После истории с жертвой-мной и тираном-насильником ни на каких мужиков я, конечно, уже не смотрела. Подсознательные поиски папы в каждом прохожем закончились. А один раз, приехав к подруге, я увидела на её отце рубашку, как у моего маньяка. Юлька не могла ничего понять. Почему вдруг я побелела, онемела, и без конца бегаю в туалет.

– Пойдем гулять! – взмолилась я. – Мне что-то нехорошо.

– Что именно нехорошо? – подозрительно спросила Юля.

– Ну, тошнит меня.

– Как тебя может тошнить, мы даже ещё не ели ничего?! Пойдём на кухню, там папа салат приготовил.

– Не-ет! – заорала я, а Юля вытаращила свои и без того немаленькие глаза. – Или мы идём на улицу, или я еду домой.

На улице я долго приходила в себя. Держалась за стену, дышала. Точнее, хватала воздух, как рыба на берегу. Перед глазами была сине-зеленая клетка дяди Валериной рубашки. Просто чёртова рубашка, ничего больше. Но как же это было больно и жутко!

После того страшного лета 1983 года я сторонилась всех особей мужского пола, и параллельно начала вдруг толстеть. Если посмотреть на мои фото до пятого класса – на них запечатлена девочка, у которой торчат ключицы, рёбра, колени, и всё, чему положено торчать у худого ребёнка. Глядя на меня сейчас, никто не подумает, что я в принципе могу быть худой. Трудно себе такое представить, понимаю. А я ведь ходила на танцы, и у меня всё всегда отлично получалось. С пятого класса пришлось ограничиться хором. И ещё, до девятого класса у меня не было личной жизни. Нет, мальчики у меня были, было бы уж совсем убого, если бы у меня их не было. Кто-то нравился мне, кому-то нравилась я, изредка это совпадало. Но когда все уже все вовсю целовались – я старательно избегала таких процессов. Мне вполне это удавалось. Ну, вроде как, и мальчики у меня были, но чисто на уровне полу-дружбы, полу-любви. Дальше мне заглядывать не хотелось. А потом в девятом классе к нам пришёл новенький…

Кстати, не было там ничего особенного. Ну, качок. Лицо вполне симпатичное. Но ничего такого, из-за чего нужно поднимать ажиотаж, не было. Однако, ажиотаж поднялся. Девочки на физкультуре вместо того, чтобы заниматься спортом, зачарованно шушукались по поводу плеч, и прочего. Ну, что там сразу бросается в глаза у парней? Я и тогда, и сейчас, обращаю внимание на другое. Глаза… вот что сексуально. А мышцы – что? Любой идиот накачать может.

– Ирка, а ты знаешь, что он где-то в ваших краях живет? – поинтересовались у меня одноклассницы.

– Не-а. Че, правда?

В нашей школе школьники делились на три географические категории. Первая – «автодор». Их было подавляющее большинство. Несколько дворов напротив автодорожного института. Вторая – «сельхоз». Мы жили в нескольких домах на территории сельскохозяйственного института, и нас было значительно меньше. И ещё «все остальные». Поскольку школа наша была со спортивным уклоном, – даже неспортивная я пару лет занималась волейболом, – в спортивных классах учились дети из разных районов города. И вот, выяснилось, что новенький Георгий живет с моей стороны оврага. (Овраг разделял школу и автодор. Раньше он был просто оврагом, но в мои школьные годы там уже была дорога и трамвайные пути.) Девки прилипли ко мне, как пиявки. «Пожалуйста, узнай, где он живёт!». Я подумала, что отвязаться от них всё равно не получится, и обратилась к другому нашему однокласснику, Димке Веселову. Он тоже жил с нашей стороны оврага, мать его работала кем-то в сельхозе, растила Диму одна. Любила, очевидно, кормила, и перекармливала. Веселов был грушей для битья. Толстой грушей. А я говорила, что мне всех жалко, и я за всех заступаюсь даже в ущерб себе? Нет? Ну вот, говорю. Я постоянно пыталась отбить Димку у злых одноклассников, и даже частенько получала сама. Со мной проводились беседы типа: «Не лезь, ну какое твоё дело, мы не хотим тебя трогать, а ты нарываешься из-за толстого». А как не лезть-то? Жалко же. В общем, благодарный мне Дима рассказал, где новенький живет. Гошина семья купила дом у родителей Диминого товарища на год старше нас. Единственного, собственно, товарища. Дима остался в школе один-одинешенек, ему предстояло быть мальчиком для битья ещё два года. Били его, конечно, не только из-за веса. В нашем классе был ещё один толстяк, Славка. К тому же, одноглазый толстяк – глаз ему выбило в раннем детстве, карбидом, с тех пор он носил стеклянный. Бр-р-р. Это, казалось бы, более интересный повод для издевательств, но Славяна никто не трогал. Он сам мог наподдать кому угодно.

Выпив у Димки все запасы чего-то вкусного – сейчас уже не вспомню, алкогольного или без, – и выкурив сигару, я сказала:

– Ну, пошли, покажешь, где его дом.

– Пошли, – кивнул Дима, – а тебе зачем?

– Да мне ни зачем, в общем-то. Я девкам обещала.

Мы предполагаем, как говорится… а кто-то нами располагает по своему усмотрению. Мне правда было глубоко плевать на Гошу. Но когда мы пришли к его дому – частному, деревянному дому, обожаю, мечта моя, сейчас стою на пороге мечты, – Георгий внезапно вырулил на улицу. Блядь. Я стояла, и не знала, что говорить. Э-э-э… повисла пауза. Размером с рощу, за которой жил Гоша.

– Привет. А вы чего тут? – равнодушно спросил он.

Дима сдал меня с потрохами. Я стояла, и не знала, что можно такого сказать, чтобы не особо стыдно было за эту нелепую разведку.

– А дальше тебе куда? – поинтересовался Гоша.

– Домой… наверное.

Он кивнул Диме, как бы отпуская его. Дима исчез среди берез неправдоподобно быстро для своей комплекции.

– Ну, пошли, я провожу. Мне на тренировку.

Тренировался Гоша у своего отца, спорт. зал был около остановки «Телецентр». Идти туда нужно было мимо моего дома. Он проводит, ничего личного, всё вполне логично. По дороге мы о чём-то болтали, вполне непринуждённо, кстати. Георгий не был красноречив. В основном отвечал на мои вопросы. О том, что занимается борьбой, с самого детства, в школу к нам перешёл, потому, что семья переехала сюда с Московки. (Жуткий район на окраине) Полное содержание разговора не вспомню сейчас даже я, хоть и обладаю уникальной памятью. А точнее, уникальной особенностью помнить всю жизнь всякую ненужную хрень. Идти было не очень далеко, около своего подъезда я остановилась.

– Пришли. Спасибо, что проводил.

– Ты встречаешься с кем-то? – в лоб спросил Гоша.

– Э-э-э… нет. – честно ответила я.

На самом деле, существовало как минимум три-четыре парня, которые могли, не моргнув глазом, сказать, что встречаются со мной. Но я-то с ними не встречалась.

– Давай с тобой встречаться?

Я согласилась. Зачем-то, почему-то. Всё это вопросы, на которые я не знаю, и не знала никогда ответа. Позже я в него влюблюсь без памяти, и отдамся. Добровольно. И поимею кроме него через эту связь кучу неприятностей. И жизнь моя круто повернёт в другую сторону. Но это всё потом… а зачем я согласилась тогда – понятия не имею. Из принципа? Типа, нехуй отправлять меня на дурацкие разведки? Я такая опасная самка, с разведки добычу приношу. Нет ответа. История была, последствия были, а как так получилось – одному Богу известно.

Девочек пришлось проинформировать, что новенький теперь – мой парень. На уроках я получала записки без подписи, в которых было достаточно странное содержание, типа: «Зачем тебе он нужен? Не порти нам малину. Отстань от новенького». И прочая чушь. Я не отвечала, – кому отвечать-то, – с Гошей роман продолжался. Не развивался – нечему было развиваться, это было искусственно созданное мероприятие, оно просто проходило. Продолжалось. Шло ровным темпом. Я с детства дружила с сыном завуча по воспитательной работе, Лёхой. У него была девочка Таня, на год нас младше. Часто мы стали гулять вчетвером. Заклятые подруги от меня давно отстали, и по Гоше вздыхать перестали. Новый год мы даже встретили у одной из них. Её давно нет в живых. После школы я её толком не видела. Сейчас, когда я пишу эту книгу, я начинаю понимать одну очень важную вещь: каждый человек имеет право, чтобы о нём сказали после смерти. Сказали так, чтобы это не потерялось. Осталось буквами на бумаге. Простите, я отвлекусь буквально на два абзаца, расскажу про Янку, а после мы вернемся к нам с Георгием.