующий день у него операция, и он надеется увидеть Лиама до неё. Но Лиама нет, и хоть Зейн и проезжает по своему этажу и по двум нижним, он не видит его. Когда он возвращается в палату, он почти сминает дурацкий набросок, но останавливается и открывает чистую страницу, на которой вычерчивает четыре темные стрелки до тех пор, пока почти не рвет бумагу.