© Игорь Сергеевич Федоровский, 2021

ISBN 978-5-0053-1399-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Игорь Федоровский

Сторис

Роман

Посвящаю участникам Форума молодых писателей 2018—2019 в Ульяновске, Рантовичу М, Солопко О, Шкуратовой Ю. и другим.

1.

Шептали: Это снято из настоящего музея кукол а играет его Джейсон Вилл и ещё потом шёпотом Вилл Вилл! Он не знал, кто это, хороший ли актёр, а может, выскочка, коих много развелось в последнее время. Вилл! Вилл! Да, заткнутся они когда-нибудь? Неужели, кто-то верит, что он их слышит? Может, незадолго до сеанса пустили слух, что настоящий Джейсон, чёрт его побери, Вилл прибыл именно в их провинциальный кинотеатр и случайным зрителем, перезревшей горошиной закатился, затерялся средь прочих? Он вжался в кресло, боясь пустых невидящих взглядов, направленных в его сторону. Потом пошли титры, забилась в них едва уловимая музыка, он скрипел на кресле, кряхтел, пытаясь успокоиться, мысли упорядоченной разумной мошкарой вырывались из-под ног вместе с клочьями пара. Новые кресла оскорбительно молодели под его старостью. Правда, на том, что перед ним, была налеплена жевательная резинка. Куклы двигались, скрипели, и снова зашумели сзади, это старые кадры, сейчас механическая установка сломана, вызывали нескольких известных мастеров, они ничего не могли сделать. «Возможно, взяли кадры с нашей любительской съёмки», – бросилось ему в голову, но он скомкал эту мысль, отворотил поглубже, не хотелось думать о Юльке да и, во всяком случае, теперь это было не так важно.

На экране в это время мелькал Гориславль, гостиница «Любас» наполнялась приезжими. Они вначале не отличались друг от друга – так, крупицы в огромном горле города, казалось и одеты в одинаковые костюмы. Камера нарочно не показывала лиц, поднималась над каменьями усталой набережной, над желтизной упавших улиц, а потом будто бы тонула, упадая в прошлогодней листве. «Они не показали дорогу от аэропорта», – подумалось ему и почему-то стало обидно, будто из жизни несправедливо выдрали важный кусок. Тогда они останавливались дважды – второй раз, чтоб наломать вербы, кто-то увидел бабушку с веточками возле аэропорта и предложил чем-то украсить их однообразные сегодняшние номера. Водитель, подслушав их бред, рассмеялся, потом пробурчал, что по дороге из аэропорта в город вербы уже не сыскать, но он знает одно пристойное место, где ещё не всё обломали и разграбили. Ради такого дела свершили небольшой крюк и в автобус вернулись, шурша влажными, подрагивающими ветками. У кого-то нашлась заветная бутылочка – добычу нужно было обмыть, иначе пропадёт, завянет раньше времени, превратится в сухие священные палки. Он не обрывал ветки, не касался губами влажных бугорков, но вышел вместе со всеми, чтобы вдохнуть этот глубокий, томящий, но всё равно опустошённый запах. Трое суток в плацкартном вагоне разучили его различать мир, угадывать картинки, ожидающие впереди. За каждым объявлением станции он видел разбитые дороги, вбитую в землю и даже малость смахивающую на асфальт грязь.

Его толкнули, проходя на своё место, не извинившись, тысячи слипшихся взглядов взирали на забитую площадь перед гостиницей. Казалось, никто и не хочет получить номер, избавиться от сросшихся с их позвонками вещей, принять душ. Так и из нас потом будут расти ветки, бросилось ему в голову, потом чья-то добыча упала на него, тяжёлые капли скатились в рот. «Будто принимаю таблетки, – подумалось ему, – от раннего цветения, от первобытного трепета, от весны». Его снова толкнули, но не было сил повернуть голову, он уходил, с каждым шагом всё увереннее и смелее нащупывая прошлое.

