Глаза Тимура загорелись ярче солнца. На землю. Там мама и папа, там все. Конечно ему не раз говорили, что он больше никогда не сможет быть со своими родными и близкими. Но сейчас все призывы разума тонули в эмоциях, в голове шумело и сердце гулко отстукивало: «Ма-ма и Па-па».

– «Конечно же ты знаешь, что не сможешь увидится ни с кем из прошлой жизни?».

Тимур усердно закивал.

– «Но это не совсем правда, конечно при желании и стечении некоторых обстоятельств ты сможешь увидеть родителей или друзей, но они тебя не узнают. Таковы правила, Тимур».

В глазах Тимура потемнело от накатывающих слез и щемящей боли в груди.

– «Ты будешь собакой, Тимур», – сказал Бог: «Ты родишься собакой, там на земле».

– «Собакой?», – переспросил Тимур.

– «Да, маленьким безродным щенком. Все бездомные собаки на земле это детские души, которые выполняют мои задания », – подтвердил Бог.

– «Все?», – удивился Тимур: «Прям все, все?»

– «Да, Тимур, но давай лучше поговорим о задании».

Тимур сразу притих, а Генеральный продолжил: «Большинство детей, когда умирают на земле и попадают к нам несут в своих душах свет…»

– «А взрослые несут в душах злобу», – машинально добавил Тимур.

– «Да, большинство взрослых душ лишены добра и для того что бы излечить их от этого недуга требуется много времени, очень много времени. И мы боремся за добро в душах еще на Земле. Мы стараемся вернуть добро в душу каждого взрослого человека. И нет лучшего проводника взрослой души к доброте чем детская душа в собачьем облике. Именно с этой целью мы и создали собак».

– «А кошки?», – спросил Тимур.

– «Что, кошки?», – не понял вопроса Бог.

– «Кошек тоже Вы придумали?»

– «Кошек? Конечно мы, только у них другая работа», – ответил Бог: «В каждой бездомную кошку мы отправляем души тех, кто не дорожил своей жизнью».

– «Самоубийц? Души самоубийц в кошках?», – недоверчиво спросил Тимур.

– «Не даром у кошки девять жизней», – улыбнулся Бог: «Так мы их учим дорожить собой, еще не один самоубийца после кошачьей жизни не повторил своей ошибки».

– «А почему только бездомные? Почему обязательно надо быть бездомной собакой или кошкой?», – спросил Тимур.

– «Потому что в домашних живут собачьи и кошачьи души», – ответил Бог: «Им же тоже где-то надо жить»6 – подмигнул Тимуру Бог.

– «А долго мне надо будет быть собакой?», – спросил Тимур.

– «Пока не спасешь одну взрослую душу», – улыбнувшись ответил Бог.

– «А как я пойму, что спас взрослую душу?».

– «Ты это поймешь сразу, Тимур. Поверь мне».

Часть 5

Кровавые хлопья почти кончились. Щенок уже не мог орать, как раньше, сил оставалось все меньше и меньше. Он тихо скулил прерываясь только для того чтобы сглотнуть и сплюнуть очередные кровавые слюни. Задние лапы уже не двигались, их свело одним протяжным спазмом. Они торчали в сторону и вверх двумя параллельными шерстяными палками.

Каждый миг боли и мучений я проживал, как вечность. Я был этим щенком  и одновременно стоял рядом с ним. Когда-то я был человеком и даже умерев не перестал им быть. Я оставался детской душой, когда мои щенячьи глаза впервые открылись. Я не забывал своего имени даже когда самым важным для меня стал запах моей мамы-собаки. Я ни на секунду не забывал зачем я на земле, я помнил о задании.

До этого момента. До того, как нашел в тающем сугробе безумно вкусно пахнущий кусочек колбасы. Бог не говорил мне, что собачья жизнь и в самом деле собачья. Я и не подозревал, что чувство голода станет постоянным моим спутником почти с самого рождения.

И как я мог устоять перед этой колбасой? Я еще жмурился от непередаваемого удовольствия поедания найденной колбаски, когда из-за угла появились две крепких мужских фигуры.

Новые инстинкты собачей жизни тут же дернули мое жилистое тело в сторону. Но маневр не удался. Мое тело пронзила боль. Это была не просто боль, такой боли я не испытывал ни ребёнком, ни в собачей шкуре. Я закричал. Я кричал так сильно, что и не заметил как кричащий щенок и я перестали быть единым целым. Теперь корчился и кричал он, маленький беззащитный щеночек, а я стоял рядом и смотрел.

