— Кто-то должен был.

— Я должен был сказать сам, — прорычал, сжав в ладони телефон.

Отец смерил меня ледяным взглядом.

— Да, ты должен был сказать сам.

Я не стал отвечать. Отец поступил неправильно. Маша сейчас одна, неизвестно где, такая хрупкая, беззащитная. Уверен, она плачет. Из-за меня. Это было неизбежно. Но я должен был быть рядом! Чёрт.

— Сын, ей всего восемнадцать лет. Она забудет тебя быстрее, чем твой самолёт приземлится в Москве. Все женщины…

— Ты ни черта не знаешь о Маше! — крикнул, стукнув ладонью по столу с такой силой, что столовые приборы подпрыгнули, а люди за соседними столами опасливо повернули головы.

На лице отца отразилось изумление — я никогда не повышал голос. Ни разу в своей сознательной жизни я не показывал негативных эмоций, умело скрывая их за безразличием.

Бросив на стол смятую салфетку, вышел на улицу. Сел в машину и снова принялся звонить Маше. Просто хотел убедиться, что с ней всё хорошо. Понял, что не хочет говорить. Готов был дать время…

Звонил, пока она не написала смс, что в общежитии.

Я ждал. Ждал, пока Маша успокоится и будет готова говорить. Вот только так и не придумал, что скажу. Я не могу отменить поездку. Слишком многое на кону, и только мне отец может доверить это дело.

В какой момент я допустил ошибку? Конечно, я знал, что уеду, а она останется. Но, признаюсь, были мысли потребовать, чтобы Маша уехала со мной. Перевелась в московский университет… Любой. Хоть в МГУ, я бы устроил. Но она ведь мечтала учиться в Стокгольмском. Да и её Грант…

Я должен был сказать. Вот только до сих пор понять не могу, когда. Вероятно именно в тот день, когда она завалилась в мой дом, напоминая растрёпанного снеговика, молча смотрела на меня оленьими глазами, а я перепугался, что её кто-то обидел, преследовал…

Я должен был остановиться, когда Маша поцеловала меня в тот день. Должен был сразу сказать, что со мной «долго и счастливо» не получится.

Чёрта с два! Это было выше моих сил. Я хотел Машу. Причём, не только в физическом плане. А я всегда беру то, что хочу. Я чёртов эгоист, и Маша всегда об этом знала.

Я поступил плохо. Захотел её и взял. Присвоил себе, зная, что уеду и оставлю девушку с разбитым сердцем. Конечно, понимал, что отношения на расстоянии — фигня полная, хотя, должен признаться, что в последнее время всё чаще стал задумываться, что можно попробовать. А потом одёргивал себя. Ей всего восемнадцать. Мне без пяти минут двадцать три. Я всегда любил секс, девушек. Смогу ли я не причинить Маше боль? И сможет ли она так безоговорочно мне доверять?

Столько разных но… Но… Но я люблю её. Чёрт, не думал, что способен на такие чувства.

Я постоянно думаю о ней. Когда Маши нет рядом, готов волком выть от тоски, от острой потребности ощутить её умопомрачительный запах, почувствовать под своими ладонями её бархатную кожу, услышать её ласкающих слух голос.

Я перегонял в голове все возможные варианты и не находил ни одного.

Разговор в кофейне вышел совсем не таким, как я планировал. Зачем-то ляпнул про оставшиеся две недели… Наверное, в порыве отчаяния, надеясь на чудо. Снова обидел её. Я недостоин Маши.

Если бы она накричала, устроила истерику, влепила мне пощёчину, было бы легче. Немного, но легче. А она улыбнулась и пожелала удачи, сжав мою руку. Я думал, что не сдержусь и разрыдаюсь, как баба. Не плакал лет с пяти, наверное. А Маша всю душу на изнанку выворачивает этими огромными искренними глазами!

Она ушла, а я, словно пёс на поводке, побежал следом. Преследовал её до остановки, где Маша села на автобус и уехала в сторону общежития, обрывая верёвку.

Но ошейник-то остался… И не даёт дышать, стягивает горло, хочется разорвать его и освободиться, но никак. Он надёжно застёгнут на замок, а ключ есть только у Маши.

Сел в машину и кружил по городу больше часа. Едва удержался, чтобы не свернуть к общежитию, когда проезжал мимо. Тряхнул головой и развернулся, направляясь к офису.