Он входил в ворота тёмного города, шероховатый тёплый камень изъеден плесенью, кое-где случались сопливые матерные надписи, отражающие несчастную любовь жителей Гориславля. Второй раз он входил в город, из которого так и не вышел. Всех гениальных писателей и местных жителей он не слышал. Они словно затаились. Зато сзади снова зашумели: Иисус! Иисус! Ему хотелось подняться и послать их на все буквы, но ворота не хотели его отпускать. Колька плюс Ленка, Слава – любовь моя, Спаситель, Спаситель. Они уже сейчас противопоставляют его всем, бросилось ему в голову… Но потом тяжесть снова ухнула в суматошную гостиничную площадь, и он слился с двумя сотнями охламонов, прибывших сюда из разных уголков земли, чтоб показать, что не зря появились на свет божий, что обладают, чёрт его побери, даром, который нужен ещё кому-то, кроме них.

– Сторис, делаем сторис, – слышал он позади и уже не отзывался, не вздрагивал на каждое подрагивающее движение звука, только получив ключ и расписавшись, поглядел на смущённую, неровно улыбающуюся девушку, словно сфотографировал её взглядом. «Да, нас слишком много, но вряд ли тебя заметят после того, как получат ключи от своих комнат».

Он ещё не успел толком разобрать вещи, как дверь его номера виновато скрипнула. На пороге комнаты стоял тонкий бледный подросток с глубоко запавшими глазами, взлохмаченный, даже какой-то синий. Уже зовут отметить? Но я даже ещё не понял, где нахожусь.

– Привет, – бледные, бескровные губы не шевелились, слова неуверенно мялись, повисая в воздухе, – твой сосед по комнате… в общем, он у меня. Захотел поменяться. Сказал, мне здесь будет даже удобней.

– Как тебя зовут? – лениво Сторис пожёвывал уголок занавески. Даже сейчас, сидя в тесном кинотеатрике, он помнил её шершавый вкус. Язык топорщился во рту как что-то до боли скользкое, бархатное.

– Мика, – отозвался вошедший, пальцы подрагивали, пытаясь удержать тающий воздух, – если тебе неудобно, так я пойду и скажу. Он сказал, что могут засидеться допоздна, а мне спать надо будет.

– Вообще-то спать дома надо. Сюда люди за другим приезжают.

– А зачем ты?

Сторис промолчал. Его слово ещё не окрепло, чтоб пускаться в бесконечную философскую болтовню. Надо осмотреться, привести мысли в порядок, найти знакомцев по другим семинарам. Куда они прячутся? Здесь должна быть куча знакомых, но пока он никого не заметил.

– У меня вещей совсем немного, – словно извиняясь, Мика попятился к выходу, – я даже места в шкафу не займу.

– Смотри только, чтоб тот, с кем ты поменялся, по пьяни сюда не припёрся и на тебя ночью не лёг.

Мика изобразил улыбку. Но парень подходящий, не будет приставать, чтобы выпить или устраивать крестовые походы на девиц. Всё это будет, но делиться славой Сторис ни с кем не хотел.

Каждый этаж был на своём персональном запоре, но Сторис сразу сообразил, что через прачечную можно выбраться на пожарную лестницу и добраться до любого этажа. Всё равно к седьмому дню все замки будут сломаны, бросилось ему в голову. Останутся лишь смутные грани человеческих очертаний да и они после нескольких бутылок вина будут размыты. Он не стал дожидаться Мику, спустился в холл, где кашляла и давилась у стойки очередь.

А слухи уже прорастали сквозь замочные скважины, набивались в уши, скользили по вестибюлям, запутывались в тяжёлых гостиничных шторах. Бульбулязкин, стоявший, как говорили, у истоков совещания, не приехал, а ведь он должен был руководить тем семинаром прозы, в который записался Сторис.

– Видно здорово он на Байкале обкупнулся, – вспоминали предыдущий семинар в Сибири старички.

– Вместо него будет Паратов.

Сторис задумался. Он помнил «Сермяжную правду» Паратова, слышал, что тот не очень-то хотел ехать да его уговорил организатор, с которым они были старыми друзьями. Сможет ли подневольный руководитель что-то дать ему? Не попробовать ли по-быстрому поменять семинар?

– Собираются ученики, Голгофа одобряет, – подмигнул ему огромный лохматый парень с лупой в руках, – осталось ещё крест свой не уронить, а то все здесь только и ждут повода поржать.

Водянистая улыбочка прорезала его сухой рот.