Но если нас разделило пространство, то боль осталась тем мостом, что делал нас одним целым. Каждый пронизывающий укол, каждую зубодробительную судорогу я делил с ним, но кричать я не мог. Кричал за нас двоих он, маленький щенок.

Плакал за нас двоих тоже он. Боль сжигала меня изнутри, но мои глаза оставались сухими и это меня терзало не меньше рвущих на части спазмов. Каждый приступ, каждая выбивающая жизнь из маленькой собаки судорога меняла и меня. Я переставал быть ребенком.

Эти двое спокойно смотрели на умирающего пса и разговаривали. Что-то обсуждали будто смотрели уличное представление. Одного оно увлекало до болезненного пристрастия выбивая из него нервный смех и потные улыбки. Другой же злился, глядя на предсмертные движения боли в маленьком тельце будто заплатил за них большие деньги.  Только сейчас я понял, что это не просто любопытные зеваки смертельной драмы, а ее организаторы. Я чувствовал, как руки Злого до сих пор сладко до омерзения пахнут колбасой, а из кармана Веселого тянется тонкий запах отравы.

А потом я увидел, что это не первая жертва мучителей. За каждым из них тянулась вереница собачьих смертей. Там были и взрослые матерые псы и кормящие самки, молодые доверчивые песики и полуслепые недавно рожденные шерстяные комочки. Каждая из загубленных собак была детской душой отправленной для спасения озлобленных душ, но они не смогли спасти этих двоих.

Ярость захлестнула меня. Мне захотелось бросился на них и отомстить за каждого убитого пса, но я не мог. Я всего лишь душа ожидающая смерти своего измученного собачьего тела и мне подобное не доступно. Я стоял и плакал, плакал без слез сжигаемый нестерпимой яростью. Мне и щенку осталось мучиться совсем не много, скоро я вернусь обратно так и не выполнив задания Бога. Но на последок я загляну в глаза своих мучителей.

Часть 6

– «Похоже все, сейчас сдохнет», – разочарованно сказал Веселый. Как жизнь покидала изломанное тело щенка, так и его лицо теряло веселость становясь скучной физиономией вечно недовольного всем типа.

– «Сейчас отмучается и надо будет его закопать», – сказал Злой.

– «На хрена? Пусть валяется!», – возмутился бывший Веселый.

– «Нельзя!», – сказал, как отрезал Злой: «Заразу нельзя распространять!»

– «Ну хорошо, хорошо», – примирительно сказал бывший Веселый: «Хочешь закапывай. Одного только не пойму, зачем ты в догхантеры пошел. Не из того ты теста, правильный какой-то, неудобный».

– «Сын у меня из-за такой вот дворняги погиб», – сдавливая тяжелый вздох сказал Злой.

– «Неужели порвали собаки на смерть?!», – взвился с новой энергией Веселый: «Прям пожрали мальца?!»

– «Типун тебя на язык!», – прикрикнул Злой: «Погладил вот такую шавку и подцепил заразу! Сгорел Тимурка за неделю».

– «Ого, извини», – пробормотал Веселый: «А, что за зараза такая страшная?»

– «Врачи сказали атипичная пневмония, но я не верю!», -зло сказал Злой: «Это все та шавка, если бы я не разрешил ему ее погладить! Если бы я ее прогнал!»

– «Все сдох паскуда», – сказал Веселый, вновь вспыхнувшее веселье от рассказа Злого стало быстро угасать. От досады он собрался пнуть испускающего дух щенка, как его глаза чем-то резануло. Будто яркие фары в темноте обожгли его роговицу, но на дворе был яркий день и никаких фар рядом не было. Боль в глазах прошла, но давящее чувство чужого полного опасности взгляда осталось. Веселье кончилось и бывший Веселый заметался на месте словно ужаленный ядовитой змеей. В приступе паники он был готов убежать к своей машине, но боязнь опозорится перед подельником не дала ему это сделать.

В этот момент за глаза схватился Злой. Понимание того, что товарищу тоже плохо приободрило бывшего Веселого и он отойдя в сторону преисполнился надежды, что и его злого друга постигнет приступ паники. Но Злой повел себя странно. Сначала он долго пытался проморгаться, а потом на его глазах проступили слезы. Он словно сумасшедший тянул свои руки в пустоту и кричал: «Тимурка, Тимурочка, прости!»