– О чем?

– Обо всем. Почему Петра Дефендер, кто такая Амельда. И как вообще у попугая со страусом может случиться любовь. Вы там, в Африке вместе, что ли, жили?

Я постаралась вывалить все вопросы разом, чтобы ни о чем не забыть, так как уже успела заметить, что птичья память была намного лучше моей. Петруша помнил все и всегда.

Попугай переступил с лапы на лапу, склонил голову вбок, затем в другую сторону и внимательным долгим взглядом посмотрел на меня. В этот момент я не то с ужасом, не то с удивлением заметила, как его глаза из черных снова становятся золотистыми. А зрачок стягивается в узкую щель, словно передо мной снова котик, а не птица. Раньше я такого никогда не видела, поэтому заволновалась не на шутку:

– Петруша, с тобой все в порядке? Ты не заболел?

Попугай издевательски фыркнул:

– И чем вызвано вдруг такое беспокойство о моей скромной персоне? – ага, имитирует он.

– У тебя с глазами что-то не так, – поведала я с осторожностью. Надеюсь, что изменение взгляда не выражает агрессию… А то как-то в юности меня под коленку клюнул бабкин петух. Я очнулась в тот момент, когда поняла, что умудрилась его поймать и стою и бью головой о помойку. Еще бы чуть-чуть и он отдал бы концы. Так называемое состояние аффекта. Вдруг попугай тоже на меня ринется?

Птица мягко спланировала на пол к большому напольному зеркалу. Смешно покрутила головой, разглядывая себя в стекло, и снова вернулась ко мне:

– У вас, у людей, есть поговорка «глаза – зеркало души». Тело у меня сейчас не мое, а этой мерзкой птицы. А вот душа осталась со мной. Этим все и объясняется. Поняла?

Я отрицательно покачала головой, не находя слов и чувствуя, что запуталась еще сильнее. И поняла, что поменялись не только глаза, но и звук голоса. Он снова стал низким и бархатистым, как в тот раз, когда Петруша отпугивал незадачливого соседа.

– Как бы тебе объяснить проще? – продолжал свой монолог попугай, качая головой из стороны в сторону. И выглядело это все очень по-птичьи.

– А ты как есть, так все и рассказывай! – предложила я.

– Ну, хорошо! – вздохнул он. – Понимаешь, Шурочка, я пришелец из другого мира. И я не попугай, а дракон.

–Кто???

– Дракон. Самый настоящий, с зеленой чешуей и зубастой пастью. И Амельда тоже драконица. Говорят, что пернатые наши дальние потомки. Видимо из-за этого мы и попали в их тела.

– Откуда попали? – я все еще не могла въехать в эту дикую, как мне казалось на тот момент, мысль.

– Наш мир называется Кайерлан. Тут у вас по Рен-тв рассказывают же про параллельные миры. Неужели ты ни разу не смотрела? – настала очередь удивляться попугая.

– Почему же не смотрела, смотрела! – возмутилась в ответ я. Но то, что это было два раза по две минуты, промолчала. До этого момента я не верила ни во что. Но сейчас понимала, что моя уверенность сильно поколебалась.

– Вот и отлично! – кивнул головой попугай. – Я жил в параллельном мире. Людей там не было и нет. Мы похожи на существ, которых вы зовете динозаврами. Основное отличие в том, что мы все разумны и можем разговаривать. Здесь у нас с вами гораздо больше общего, чем с древними рептилиями.

– Хорошо, допустим, я в это поверила, – протянула я с сомнением. – А как ты здесь оказался? И почему вы друг друга узнали в столь, хм, необычном виде?

– Я по неосторожности свалился в жерло вулкана. Думал, сгорю заживо, а меня сюда перебросило. Да еще эта дура Амельда, как сегодня выяснилось, следом сиганула. А узнали мы друг друга по ауре. У драконов она независимо от внешнего вида остается неизменной.

– А кем она тебе доводится? – в моей душе слились в единый поток два странных чувства: жалости к старусихе, которая плакала на моих глазах и послушно пошла нести яйца страусиному самцу, и ревности к женщине, которая назвала себя Петрушиной возлюбленной.

– В вашем мире такой статус называется «любовница». Но она так ею и не стала, а лишь стремилась. Я был уже в том возрасте, когда на самок особо и не смотрел. Старый стал.

