29 сентября 1914 г. 26 августа, когда был сформирован новый кабинет министров, ничего не сделали для того, чтобы подготовить внешние укрепления Парижа. Когда провели совещание с Галлиени, он сказал: потребуется по меньшей мере три недели на то, чтобы разместить на позициях требуемые большие пушки; их прислали из Шербура и Бреста. Если бы немцы прибыли в Шантийи немного раньше, они могли бы войти в Париж, так как внешние укрепления не способны были их остановить. Катастрофу предотвратило сочетание чрезвычайных событий: немцы вторглись в Бельгию, чего французы не ожидали. Бельгийцы оказали сопротивление вместо того, чтобы лишь протестовать, на что немцы надеялись и чего ожидали. Мы начали действовать, что удивило немцев; они думали, что, поскольку бельгийцы лишь выразят протест, мы поступим так же. Французы замечательно вели арьергардные бои. Наши войска проявили стоическую храбрость и дисциплину, что поощрило французов. Кроме того, свою роль сыграла и наша стойкость на фоне немецкого наступления, невзирая на усталость солдат и огромные потери убитыми, ранеными и взятыми в плен. Французы, понесшие сокрушительное поражение при Шарлеруа до того как, в действие вступили наши войска, взяли себя в руки и сражались достойно восхищения. Теперь нам каждый день говорят, что великая и решающая битва должна скоро окончиться, но каждый день ее отодвигают «на завтра». Ожидание не может дольше продолжаться; если все пойдет хорошо, немцев окружат, и они потеряют несколько армейских корпусов. А может быть, им удастся отступить с большими потерями в живой силе и технике. Все здесь уверены, что они не сумеют прорвать англо-французские позиции. Дай Бог, чтобы это было так.

30 сентября 1914 г. Датчане, для сохранения своего нейтралитета, заминировали проливы, ведущие в Балтийское море. И даже если бы наши корабли прошли проливы, они не смогли бы оттуда выйти; очень раздражает невозможность добраться до немецких кораблей, хотя все понимают, что они способны творить, что хотят, с русскими на Балтике. Боюсь, что средства против них нет, если только мы не уговорим Данию отказаться от нейтралитета путем убеждения или силой. В том или другом случае следует опасаться сухопутного вторжения немцев в Данию.

1 октября 1914 г. Газету Клемансо «Свободный человек» закрыли на неделю в виде наказания за статью, в которой подверглась критике антисанитария в армии. Вчера, пытаясь обойти наказание, он возобновил выпуск под другим названием – «Скованный человек», но и «новую» газету запретила цензура. Нам постоянно твердят, что немецкие армии на севере Франции вот-вот будут окружены – как армия Наполеона III при Седане, – однако ничего не получается.

2 октября 1914 г. У немцев имелись некоторые основания полагать, что они не встретят вооруженного сопротивления во время прохода по территории Бельгии. В первый раз, когда германский посол в Бельгии предъявил бельгийскому министру иностранных дел ультиматум с требованием пропустить немецкие войска через свою территорию, он получил отказ. Но позже, когда германский посол пригрозил, что, если требования Германии не выполнят, они будут подкреплены 1200 тысяч солдат, бельгийский премьер-министр всплеснул руками и воскликнул: «Что мы можем поделать в такой ситуации?» Германский посол сделал вывод, что подлинного сопротивления не будет. Один бельгийский миллионер, владелец газеты, узнав об ультиматуме, опубликовал статью, в которой говорилось: «À bas les Allemands!»[61] Хотя по приказу правительства его арестовали, статья подхлестнула общественное мнение. Начались демонстрации, его вынуждены были освободить. Король и правительство решили дать немцам отпор. Этот миллионер, чье состояние уменьшилось с 800 примерно до 240 тысяч фунтов из-за разрушений, произведенных немцами, стал одним из заложников, за которых требовали штраф в размере 8 миллионов фунтов стерлингов, наложенный, но не выплаченный городом Брюсселем. Он бежал. По его словам, одной из причин для гнева германского кайзера и одобренных им жестокостей стало то, что какая-то кухарка из своего окна выстрелила из охотничьего ружья в князя Липпе. По поводу немецкого шпионажа он говорит следующее: когда он был заложником в Брюсселе, один немецкий штабной офицер очень вежливо поздоровался с ним. В ответ на его удивление офицер снял фуражку и спросил: «Неужели вы меня не помните? Я служил младшим метрдотелем в вашем отеле». Тогда миллионер его вспомнил.

