Я присела на краешек своей кровати и посмотрела соседке в глаза, надеясь увидеть в них проблеск осознания. Но вместо этого они в ужасе расширились.

— О Боже, — прошептала Ти, — ты влюбилась.

Я закатила глаза, вновь поднялась на ноги и продолжила собираться, осознав, что разговора не получится.

— Что за глупости…

— Тогда почему ты пытаешься его оправдать? — подруга громко задала вопрос тоном, в котором можно было расслышать гневные нотки.

— Я не пытаюсь его оправдать, — спокойно ответила, надевая обувь, — я просто не спешу с выводами.

Надела куртку, шапку, достала рюкзак из шкафа и снова взглянула на Ти. Она сидела в пижаме на своей кровати, скрестив ноги, и прожигала меня взглядом.

— Романов привык делать то, что хочет, не обращая внимания на чужие взгляды и мнение. Я — прямое тому доказательство.

Тири выпрямилась и, кажется, задумалась, а я продолжила:

— Зачем им было прятаться? Почему абсолютно никто не видел их вместе и не знал об их зарождающихся отношениях? Что-то здесь не так, Тири, — заметив, что соседка хочет возразить, вытянула руку вперёд, останавливая её, — он не пудрит мне мозги, Ти. Я не собираюсь влюбляться, спать с ним и уж точно не надеюсь на «долго и счастливо». Ты можешь за меня не переживать. Но и обвинять Алекса в чём-то, основываясь лишь на словах девушки, которую я даже никогда не видела, не собираюсь.

Тири молчала. Лишь медленно кивала головой, вглядываясь в мои глаза. Не знаю, о чём подруга думала, спрашивать не стала. Развернулась и вышла из комнаты.

— Привет, пап, — улыбнулась, ощутив привычный поцелуй в лоб.

Отец был мрачнее обычно. Конечно, он никогда не выглядел зубной феей, излучающей позитив, но сегодня я точно видела — что-то случилось.

Я не стала спрашивать. Я хорошо знаю папу, поэтому в душу не полезу. Если он захочет, то обязательно сам расскажет мне.

— Я купила кое-что из продуктов на Новый год.

Прошла в кухню и стала загружать морозилку. Папино настроение зародило во мне тревогу, и я постоянно ждала, что отец сообщит нечто плохое.

— Нам надо поговорить, Маша.

Вот оно. Похоже, действительно случилось что-то серьёзное.

Я закрыла холодильник и посмотрела на отца. Он стоял в дверном проёме, опершись плечом на стену и скрестив руки на груди. Улыбнулась. Отец выглядит скорее как спортсмен. Или модель. Высокий, широкоплечий, с правильными чертами лица и лёгкой щетиной — он точно не похож на учителя начальных классов. Знаю, что молодые мамы, сотрудницы посольства, чьих детей отец учил считать и писать, не раз звали его на свидания.

Папа никогда не рассказывал, почему выбрал эту профессию, а я не спрашивала. И сейчас, глядя на моего героя, в очередной раз задалась этим вопросом.

— Присядь, — скомандовал отец.

Он оттолкнулся плечом от дверного косяка и подошёл к столу. Дождался, пока я выполню его приказ, и сел напротив.

— Я не буду ходить вокруг да около, Маша, — отец заговорил серьёзным тоном, всматриваясь мне в глаза.

Мне показалось, что я нахожусь на допросе в полицейском участке. Именно так всегда и было, когда я вытворяла что-то нехорошее.

Например, точно так же отец усадил меня напротив и пытал взглядом, когда мы с Ариной в прошлом году сбежали в клуб, куда нас провёл брат подруги Антон. Мы надеялись, что папа останется в неведении… Я до сих пор не поняла, как он узнал.

Но сейчас я точно уверена, что не сделала ничего плохого. И от этого ещё тревожнее.

— Сначала я думал подождать, но сразу после Нового года у тебя начнутся экзамены, и ты должна быть с холодной головой. А оттягивать разговор надолго не хочу.

Я поёрзала на стуле, нервничая, и сцепила ладони в замок, спрятав их под столешницей. Кивнула.

— Ты же знаешь, что в этом году у меня заканчивается контракт? — не то спросил, не то напомнил отец.

Я снова кивнула. От волнения во рту пересохло.

— Новый мне не продлевают.

