Вообще старый солдат Филиппыч, участник гражданской войны, воспринял новые обязанности с необычайной серьезностью: надо было видеть его лицо, когда Клюева подробно ему объясняла, как нужно варить манную кашу, подогревать в бутылочке молоко, стирать пеленки. Ничем подобным не доводилось раньше заниматься потомственному слесарю, отцу взрослых детей, солдату. Дома кормила и обстирывала детей жена, зато здесь, на передовой, уход за ребенком означал борьбу за эту едва теплящуюся жизнь. И Филиппыч с жаром принял на себя обязанности няньки...
Гасилов поцеловал Павлика, кивнул своим боевым товарищам и покинул блиндаж.
Стояла предрассветная темень. В штабе Гасилов узнал, что разведка обнаружила большие скопления вражеских войск, готовившихся к новой атаке. Опередить фашистские танки, обрушить на врага огонь, не дать ему подняться в атаку - такой была задача гвардейского минометного полка.
Все "катюши", в том числе и вновь прибывшие, обрушили на фашистов такой шквал огня, что вся их могучая техника, подтянутая к этому участку фронта, была испепелена и уничтожена.
Сразу после боя новое орудие было отведено от огневой позиции. Но то место, откуда раздались первые беспощадные залпы, оказалось, по-видимому, засеченным: едва кончилась атака, в этот пункт посыпались вражеские снаряды.
Гасилов уехал с огневой позиции последним. На этот раз он вел машину сам, в кромешной тьме, особенно густой после недавней огненной атаки. Пришлось включить подфарник - он излучал синий свет, настолько слабый, что, сколько ни вглядывался Гасилов, ему не удавалось различить впереди ничего: ни обожженных стволов, ни проложенной между ними узкой лесной дороги. Приходилось ехать очень медленно, почти наугад, стараясь уйти как можно дальше от опасного места. Но когда Гасилов в очередной раз вышел, чтобы измерить шагами ближайший участок дороги, а потом вновь сел за руль, впереди тяжело ухнуло. Машину приподняло в воздух и тут же вновь швырнуло на землю, а Гасилов ощутил острую боль в боку и в ноге.
Ничего в темноте не видя и еще не осознав происшедшего, Юрий Петрович некоторое время продолжал по инерции вести машину, однако боль с новой силой напомнила о себе, руки, сразу ослабевшие, отказались повиноваться. И все же огромным усилием он заставил руки подняться. Теперь он мог только сигналить: как раненый зверь, машина взывала о помощи.
Знакомый сигнал услышали артиллеристы, немного раньше обогнавшие Гасилова.
Дальнейшее Гасилов помнил смутно. Машина резко споткнулась и, протащившись еще немного, задрожала и остановилась. Боль, острая, разлившаяся по телу боль, заслонила все. Как его перенесли в другую машину, как доставили на медпункт, Гасилов уже не чувствовал.
...Полковой врач, который несколько дней назад осматривал тогда еще безымянного Павлика, немедля оказал помощь его приемному отцу. Он промыл и перевязал рану, но сказал при этом, что Гасилова необходимо побыстрее отправить в полевой госпиталь на операцию: в ноге и в правом боку засели осколки.
Гасилов то терял сознание, то приходил в себя. Он старался не стонать: неподалеку от него стояло знакомое корыто, а в корыте все так же безмятежно спал Павлик. Однако боль была непереносимой, и Гасилову пришлось сделать укол. Лишь после этого он уснул.
Проснувшись утром, зампотех не сразу вспомнил о случившемся в эту ночь. Он приподнялся на локте, собираясь встать, и почти одновременно почувствовал сильную боль и увидел стоявшего над ним командира полка.
- Товарищ гвардии полковник, - чуть слышно сказал он. - Вот ведь какая чепуха получилась... А что с машиной? Цела? Или повреждена?
- Бросьте вы в самом деле, Юрий Петрович! - махнул рукой полковник. Для нас главное, что вы уцелели. Еще немножко вперед - и следа бы от вас не осталось. Как раз между вами и ребятами нашими - воронка. Здорово допекла этим бестиям музыка нашей новой "катюши"! Потрудилась она на славу.
- Это я вчера и сам видел. Товарищ гвардии полковник, если можно, возьмите карандаш и бумагу, запишите наблюдения. Сам я не могу, руки как ватные...
И шепотом, часто останавливаясь, Гасилов начал рассказывать подробно командиру, как вело себя в бою новое орудие и как он это орудие оценивает.
- Это очень важные сведения, - сказал полковник. - Ими интересуются в штабе артиллерии, и я сошлюсь на вас, Юрий Петрович. А сейчас не буду вас больше утомлять, доктор и так косо на меня поглядывает. Желаю вам скорого выздоровления, помните, вы нам очень нужны. Сегодня же я представлю вас к правительственной награде, товарищ инженер-капитан... В полевой госпиталь поедете с Васьковым, он уже приспособил в кузове подходящую для вашего роста койку. Счастливого пути, друг дорогой! - Наклонившись к Гасилову, полковник крепко поцеловал его, добавил: - Держись, дружище! Держись, Гасилов!
- Товарищ гвардии полковник, - неуверенно начал Гасилов. - Просьба у меня к вам, огромная...
- Слушаю, говорите, - с готовностью отозвался командир полка.
И Гасилов сказал о том, что больше всего тревожило его после ранения: он попросил отправить вместе с ним в тыл и ребенка. Глаза его в эти минуты говорили неизмеримо больше. Командир прочитал в тревожном молящем взгляде раненого опасение за судьбу малыша, страх, что их могут разлучить фронтовые дороги, боль и бесконечную нежность.
- Да, да, - поторопился сказать командир. - Я и сам об этом думал. Разумеется, мы постараемся не разлучать вас с сыном.
Гасилов благодарно кивнул. Он был заметно растроган тем, что командир назвал Павлика его сыном, - это прозвучало так спокойно и даже несколько обыденно, будто вовсе не был Павлик совсем недавно безымянным найденышем.
Вскоре пришла Клюева: она получила приказ сопровождать Гасилова в госпиталь, а заодно взять туда и малыша. С ним пока что гулял Филиппыч, изо всех сил старавшийся соблюдать необходимый для ребенка режим. Стоило Клюевой однажды обронить фразу о том, что Павлику не хватает воздуха и прогулок, как Филиппыч прогулки эти сделал постоянными. Любопытная и неправдоподобная в обстановке фронта картина: пожилой усатый солдат прогуливается неподалеку от грозных "катюш" с ребенком на руках...
