– В отличие от Орлиана, я знаю, что стал призраком, – объяснил Памфле. – Но полтергейстам тяжело осознать свою смерть. Они по-прежнему могут двигать вещи, поэтому им кажется, что их тела состоят из плоти и крови. Он испугается, уверяю вас. И даже не поймёт, что копьё прошло сквозь него.

– Ну, тогда я задам жару этому негодяю! – загорелся колдун и с воинственным видом поковылял в коридор.

Там было темно, и дворецкий полетел вперёд, чтобы заменить собой фонарь. Джеон плёлся следом, отстукивая копьём боевой ритм, и репетировал в уме истошные вопли. Таким манером они добрались до лестницы, заваленной обломками лепнины и вдребезги разбитой люстрой величиной с садовый фонтан. Отсюда можно было увидеть и верхние этажи, до которых зигзаги пролётов давно не доходили, и тёмный вестибюль внизу. Он выглядел много хуже, чем неделю назад: потолок напоминал дождевую тучу, основания стен покрыла плесень, а свечные огарки плавали в блюдцах, словно кораблики с обугленными мачтами фитилей.

– Я одного не понимаю, – нахмурился вдруг Джеон и так люто глянул на Памфле, что тот с перепугу стал ещё прозрачней. – Даже если Орлиан считает себя живым человеком, разве он станет взламывать парадную дверь? Он бы забрался по стене, влез в окно или нырнул в дымоход. Нашёл бы тайный лаз в конце концов. Или пробрался внутрь в корзине с бельём. Это же неуловимый Орлиан! У него десять тысяч способов незаметно прокрасться в любой замок, а он стоит и взламывает мою парадную дверь?

– Наверное, он думает, что тут никто не живёт, – пожал плечами Памфле. – Сами посудите: у нас всего одна рабочая лампа осталась, так что, когда вы в спальне, света с парадного входа не видно…

– Лампа только что висела в обрядовой зале! – подловил дворецкого Джеон. – А она смотрит окнами на подъездную аллею!

– В такой ливень снаружи вообще ничего не рассмотреть. К тому же, у нас мутные стёкла и хмель на стенах разросся до неприличия. Гёльфен выглядит, как заброшенная развалина. Зачем же Орлиану придумывать себе трудности?

Джеон почесал бороду и с удивлением достал из неё бирюльку, которую давно не мог найти. Он хотел спрятать её в карман, но она выпала из непослушной руки и запрыгала по ступеням.

– О, муки прадедов! – Колдун вздрогнул, осветив лестницу фонарём, – Если я скачусь с этой адской горки, ты никогда не соберёшь из моих косточек пазл, достойный приличного захоронения!

– Для начала освободите себе путь, – подал мысль Памфле. – Уберите всё лишнее и осторожно двигайтесь вдоль стены. За перила лучше не держаться, они ненадёжны.

– А то я бы не догадался без твоего совета. Они шатаются, как больные зубы…

Джеон вздохнул, припомнив, что от нехватки магии балконы давно не ходят вверх-вниз на манер лифтов, мысленно прочертил себе дорожку до двери, рассёк воздух ладонью и шепнул:

– Рассейся!

Тут же над ступенями заклубилась пыль, и проход стал свободен.

– Бейте внезапно! – подсказывал Памфле. – Распахните дверь и сразу же ударьте Орлиана со всей силы! Только не цельтесь, а то он успеет сбежать. Лучше бейте вслепую!

– О-о, я буду внезапным, как боли при ревматизме, – пообещал колдун, с трудом ковыляя по ступеням.

Гроза немного утихла, а дворецкий потускнел, и теперь вестибюль озаряла только лампа в руке Джеона. Её свет колебался, и многослойные тени блуждали по вестибюлю, как толпа неприкаянных душ. Колдуну иногда мерещилось, что это призраки людей, которых его предки приносили в жертву Гёльфену. Не в пример Памфле, они не показывались никому на глаза, но иногда пели себе грустные панихиды.

– Я пойду разведаю обстановку, – шепнул дворецкий и полетел вниз, чтобы проверить, на месте ли драгоценный источник крови. – Уважаемый гость, вы ещё там? – спросил он, не увидев мальчика в глазок.

– Да тут я, где ж мне ещё быть? – отозвался сидевший под дверью Рой. – Но я, дядь, или задубею скоро, или волки меня сожрут. Вы тогда уж хоть поминки мне устройте.

