— Кто бы там ни был, вылезайте, живо!

Он и Лиам подскочили на ноги.

— Это, вроде, не ученик, — испуганно сказал Лиам.

— Нет, — подтвердил Зейн. Он слишком хорошо знал голос директора, и у него побежали мурашки. — Чёрт.

— Мне нужно идти.

— Так будет лучше, — кивнул Малик. — Они всё тут будут обыскивать всю ночь. Сомневаюсь, что ты сможешь куда-то забраться, чтобы тебя не поймали.

— Я напишу Гарри и дам ему знать, — Зейну хотелось убиться об дерево из-за укола ревности, поднимающейся внутри. Почему его так напрягала их дружба? Почему он должен париться, если Гарри знает его любимый фильм, любимый вкус мороженного и среднее имя? Почему же, если Лиам может позвонить Гарри среди ночи, когда ему хочется с кем-то поговорить?

— Конечно же, — прошипел он.

Лиам удивился этой интонации, но вместо вопросов прижался и клюнул Зейна в щёку мягким поцелуем.

— Ты тоже можешь мне иногда писать.

— У… у меня номера твоего нет, — испуганно и неуверенно. Когда это Зейн стал тем, кто заикается? Это фишка Лиама, а не его.

— Скажу Гарри дать тебе его, — свет фонарика приблизился. — Если ты хочешь.

Фонарик осветил их вновь, и Лиам выглядел, как олень в свете фар, прежде чем сорваться и убежать. Он был уже далеко, но Зейн все равно произнёс:

— Хочу.

========== Последствия ==========

Двадцать семь человек собрали в кафетерии. Шести удалось проникнуть в общежитие, но их поймали, когда они пытались зайти в комнаты. Их директор, мистер Картрайт, стоял у дверей, сцепив руки на груди. Он старый, почти дряхлый, противный старикашка. Прямо сейчас морщины и складки на его лице сложились в гримасу гнева и ярости.

Они стояли одной линией, плечом к плечу. Луи в правом конце этого строя, Найл — где-то слева. Каждый из них пытался выглядеть максимально виноватым и раскаявшимся, но Зейн сомневался, что это чем-то поможет.

Барнс — мистер Картрайт, поправил он себя — кашлянул, чтобы прочистить горло. Остальной персонал стоял рядом с ним (тут собрали почти всех, кроме тех, что патрулировали общежития, опасаясь ещё одного побега), но он махнул им, чтобы отошли.

— Я думаю, мало кто из вас понимает всю глубину того, что вы сегодня сделали, — сказал он, стараясь словить взгляды каждого за очень короткое время. Когда он дошёл до Зейна, тот выпрямился.

Что-то в Зейне было повёрнуто навыворот. Когда нужно было склонить голову, примириться власти и послушаться, он бунтовал. Происходило это несознательно. Просто он такой. Ничего не поделать. Когда кто-то говорит ему сделать что-то, он из кожи вон лезет, чтобы сделать наоборот. Когда кто-то читает ему морали, он хочет закатить глаза и выплюнуть им в лицо все саркастические слова, вертящиеся на языке.

Так произошло и сейчас. Все стоят ровненько, с виноватыми личиками, а Зейну хочется кричать. К счастью, он может сдержать это, поэтому просто перекатывается с ноги на ногу, сужает глаза и ждёт, какое же наказание им огласят.

— Вы понимаете, чем занимается наша академия? Что она делает для вас? — спросил директор. Вопрос был риторический: пауза была слишком короткая, чтобы кто-то что-то ответил. — Мы пытаемся помочь. Весь смысл этого заведения в том, чтобы сделать вас достойными людьми. Превратить вашу дорогу разрушения в цветущий сад изменений, извинений и интеракций. Вы могли бы стать уважаемыми гражданами, а сегодняшняя ночь… Сегодня вы насмеялись над нами всеми! Над собой. Над этой школой. Как вы посмели!

— Я смотрю вокруг, — продолжил он, — смотрю на ваши лица, и знаете, что я вижу? Я вижу, что вы жалеете, это написано у вас на лбу. Но вы жалеете не о том, что плохо поступили. Не о том, что нарушили правила и испортили ночь всем, кто пытается улучшить вашу жизнь. Вы жалеете, что вас поймали, вот и всё. Вы жалеете о последствии своих действий, а не о самих действиях. И это мы сейчас изменим.

