"Для моего маленького пациента. Козы у вас, конечно, нет. Купите ему козу".
- Вот вам и вся история, связавшая меня с человеком, которого вы только что видели, - сказал мне Гасилов, когда мы сидели с ним в саратовском парке "Липки" и Павлик сосредоточенно шагал вокруг скамейки, то и дело хватаясь за наши колени.
- Окреп! - с гордостью сказал Гасилов. - А ведь козу мы в самом деле купили. Обзавелись, можно сказать, единоличным хозяйством.
Всю обратную дорогу от парка до дома Гасилов нес Павлика на руках. Опьяненный весенним воздухом, ребенок крепко спал.
Дома Юрий Петрович и его радушные хозяева пригласили меня к обеденному столу, но время мое истекло. До отхода машины оставалось не более часа. И я стал прощаться. Гасилов вышел проводить меня.
По пути он говорил мне, что для покупки козы было создано целое акционерное общество: к тысяче рублей профессора Сурата прибавили недостающую сумму старики Мартыновы и сам Гасилов. И еще поведал мне Юрий Петрович, что теперь уже недолго осталось ему жить в Саратове строительство, где он работал, подходило к концу. Значит, не за горами то время, когда он вновь получит назначение и вернется в действующую армию.
- Теперь я за Павку спокоен. Старики Мартыновы - это верные руки. Коза у них есть, аттестат на них выправлю, чтобы получали за меня деньги. Хватит им и на кормежку, и на все прочее.
- Когда же мы теперь увидимся? - не спросил, а, скорее, подумал я вслух, прощаясь с Гасиловым.
- Не иначе, должно быть, как после победы, - ответил он.
- Итак, до встречи! Желаю здоровья вам и вашему "гвардейцу".
Мы пожали друг другу руки и расстались, совсем не уверенные, что нам доведется встретиться снова.
ВЕСТИ ИЗ ПЕТУХОВКИ
Минул год. Еще один год войны. Однако шла война уже на вражеской земле. В нашей армейской газете появились по этому поводу запомнившиеся мне строки:
Так правое дело свершилось!
Бойца советского нога
Сегодня грозно опустилась
На территорию врага.
Во время одного из кратких привалов, в небольшом чужом городке, наша редакция расположилась на окраине, чтобы выпустить очередной номер газеты. И тут, глядя на ясно-голубую ленту реки, я вспомнил прошлую весну. Тогда передо мной расстилалась Волга, нежно зеленели в аллеях саратовского парка молодые листочки, а вокруг скамейки топал малыш, желавший поскорее научиться ходить. Где-то они теперь, отец и сын Гасиловы? Ведь Павлик, наверно, уже разговаривает вовсю. А может быть... кто знает, как сложилась фронтовая судьба инженер-капитана? Возможно, Павлик живет сейчас у стариков Мартыновых.
Я упрекнул себя за невнимание к людям, которых успел полюбить, чья жизнь отнюдь не была мне безразлична, и в тот же вечер сдал на полевую почту большое письмо в Саратов по адресу Четвертая Беговая...
Спустя две или три недели, а мы уже продвинулись за это время далеко вперед, меня нагнало письмо в самодельном конверте со штампом саратовской почты. Внутри оказалось несколько листков бумаги разных размеров, исписанных разным почерком.
Очередной номер газеты был сдан в печать, и в нашей редакции наступило некоторое затишье. Можно было уединиться и спокойно прочитать послание из Саратова.
"Здравствуйте, уважаемый товарищ фронтовой писатель!
Мы очень обрадовались, когда получили Ваше письмо. Вы спрашиваете про наших квартирантов, Юрия Петровича и Павлика. Можем Вам сообщить, что оба они выехали на Дальний Восток, дали им туда назначение - руководить большим строительством в глухой тайге.
Конечно, тяжело нам было расставаться с ними. Все же больше года вместе прожили, как одна семья. Вообще моя жена так думала, что незачем Павлика в такую даль возить, мог бы и у нас побыть, сколько потребуется. Заботой и уходом мы бы его не обидели, но Юрий Петрович и слушать не хотел. Раз посылают в глубокий тыл, тут, значит, и разговора быть не может, чтобы Павлика у нас оставить. Пусть, дескать, привыкает к отцу.
Все, что Вас интересует про товарища Гасилова Юрия Петровича и его сыночка, можете узнать из тех двух писем, которые он сам прислал нам за это время. Посылаю эти два письма от Юрия Петровича и очень прошу их потом вернуть обратно.
С почтением к Вам остаемся известные Вам Мартыновы".
Другое письмо начиналось необычно: вместо обращения на первой стороне была нарисована карандашом маленькая растопыренная пятерня. Приписка сбоку гласила:
"Павлик Гасилов приложил руку к письму своим деду и бабе в Саратове. Это наши пять пальцев обведены карандашом. Как видите, наша лапка изрядно выросла за это время".
Дальше, как бы совсем заново, начиналось письмо Гасилова к его саратовским хозяевам, друзьям, родственникам - трудно подобрать слово, которое определило бы точно отношения, сложившиеся между этими людьми.
"Здравствуйте, милейшие мои Ольга Семеновна и Сергей Сергеевич! Должно быть, не раз поругивали вы меня, неблагодарного, за то, что не подавал так долго весточки. Сразу каюсь и приступаю к искуплению греха. Это письмо будет таким подробным, что надоест вам читать его.
Итак, живем мы с Павкой на Дальнем Востоке, в тайге. Здесь, на далекой окраине нашей страны, хотя война не кончена, идет большое строительство, как было до войны у нас повсюду.
В нашем поселке, не имеющем пока что официального названия, живут люди, меняющие облик тайги, добывающие богатства из недр земли. Живем пока в палатках, но лесов вокруг много, строимся быстро, домики растут, как грибы после дождя.
Вам, конечно, хочется узнать про внучонка вашего Павку. Он сейчас пошагал к соседям: большую дружбу с ними завел. Живут с нами рядом эвакуированные с Украины электросварщик Максим Терещенко с женой Ульяной Ивановной. Сын их единственный на фронте. Они считают, что Павка похож на сына их Сашу в детском возрасте. Ульяна Ивановна иногда по ошибке Сашей его кличет, так что он теперь откликается и на Павку, и на Сашу. Расскажу вам сейчас, почему Павлушку так тянет к Терещенко. Во-первых, думаю я, что ему очень вас, деда и бабы, недостает. Я так замечаю, мало ему одного меня. А еще дело в том, что Ульяна Ивановна, любительница разводить домашнюю птицу, даже до тайги, за тысячи километров, довезла клетку с самыми породистыми из бывшего ее хозяйства курицей и петухом.