4 октября 1914 г. В 1913 году, а также, по-моему, в предшествующие годы, в «Журналь оффисьель» напечатали указ, в котором определялось жалованье армейских офицеров. Хотя звание маршала Франции не присваивали с 1876 года, против этого звания значилось жалованье, эквивалентное 1200 фунтам в год. В начале нынешнего года список появился без упоминания маршальского звания, но недавно звание и размер жалованья опубликовали снова. Как говорят, намерение было таково: если Жоффр победит в великой битве на Эне и выгонит немцев из Франции, президент Франции, глава правительства и военный министр приедут в ставку Генерального штаба и вручат ему маршальский жезл. Они поехали туда сегодня, но вручили ли жезл, не знаю.

Получил длинное письмо от Геррика. Его просили остаться; возможно, он останется до возвращения правительства в Париж. До получения просьбы он успел переправить почти все свое имущество в Америку. «Париж печален и серьезен, – пишет он, – и днем и ночью, когда каждый час ожидали прихода немцев, выражение лиц горожан было очень трогательным. Однако теперь в Париже вновь появляются признаки жизни; в «Рице» открыли уголок, и несколько вечеров мы там ужинаем. Два столика были заняты людьми, которые выглядят довольно бодро». Один француз, второй сын покойного герцога Рогана, который недавно приехал из Антверпена, уверяет: после того, как по городу ударят большие немецкие пушки, население потребует от властей сдаться. Какая будет катастрофа, если Антверпен падет! Зверства немцев – то есть, лучше сказать, зверства кайзера – продолжаются. Какое наказание подойдет для него, если Германия будет завоевана? Боюсь, в наши дни очень трудно повесить монарха, хотя даже такой конец для него слишком хорош.

5 октября 1914 г. Посетил погреба Бартона и Гестье. Их содержимое оценивается суммой 3–4 миллиона франков (120–160 тысяч фунтов). Кроме вина в бочках, там хранится 3 млн бутылок. Вино, разлитое в замке, стоит на обычном рынке больше, чем вино, разлитое виноторговцами. Однако американские клиенты настаивают на получении дополнительной гарантии Бартона и Гестье, чтобы, купив бутылку «Шато Лафит», они могли удовлетворить своих американских друзей. Гарантия заключается в том, чтобы они перелили вино в другие бутылки и закупорили их собственными пробками с ярлыками, свидетельствующими о том, что вино доставлено из замка Лафит в бутылке. Перед самой войной Бартон и Гестье купили 78 тысяч бутылок «Лафита» урожая 1903 года и почти все их продали в Америку.

6 октября 1914 г. Мадам де Ластейри живет в департаменте Сена и Марна. Бои шли рядом с ее домом. При поспешном отступлении немцы сожгли все окрестные фермы, но к ней в дом не входили. То ли они бежали слишком поспешно, то ли не заметили его, поскольку он стоит не на главной дороге, она не знает. Узнав, что немцы ушли, она поспешила назад и нашла нескольких убитых, среди которых было четверо ирландцев. Она попросила деревенского священника отслужить службу по ирландцам, но предупредила, что не знает, католики ли они; священник ответил: «Le bon Dieu s’arrangera»[62] – и выполнил просьбу. Мадам Вюге, жена французского советника в Мадриде, по пути к мужу остановилась здесь. Ее брат, Сесил Лоутер, который находится в Англии и выздоравливает после осколочного ранения в грудь, считает, что битва на Эне окончится безрезультатно.