После все становится… проще. Лиаму все ещё делают химию каждые две недели, и Зейн забирает его из больницы ( мама практически отдала ему ключи от машины, хотя не то чтобы она когда-то ею особенно пользовалась) и затем они возвращаются к Лиаму, где Лиам ложится в постель и жалуется, а Зейн играется с его волосами, и заставляет его смеяться, и пересматривать один из любимых им фильмов.

И это так правильно. Они встречаются и выскальзывают из дома позднее, чем им разрешают. Они целуются везде, где только могут – на кроватях и диванах, в машине мамы Зейна, на последних рядах в кино, и на скамейке в парке, и действительно везде, где Лиам позволяет ему – когда они в общественном месте он отказывается отпускать руку Лиама, как и Лиам отказывается выпускать его ладонь из пальцев. Они похожи на одну из тех пар противных подростков, но на самом деле между ними есть намного большее - что-то другое, и пусть Луи и дальше подшучивает над ними, смеясь над тем, как глупо они с Лиамом сходят друг по другу с ума, отчего Лиам краснеет, а Зейн гордо улыбается, потому что, да, он влюблен в Лиама. Что в этом плохого?

Проходит несколько недель, прежде чем Зейн понимает, что что-то не так. Или, если точнее, что-то не так с Лиамом. Ему должно было стать лучше - так он сказал. Но однажды, когда они лежат в постели и Зейн задирает его футболку, он понимает, что Лиам все такой же худой, как и был, если не хуже. Он должен был набрать вес, но этого не произошло. И когда Зейн замечает это, он начинает подмечать и всё остальное.

Как, например, то, что Лиам никогда не позволяет его маме разговаривать с ними дольше нескольких секунд. Как то, что они с Найлом будто бы скрывают что-то, когда они втроем собираются вместе. Как то, что у него все такие же мешки под глазами и одежда болтается на нем, и он по-прежнему не соглашается пойти куда-нибудь поужинать и не ест перед Зейном.

И все его подозрения, наконец, подтверждаются, когда в районе десяти вечера раздается звонок от Найла, и Зейну приходится признать то, что он долгое время пытался отрицать.

- Он в больнице, - говорит ему Найл. – Я думаю, ты должен позволить ему всё объяснить.

Зейн старается дышать, уставившись в стену перед собой.

- Он соврал, не так ли? – спрашивает Зейн.

- Да, - отвечает Найл, прежде чем повесить трубку.

Зейн прикрывает глаза на мгновение и поднимается с постели. Он не переодевается, но берет с собой свитер и спускается по лестнице. Его мама не спит, и он тихо просит её подвезти его до больницы.

- Что случилось? – спрашивает она с тревогой.

Зейн пожимает плечами и качает головой:

- Я не знаю. Правда.

Она взъерошивает ему волосы и берет ключи от машины. Зейн не помнит, говорит ли она что-нибудь по дороге. Всё, что он слышит – это «он соврал, он соврал, он соврал», эхом повторяющееся в его голове.

Когда они приезжают, мама спрашивает, хочет ли он, чтобы она пошла с ним. Он отвечает, что нет, не нужно, и заходит в двери больницы, вспоминая, как обещал себе, что никогда не вернется сюда, если его не потащат насильно или если его любимый человек не будет умирать. И он действительно хотел бы сейчас, чтобы его волокли через эти двери.

Он спрашивает на ресепшене, куда ему идти, и его отправляют на второй этаж. Он находит родителей Лиама в комнате ожидания, и его мама поднимается, когда он заходит внутрь. Она обнимает его и спрашивает, отстраняясь:

- Найл позвонил тебе?

Зейн кивает:

- Я могу его увидеть или…

- Конечно, - отвечает она быстро. – Мы ждем доктора, но… да, я думаю, ты можешь увидеть его.

Зейн снова кивает и направляется к двери, но тут же возвращается.

- Он сказал, что ему становится лучше.

Мама Лиама грустно улыбается:

- Знаю. Он старался для всех быть сильным. Но я часто спрашивала его, кто будет сильным для него?

Зейн не знает, что сказать, поэтому он просто проходит к двери палаты Лиама и открывает её без стука. Когда Лиам видит его, он закрывает глаза, для пущего эффекта прикрывая их ещё и рукой.

- Ты не должен быть здесь, - говорит ему Лиам. – Кто тебе позвонил?

- Найл, - отвечает Зейн.