– Господин откроет вам с минуты на минуту, пожалуйста, стойте у входа. Будет плохо, если вы замешкаетесь, и его промочит дождь.

Рой послушно встал и отряхнул мокрую куртку, а Памфле вернулся к хозяину.

– Ну, что там?

– Орлиан никак не ожидает нападения, господин. Самое время застать его врасплох!

Старик доковылял до двери и повесил фонарь на скульптуру лося, состоявшую целиком из рогов. Это была единственная вещь в Гёльфене, созданная руками человека. Предки Джеона в юности развлекались тем, что норовили рассеять бегущее животное так, чтобы от него остались одни рога. Успех в этом деле считался чем-то вроде посвящения во взрослую жизнь. Рога потом приносили домой в качестве трофея, и со временем из них получилась причудливая скульптура, которой пользовались, как вешалкой с тысячью крюков.

– Тут не заперто, – подсказал дворецкий. – Поэтому Орлиан никак не может взломать замок.

– Неужели дверь толкнуть не догадался?

– Перед ней были завалы, поэтому она не открывалась. Я пока спрячусь вот сюда, чтобы Орлиан вас не увидел. Тогда ему будет страшнее.

С этими словами Памфле нырнул в статую воина слева от входа. Такие встречались в замке на каждом шагу. В былые времена они охраняли Гёльфен от непрошеных гостей, а теперь годились только на роль чесалок для спины.

– Меня не видно? – шепнул дворецкий.

– Не видно, – подтвердил Джеон и остался наедине с парадной дверью, за которой бушевала гроза и бесчинствовал вор Орлиан. Смотреть в глазок было боязно, поэтому колдун прижал ухо к холодному дереву, но не услышал, как отмычки ковыряют внутренности замка. Бандит или бросил дело на полпути, или отдыхал. – Была не была, – решился старик.

Он крепко стиснул копьё, рывком распахнул дверь и…

От резкого движения ему вступило в спину, так что нападение на Орлиана не удалось.

– Ну, и где этот твой призрак, Памфле? – простонал колдун, повиснув на копье. – Тут же никого нет!

Он посветил перед собой снятым с вешалки фонарём, и лампа ударилась обо что-то твёрдое.

– Ай! – сказало оно, потирая веснушчатый лоб, и Джеон с удивлением понял, что Орлиан едва доходит ему до груди.

– Тьму мне за шиворот! – брякнул Джеон, выкрутив фитиль на полную длину и щурясь от непривычно ярких волос мальчика. – Да он же непрозрачный, Памфле! Сквозь него предметы не проходят! И он рыжий карлик, а не высокий брюнет, как в книгах!

– Это заблудившийся ребёнок, мой господин, – пояснил дворецкий, не выходя из статуи. – Его зовут Рой Салиан, и он весь вымок под дождём. Вам следует поскорее пригласить его внутрь и хорошенько о нём позаботиться. Вы ведь понимаете, о чём я?

Джеон пару секунд, не мигая, смотрел на мальчика, прежде чем понял, что тот настоящий, а потом уронил фонарь и бросился бежать с тем самым диким воплем, который репетировал для устрашения Орлиана. При этом он забыл и про больную спину, и про хруст в суставах, и про то, что в его возрасте даже передвигаться на своих двоих – большой подвиг. Зато тело напомнило ему об этом на четвёртом лестничном пролёте, иначе Джеон добежал бы до самого чердака, невзирая на обваленные ступени наверху.

Задыхаясь и постанывая, он схоронился в темноте за перилами и выдал:

– Памфле! Мне же померещилось, да?

– Боюсь, что нет, господин, – возразил дворецкий, судя по голосу спрятавшийся в статуе позади колдуна. – Это и правда настоящий ребёнок. В его крови столько жизненных сил, что её хватит на ремонт половины Гёльфена!

– Да иди ты в купель, Памфле! Твои шутки ещё хуже, чем этот твой дурацкий оранжевый сюртук! Я ещё двадцать лет назад запретил тебе шутить!

– Но я не шучу, господин.

И в подтверждение слов призрака из вестибюля послышалось:

– Эй, хозяева! Войти-то можно?

Гулкое эхо повторило просьбу несколько раз, и старик поседел бы от этих звуков, не будь он и так целиком седой.

– Ну, я захожу тогда, – решился мальчик и осторожно шагнул за порог.