Как обухом по голове. Кажется, даже перед глазами потемнело. Сердце рухнуло на пол, а потом вернулось обратно — так бывает на американских горках. Я хватала ртом воздух, пытаясь что-то сказать, но мысли никак не хотели оформляться в слова.

Отец терпеливо ждал, пока пройдёт первый шок. Я совершенно точно этого не ожидала. Даже не задумывалась, что такое в принципе возможно.

— Но как? Почему? Разве так можно? Они не имеют права!

Я встала на ноги и начала расхаживать по кухне.

— Конечно, имеют, Маша. Успокойся.

Я резко остановилась и замерла, словно приклеенная. Папа не должен видеть, как сильно меня ранит эта новость. Отец должен думать, что я уже взрослая, самостоятельная. Сильная, и со всем справлюсь. Именно такой он всегда хотел меня видеть.

— Я не знаю, почему. Мне лишь сказали, что контракт не будет продлён. Я заканчиваю учебный год и уезжаю в Россию.

А как же я? Хотелось спросить, но слова застряли в горле. Я обхватила себя руками и снова кивнула.

— Ты сможешь приезжать в Москву на лето и новогодние праздники. Кроме того, видеосвязь никто не отменял. Это мелочи, Маша. Не стоит расстраиваться.

И я снова кивнула. Выдавила из себя улыбку и сказала:

— Конечно, папа. Просто это как-то неожиданно.

Отец ничего не ответил. Он внимательно наблюдал за мной, будто боялся, что я заплачу. Я знаю, он никогда не любил, когда я плачу. Не знал, как утешить, что сказать.

Помню, однажды я потеряла в парке любимую игрушку. Мы покупали её вместе с мамой, когда она ещё была жива, поэтому эта кукла была мне очень дорога. Я таскала её за собой повсюду до десяти лет, пока не потеряла в парке. Вы знаете, каких размеров парки в Москве? Найти её было просто не реально. Тогда я проплакала весь вечер и всю ночь. Проснувшись утром, снова начала рыдать, не обнаружив куклы рядом, а папа взял и ушёл. Тогда я так сильно обиделась… Мне хотелось, чтобы он присел рядом, погладил по спине, по волосам, успокаивая, сказал что-нибудь ласковое… А он ушёл.

Я не вылезала из кровати до самого вечера, прячась под одеялом. А потом вернулся папа. С моей куклой. Каким-то невероятным образом он отыскал игрушку на огромной площади и вернул её мне. Я даже спасибо не сказала. Просто была невероятно счастлива и плакала до поздней ночи, теперь уже вспоминая маму и обвиняя себя в плохих мыслях об отце.

И в этом весь папа. Он не умеет утешать. Не знает, что говорить, когда кому-то плохо. Он просто берёт, и делает, не разглагольствуя. Исправляет ситуацию, если на это имеется хоть малейший шанс. Если его нет — принимает как должное и живёт дальше.

Вот и сейчас, он говорит о том, что уедет и оставит меня совсем одну, совершенно спокойно. Не потому, что ему безразлично, а потому, что знает — ничего нельзя изменить.

Но я не такая… Я не могу так… Я эмоциональная. Всегда такой была. Временами вспыльчивая и слишком чувствительная. Особенно, если дело касается моей крохотной семьи. А всё ведь было так хорошо! Мы с отцом, наконец, стали по-настоящему близки! Так, как мне всегда этого хотелось…

— У нас ещё полгода, Маш, — совершенно неожиданно заявил отец. И я услышала в его голосе такую трепетную заботу, нежность… Мне так этого не хватало, когда я росла…

Я знаю, что отцу нелегко демонстрировать свои эмоции. Даже мне. Это смерть мамы его так изменила. Я и не жду, правда. Всегда хотела, но никогда не ждала. И сейчас этого крохотного проявления чувств мне хватило, чтобы понять — ему не безразлично. Он не хочет оставлять меня.

Я справлюсь. Привыкну. В конце концов, человек ко всему привыкает. Всего три года, и я вернусь в Россию. К папе. Туда, куда так нещадно тянет душа. И теперь причин вернуться домой станет ещё на одну больше.

Просто отец — мой маленький мир. Он связывает меня с мамой. Он единственный, кто по-настоящему любит меня. А мне так важно ощущать чью-то любовь… Больше, чем кому-либо.

Мы пообедали, обсуждая мою учёбу, папину работу и много чего ещё. Но оба думали только о предстоящей разлуке. В воздухе висело напряжение, а когда я уходила, отец меня обнял.