Отец ещё был здесь, и я, сам не зная для чего, ворвался в его кабинет, повергая в шок своим настроем привыкшую видеть меня обаяшкой секретаршу.

Присаживаться не стал. Встал прямо напротив отцовского кресла и заложил руки в карманы брюк, перекатываясь с носка на пятку.

Отец смерил меня слегка удивлённым взглядом, закатил глаза и сказал:

— Что ты смотришь на меня побитым щенком?

Я усмехнулся и подошёл к окну, налил в стакан воды из графина, всегда наполненного. Глотнул, но, почувствовав непонятную горечь, поставил стакан на столик.

— Алекс, — снова услышал голос отца, но не повернулся, продолжал смотреть в окно невидящим взглядом, — я всегда гордился тем, что ты в свои годы уже настоящий мужчина, который умеет держать слово. Я уверен в тебе. Ты знаешь, что нет другого выхода. Дать заднюю сейчас — означает потерять миллионы. Она того стоит?

Я усмехнулся и ответил чистую правду:

— Для меня она стоит гораздо больше, — это так. Я бы отдал за Машу все деньги мира. Только это не мои деньги… — Но, конечно, ты не должен платить.

Отец молчал, я тоже. Знаю, что папа пытается меня понять, но его отношение к женщинам было скорее потребительским. Как и у меня до того, как впервые взглянул в Машины глаза.

А по итогу именно так я с ней и поступил. Попользовался и оставил. Но не это терзало меня больше всего. Мне просто хреново без неё. Поступил бы я иначе, если б мог отмотать время? Чёрта с два. Не сумел бы.

— Сын, я рад, что ты вырос человеком, способным чувствовать, и горжусь тобой. Поэтому не стану ни к чему принуждать, но…

— Нет, отец, — уверенно ответил и повернулся, посмотрев мужчине в глаза твёрдым взглядом, — конечно, я поеду. Тут нечего обсуждать.

Каждое слово, словно ножом по горлу. Но у меня нет выбора. От собственного бессилия хочется выть.

— Простите, — тишину разорвал звонок селектора.

— Да, Марта, — устало ответил отец.

— Тут к вам пришли…

— Ты же знаешь, я никого не принимаю по понедельникам, я…

— Да, — перебила секретарша испуганным голосом, — но мужчина требует, чтобы я сказала, что пришёл Игорь Суржевский…

Услышав знакомое имя, усмехнулся. Как он узнал, что я здесь? Пришёл набить морду? Буду очень рад. Надеюсь, у мужика тяжёлая рука. Выглядит здоровым. Хорошо бы, чтоб отец Маши врезал мне пару раз… Может, физическая боль хотя бы на время позволит забыться…

Но мысли в голове сменились настороженностью, когда я взглянул на отца. Он выглядел так, словно увидел призрака. Я напрягся.

— Игорь Суржевский? — тихо спросил отец. Секретарша ничего не ответила. Наверное, не услышала. Папа прочистил горло и продолжил: — Высокий брюнет, широкие плечи, нос с горбинкой, смотрит так, что хочется залезть под стол?

— Э-э-э, — прозвучало на весь кабинет, — ну в общем да, хочется, честно говоря.

И к моему величайшему изумлению, отец расплылся в счастливой улыбке. Я видел его улыбку пару раз за всю жизнь.

— Немедленно проводи ко мне!

Я не успел ничего спросить, как дверь распахнулась, и в кабинет гордой поступью вошёл Машин папа.

Отец поднялся на ноги, вышел из-за стола и замер. Мужчины стояли так несколько секунд, не шевелясь, рассматривая друг друга. В их позах было столько напряжения, что я приготовился разнимать драку. Может, я всё же получу по морде?

Но дальнейшее повергло меня в шок. Даже боль в груди на секунду притупилась. Отец сделал пару шагов, сохраняя расстояние между ним и Суржевским, затем протянул руку. Игорь быстро пожал протянутую ладонь и одним резким движением притянул отца в медвежьи объятия. Тот уверенно хлопал Машиного родителя по спине, а я стоял, раскрыв рот, совершенно не понимая, что здесь происходит.

Наобнимавшись, отец заговорил первым:

— Какими судьбами? Ты здесь давно? Иринка с тобой?

— Ирина умерла десять лет назад. Рак, — Суржевский ответил совершенно спокойным тоном и присел в кресло, отвечая на приглашающий жест отца.

Тот замер, чуть не дойдя до бара.