Он садится на стул для посетителей, и ему так плохо от этого. Это место Лиама. Он должен быть тем, кто лежит на кровати, а Лиам должен быть на стуле для посетителей. Он не должен выглядеть таким худым под дурацким больничным одеялом, и к его левой руке не должно быть присоединено никаких проводков, и ничего из этого не должно происходить.

- Мне жаль, - говорит Лиам, опуская руку. – Мне жаль, что я солгал.

- Мне тоже, - говорит Зейн. – Мне жаль, что ты… что тебе пришлось всё скрывать и улучшать ситуацию для меня, тогда как я должен был быть тем, кто помогает тебе чувствовать себя лучше.

- Здесь нет ничего, чем ты мог бы помочь, - зло отвечает ему Лиам. – И я понимаю это, хорошо? Мне пришлось солгать, потому что если бы я не сделал этого, последние два месяца, что мы провели вместе, прошли бы в волнении и страхе, в то время, как мы могли наслаждаться жизнью и друг другом.

- Мы всё ещё можем, - говорит Зейн твердо.

Лиам горько смеется и качает головой:

- Нет, не можем.

Он пытается улыбнуться, но улыбка эта так слаба, что разбивает Зейну сердце.

- Ты не принимаешь этого, Зейн, но вот как всё будет теперь. Они оставят меня здесь, чтобы наблюдать за мной, делать анализы и пробовать на мне лекарства, пока… пока… - он машет рукой.

- Пока что? – требовательно спрашивает Зейн.

Лиам и не пытается больше улыбаться.

- Мне не становится лучше, Зейн, ты понимаешь, да? Мне не станет лучше.

- Лиам…

- И это всё, что я могу тебе предложить, и прости, это не то, чего ты заслуживаешь, но… это лучшее, что может быть, и если ты хочешь уйти, то сделай это прямо сейчас, пожалуйста, - говорит Лиам тихо.

Он говорит правду. Он не преувеличивает, чтобы оттолкнуть Зейна подальше. Он говорит чистую правду, и ему остается только выбрать.

- Если бы я хотел уйти, я бы сделал это давным-давно, придурок, - говорит Зейн слабо, вытирая слезы. Он пытается улыбнуться изо всех сил. – Господи, Лиам, посмотри, что ты сделал со мной. Теперь я плачу и улыбаюсь. Ты сломал меня.

Это должно было быть шуткой. Он шутил, но Лиам не воспринимает его слова, как шутку.

- Я знаю, - говорит он нежно. – И мне жаль, Зейн.

Зейн пожимает плечами и берет его за руку.

- Мне нет.

***

Он остается в больнице этой ночью, но родители Лиама возвращаются домой: мама Лиама плачет, когда обнимает его на прощание, а его отец пытается скрыть свои чувства, но, очевидно, что у него тоже красные и опухшие глаза.

Они просто разговаривают. Лиам рассказывает истории о своей семье, о Рождестве, когда его мама сожгла индейку, а обе его сестры заболели ветрянкой. Зейн рассказывает ему о том, как из-за Луи их почти арестовали, и Лиам смеется, а Зейну всё ещё тяжело поверить в происходящее. В какой-то момент, когда приходит медсестра с ежевечерней проверкой, Зейн сбегает в туалет, чтобы не слышать её слов. Он старается не обращать внимания. Он не хочет знать никаких подробностей. Все, о чем он заботится – это, чтобы Лиаму было хорошо – остальное неважно.

Конечно, мама отвозит его домой на следующий день, чтобы он мог помыться, но после он возвращается и проводит день в постели с Лиамом: они смотрят фильмы и разговаривают-разговаривают-разговаривают. Он должен пойти в школу на следующий день, и он идет, но неохотно. Очень тяжело сосредоточиться на занятиях, когда такое происходит с Лиамом, и он знает, что, может быть, это не слишком полезно для него самого, для оценок и прочего, но ему плевать. Школа будет всегда, а Лиама уже в скором времени может не быть.

К Лиаму пускают только трех посетителей сразу, но они нарушают это правило, когда в пятницу в больницу приходят Луи, Гарри и Найл. Но на самом деле Зейн не думает, что они нарушают какой-то распорядок, потому что его уже едва ли можно назвать посетителем. Он практически живет с Лиамом, оставляя его только тогда, когда его чуть ли не выпихивают из палаты (и это, черт возьми, так иронично).