Так, любовница, да еще несостоявшаяся… Уже легче. Господи, ревную попугая к страусихе? Меня точно пора в дурдом отправлять. Но вслух я этого не сказала, а лишь уточнила:

– И сколько тебе лет было на тот момент?

– Семь тысяч триста тридцать один год и восемь месяцев в земном летоисчислении, – эту цифру питомец назвал без запинки. И судя по этому, это была истинная правда. Да, я знала, что попугаи живут долго, черепахи еще дольше. Но не настолько же?

– Сколько-сколько? – переспросила еще раз.

– Семь тысяч триста тридцать один год и восемь месяцев, – со вздохом повторил попугай. – Драконы вообще-то бессмертны. Но тела все равно изнашиваются. И я был настолько дряхлым, что уже с трудом ползал и ходить практически не мог. Вот и решил, что пора прервать такое существование в жерле вулкана, по глупости решив, что, потеряв тело, я приобрету покой. А попал в лапы к контрабандистам, здесь на земле, потом к вашей сумасшедшей врачихе, и вот, наконец, к тебе. Шура, ты же меня никому не отдашь?

И что я должна была ему ответить? Что через неделю вернется Савельева и все пойдет своим чередом? У меня просто язык не повернулся бы.

– А почему ты Наталью считаешь сумасшедшей? – все же решила уточнить.

– Потому что ей уже тридцать пять лет, а она до сих пор не замужем. Получается старая дева. Это же позор всему роду! Ладно, вот нашелся Гриша, который согласился на ней жениться. Наверное, он совсем разорился, а у нее денег много.

Я очень живо представила Савельеву, которая горбатилась на двух работах все время, которое я ее знаю, в качестве богатой наследницы, и рассмеялась. Попугай опять обиделся:

– И что такого смешного я тебе сказал?

– Нет, у Наташки денег нет. Да и мне уже тридцать и я не замужем, – посмотрела на птицу-дракона, ожидая его реакцию.

– Как тридцать? Какой кошмар! – он буквально округлил глаза, если такое выражение приемлемо к попугаям. – А я думал, что восемнадцать.

Приятно, что молодо выгляжу. Но кошмаром быть совсем не хочу. И тут до меня дошло:

– Погоди-ка, ты утверждаешь, что вы живете по семь тысяч лет, а девушку в тридцать уже считаете старой девой?

– Конечно, у вас же с возрастом мозги не нарастают, а внешность портится! – это было мне сообщено с таким видом, что я должна была почувствовать себя очень недалекой и отсталой от жизни. – Амельде уже было двадцать пять. Не так молода, чтобы выйти замуж, но еще не плохо сохранившаяся, чтобы найти покровителя и любовника. У нас женщины с таким статусом называются юрге.

– И много у ваших мужчин таких юрге? – осторожно поинтересовалась я. Жалость к старусихе внезапно исчезла. Петруша же подвоха не заметил и, как ни в чем не бывало, продолжил:

– Это зависит от статуса мужчины. Чем он знатнее и богаче, тем больше юрге может содержать. У меня их в молодости до сотни доходило!

– И что ты с ними делал? – спросила я с изрядной долей скептицизма и сарказма в голосе. Как рассказывала все та же Савельева, родители ей с юности внушали, что мужикам от девушек нужно только одно. Но ближе к тридцати она поняла, что это одно нужно только ей. Моего опыта для столь глобальных оценок было явно недостаточно.

Попугай растерянно моргнул:

– Я не могу об этом рассказывать девице, пусть даже и столь великовозрастной!

И что мне на это прикажете отвечать? Мужской шовинизм во всей красе. Поэтому решила зайти с другой стороны:

– Если они тоже бессмертны, то куда исчезли из твоей жизни?

Попугай даже, как мне показалось, приосанился и гордо заявил:

– Жениться на юрге великого Петры Дефендера любой дракон считал за честь, несмотря на возраст. Поэтому они все благополучно вышли замуж.

– Жаль, в нашем мире этот принцип не сработает! – усмехнулась я в ответ на пафосную речь. – У нас, если мужик с тараканами в голове, то ему девственницу подавай!

– У ваших мужчин тараканы в волосяном покрове водятся?

Тут я не выдержала и рассмеялась, представив жирного прусака, выглядывающего из шевелюры Алексея Воробьева. Этого молодого певца последнее время стало много на экране телевизора. И волосы как раз подходили для таких обитателей: