Ее лицо исказилось, точно от боли. Ничего не ответив, баронесса порхнула в тень, и Генрих мучительно-остро слышал эхо удаляющихся шагов.
Он выполнил обещание и не преследовал ее.
Глава 1.5. Два процента счастья
Особняк фон Штейгер, затем Петерсплатц, площадь у кафедрального собора.
На двадцать первое августа Фрида выпросила выходной.
— На венчание пойдешь глазеть? — осведомилась Марго, делая вид, что поглощена модной трагедией, в которой дьявол как раз входил в погребок «Ауэрбаха». На деле же ее мысли блуждали далеко от книжного сюжета, бесконечно кружа по отрезку Бундесштрассе — Пратер, а взгляд нет-нет, да и обращался на корзину с дюжиной ярко-алых роз, скромно примостившуюся в уголке кабинета.
— Да, фрау, — потупилась Фрида. — Весь город празднует, вот я и подумала…
— Иди, — меланхолично ответила Марго.
Пусть хоть кто-то пожелает его высочеству счастья…
Сама же сказалась больной, и, прислушиваясь к суетливым сборам Фриды, туда-сюда перелистывала страницу, где чернокнижник Иоганн скакал верхом на винном бочонке.
Ей и самой неприлично хотелось чего покрепче.
Бумажный квадратик, найденный в цветочной корзине и теперь служащий закладкой, перечеркивали аккуратные фразы: «Прошу простить мою дерзость. Рассчитываю на выполнение обещанного. Ваш друг».
Красивый каллиграфический почерк, какой ставится годами.
Полное отсутствие инициалов.
И плотная белая бумага: на подобной были отпечатаны проклятые стихи.
Марго сжала пальцами переносицу. Мысли, шалые и жалящие, сновали в разгоряченном мозгу.
Теперь все окончательно встало на места: и авторство прокламаций, и глупое упрямство Родиона, и даже ожог на его рубашке и на платье Марго, когда его высочество — да, в это было сложно поверить! — коснулся ее руки.
Ладонь благословляющая и карающая, захочет — согреет теплом, захочет — обратит в пепел.
Марго знобило, точно она была причастна интимной тайне, и от осознания, что она была близка — волнующе, до ужаса близка! — к самому Спасителю, мышцы обволакивало слабостью, и карточка выпархивала из ослабевших пальцев, закрывая слова книжной песенки:
Жил-был король когда-то,
Имел блоху-дружка,
Берег блоху, как злато,
Лелеял, как сынка.
К ее удивлению, злости не было, лишь в подреберье бродило неясное смятение.
«Понравилось целоваться в подворотне, маленькая свинка? — спрашивал с портрета барон, кривя губы в однобокой ухмылке. — Готова отдаться распутнику, в постели которого побывала половина города?»
— Вот и хорошо, что побывала, — огрызнулась Марго. — Видать, с его мужской силой все в порядке, в отличие от тебя, старый козел!
Хлопнула дверь: это ушла Фрида. Марго вздрогнула и уронила взгляд на окончание песенки:
Никто не смей чесаться,
Хоть жалит всех наглец!
А мы — посмей кусаться, —
Прищёлкнем — и конец!
Как сказал его преосвященство?
«Вы блоха, моя дорогая. Паразит на теле Авьена».
И она допрыгалась, попав в ловушку, расставленную более опытными игроками. С одной стороны — Спаситель, с другой — епископ Священной империи.
Красная фигура.
Черная фигура.
А между ними — крохотная бесцветная пешка, Марго. И у нее было доказательство причастности кронпринца к революционным прокламациям а, может — если верить епископу, — и дворцовому перевороту.
Так, может, завершить все прямо сейчас?
Бутоны роз алели сгустками крови. С противоположной стены, качая на ладонях пламя, внимательно наблюдал Спаситель.
«Я бы хотел остановить руку, вращающую механизм. А после запустить снова, но уже обновленным…»
Она с силой захлопнула книгу.
— Нет, — сказала в досаде. — Еще покусаемся.
И, бросив томик в кресло, направилась к выходу.
В старый город не пробиться: улицы запружены толпами. Воздух плотен, душен — глотать такой опасно. Вон, юная фройлен, алебастрово-белая до нездоровой прозрачности, со вздохом опустилась на руки подоспевшему господину. Другие дамы, пряча носы в надушенные платки и распространяя цветочный аромат «Розовой мечты», опасливо пробирались вслед за мужьями и кавалерами. Какая-то девица, прижавшись к фонарному столбу, всхлипывала и повторяла:
— О, Хайнрих! Милый Хайнрих! Все кончено, все…
Экипажи остались в стороне: кони тянули ноздрями воздух, прядали ушами, затянутыми войлочной тканью. Мимо, таща кишку брандспойта, промаршировал взвод пожарников.
Вспомнился разговор с Фридой:
«…— А правду говорят, будто Спаситель огонь высекает?
— А вы не знаете? Он ведь посланник Божий…»
Марго неосознанно потерла плечо, где некогда лежала ладонь его высочества.
Прячась от толпы, но все равно оставаясь частью ее раздутого гусеничного тела, баронесса свернула на Богнергассе, затем на Грабен и вынырнула к Чумной колонне, почти не различимой за фигурками святых и мраморными облаками. Золоченый крест вверху опоясывали языки пламени, и Марго нервно опустила взгляд. Так, мелкими шажками, лавируя то между небрежно одетыми работягами, то между зажиточными горожанами, вырывая подол из рук оборванцев — «Фрау! Подайте во имя Спасителя, фрау! Да будет счастлив его высочество и супруга его!» — она продвигалась к Петерсплатцу.
— Маргарита!
Оклик заставил ее обернуться.
Отделившись от оцепления, к ней спешил инспектор Вебер. Его вечную сдержанность смягчала полуулыбка, к груди он прижимал розу.
— Маргарита, — повторил, поравнявшись с баронессой и, подхватив ее расслабленную руку, коснулся губами. — Я ждал вас и рад, что вы пришли!
— Я обещала, — в замешательстве ответила Марго и тут же подумала, что обещала не ему. — Как вы меня нашли в такой толпе, Отто?
— Загадка, — серьезно ответил Вебер. — На самом деле, вас наблюдали от самого дома.
— Конечно, — Марго поджала губы и, сощурившись глянула поверх плеча инспектора: за его спиной, увязая в безветрии, виднелись черно-золотые штандарты, а над ними — шпиль кафедрального собора. — Шпики тайной полиции назойливы, но безвредны, верно?
Точно в подтверждении слов ее нечаянно пихнули локтем.
— Простите, фрау, — человек среднего роста двумя пальцами коснулся козырька потрепанной кепки и сейчас же ловко ввинтился в толпу. Но прилипчивая память Марго запечатлела его лицо — встревоженное, подергивающееся, как у невротика. И пустые рыбьи глаза.
— Всего лишь временная необходимость, — поклонился инспектор, возвращая Марго в реальность. Солнце без устали полировало пуговицы его парадного кителя. Прижатый к груди бутон, некогда свежий и нежно-розовый, чах на глазах.
— Бедная роза, — Марго дотронулась до сморщенных лепестков. — Зачем вы ее таскаете по жаре?
Инспектор смутился и, покрутив стебель, протянул ей.
— Это вам, Маргарита. Должно быть, я упросил срезать ее слишком рано?
— Все хорошо, — улыбнулась Марго, принимая цветок, и вздрогнула, уколовшись о шип. — Это очень мило с вашей стороны, Отто. Вы делаете для меня слишком много.
— Я делаю то, что велит сердце. Идемте же!
Он подхватил Марго под локоть.
— Куда?
— Туда, где мы без лишней суеты увидим всю церемонию.
Оцепление разошлось, пропуская инспектора в образовавшуюся брешь. Марго еще не была уверена, что хочет увидеть церемонию вблизи, но сзади напирали любопытствующие. Резкие голоса взрезали плотный воздух:
— Куда прешь? Тут я стоял!
— Докажи! Место не подписано!
— Уже начали разливать шнапс?
— Держи карман шире! Господа прежде тебя, дурака, все выпили!
— Ребята! — встревоженно взвыл кто-то. — Слышали? Шнапса не осталось почти! Айда!