Кто-то из охраны передал ему лист бумаги. Картрайт крепко держал его, напряжённо водя взглядом по строчкам.

— Ладно. Прежде всего, комендатский час теперь будет в восемь. Десерт? Только в ваших снах, до конца года. Дополнительные занятия, вроде футбола, лакросса и пробежек? Отменяются. Сделано. Всех привилегий, всей вот этой ненужной шелухи больше не будет.

— Никакого футбола? — прошептал кто-то, но все его услышали.

— Нет, — радостно подтвердил мистер Картрайт. — Для всех, не только для нарушителей в этой комнате. Кроме того, список, который я держу, будет развешан по всей школе. В нём ваши имена, так что все будут знать, кто виноват в ужесточение правил и отсутствие десерта.

Парни с двух сторон от Зейна окаменели. Это было самое худшее. Одно дело, если их наказывают за проступок, другое — если всю академию, будет не так просто. Зейн знал, сколько их ожидает драк, ссор и упрёков.

— И каждый из вас будет ходить на отработки. Каждый вечер после ужина до семи вечера на протяжение месяца. Вы будете писать эссе на пять тысяч слов о том, почему не стоит нарушать правила. Всё ясно?

— Ясно, — нестройным хором разнеслось по кафетерию.

— Я задал вопрос! Я хочу услышать ответ от каждого!

— Ясно! — крикнули ему в ответ.

— Хорошо. А теперь отправляйтесь в комнаты. Завтра вас разбудят в пять. Предлагаю вам поспать эти несколько часов.

Их вывели из комнаты в сопровождении охраны. Каждую попытку заговорить пресекали. Зейн постарался встретиться глазами с Луи, но его затолкали в конец строя, прежде чем это получилось.

Добравшись до комнаты, он понял, что Найл был прямо за его спиной — грязный, футболка с потёками грязи, не щеке какое-то пятно. Светлые волосы торчали во все стороны, словно он катался по земле всё это время. Они выключили свет, как им и поручили в кафетерии, и, раздевшись, растянулись в кровати.

Зейн повернулся лицом к стене, решив, что с него на сегодня достаточно. Найл ещё не попадал в переделки, он не знает, чем это грозит.

— Это было охуенно, — громко сказал он и засмеялся. Зейн повернулся и засмеялся вместе с ним, и так они не затихали, сколько хватало дыхания, пока кто-то не постучал в дверь, чтобы их заткнуть.

— Жаль десерт, правда, — чуть позже добавил он.

Зейн пожал плечами.

— Они вернут его, когда подумают, что мы усвоили урок. Это не первый наш проёб и далеко не последний. Лучше так, когда провинившихся много. Типа, если бы это были только ты, я и Луи, на нас бы вылили всё дерьмо, но виновата почти вся школа, и их руки связаны. Они не смогут придумать индивидуальные наказания для тридцати учеников.

В темноте было заметно, как качнулись грязные светлые волосы в кивке.

— Так, — протянул он, — я заметил, что ты убежал с Лиамом. Вы всю ночь были вместе?

Зейн накрыл голову подушкой.

— Спокойной ночи, Найл.

— Да ладно тебе! — запротестовал тот. — Расскажи мне. — Зейн достал кроссовок из-под кровати и кинул его куда-то в его сторону. — Я говорю про детали, а не про пошлости всякие.

Зейн кинул второй кроссовок. Найл затих.

========== Почему ты пишешь Лиаму? ==========

Гарри чуть ли не запрыгнул на стул рядом с ним во время математики. Стул заскрипел и сдвинулся, ноги зря пытались нащупать опору на линолиуме. Несколько людей оглянулись на них, но Гарри просто улыбнулся и пожал плечами, словно говоря: «А что я могу сделать?».

— Привет, — сказал Зейн и вернулся к листу бумаги перед ним. Он пытался понять, как выдавить из себя пять тысяч слов извинений, но выбора особого не было. На стол перед ним лёг обрывок бумаги. На вопросительный взгляд Гарри ответил:

— Номер Лиама. Не пиши ему с шести до десяти вечера, если он не напишет сам. И не спрашивай меня почему. Я спрашивал у него, и он говорил только о том, что отец не знает про телефон, и Лиам не хочет, чтобы он узнал.

Зейн осторожно сложил листочек и положил его в карман, дважды проверив, не выпадет ли он случайно, пока у него не выйдет вернуться в комнату и внести номер в память телефона.

— Спасибо.

Гарри пожал плечами.