– Что вы, конечно. Не волнуйтесь, – улыбнулась Джорджия. – Здесь вы в полной безопасности.

– Вы их не знаете, – тихо продолжила мадам Альварес. – Вчера он запер меня в моей комнате… Я не смела лечь спать. В итоге я все же заснула… Проснувшись, почувствовала себя плохо. Я связала вместе простыни и вылезла в окно. Вы не понимаете… я его боюсь.

Голова женщины моталась из стороны в сторону, глаза прищурились, словно дневной свет причинял им боль. Мадам Альварес являла собой жалкое зрелище, поникнув в кресле, как сломанная кукла; но сейчас Джорджия не имела права поддаваться жалости. Она заставила беглянку допить бренди, который налил ей Питер, потом опустилась рядом с женщиной на колени, растирая ей руки:

– Успокойтесь, моя дорогая. Просто расскажите нам все. Мы не сумеем вам помочь, если не будем знать…

– Роза говорит, ее муж очень рассердился, что она позволила нам войти в комнату с рулеткой. – Питер многозначительно взглянул на Джорджию. – Она, конечно, не виновата. Я сказал ей, что поеду и все объясню сеньору Альваресу.

– Я туда не вернусь. Я туда не вернусь, – пробормотала женщина. Джорджия сжала ее руки. Часть жизненных сил Джорджии передалась Розе Альварес. Она с усилием выпрямилась в кресле и воскликнула: – Я не должна здесь оставаться! Он догадается, что я поехала сюда. Это его автомобиль на улице?

– На улице нет никакого автомобиля, – ответила Джорджия. – Успокойтесь, дорогая. Ваш муж не может причинить вам вреда. Наверняка он не причинит вам зла только потому, что вы были немного неосторожны в отношении рулетки. Вы уверены, что он не ревнует вас… ну, к Питеру?

– Нет. Дело не в этом. Он разрешает мне жить своей жизнью. Он старый человек.

– Ну тогда дело тут в чем-то ином. – Джорджия пристально смотрела в безумные глаза женщины. Все это не лучше инквизиции, но выхода не оставалось. – Может, дело не только в рулетке? В той комнате произошло что-нибудь еще? Не так ли, дорогая? Зачем ему устраивать скандал из-за игры?

– Что-нибудь еще? Я не понимаю… Он твердил, что никто не должен заходить в комнату, пока они играют. Я же просила тебя, Питер, не делать этого. Зачем ты вошел? Я пыталась помешать Питеру, ведь правда?

Мадам Альварес периодически вздрагивала, словно лошадь, которую кусают блохи. Питер стоял у окна, засунув в карманы пальто стиснутые кулаки. Он сознавал, что Джорджия должна проявить безжалостность, однако ему невыносимо было присутствовать при этом в качестве зрителя.

– Мне уже пора идти, – произнес он. – Вернусь к ланчу. А пока Джорджия за вами присмотрит. Все будет хорошо, Роза.

Джорджия ожидала сцену, но женщина как будто впала в апатию. Питер сделал жест, который Джорджия никогда не забудет: он приблизился к мадам Альварес и нежно поцеловал ее в лоб. Любовник не смог бы сделать меньше. Иуда не смог бы сделать больше. А Питер не был ни тем, ни другим, хотя ему пришлось побывать в обоих ипостасях.

После его ухода Джорджия возобновила свои усилия, пытаясь заставить Розу Альварес выдать своих сообщников. Внутренне сжимаясь, но действуя уверенно, она перепробовала все виды женского оружия – намеки, хитрость, сочувствие, тонкий обман. В итоге никуда не продвинулась. Джорджия вынуждена была поверить – мадам Альварес ничего не знает о том, что на самом деле происходит за кулисами клуба «Теймфорд». Либо это, либо она слишком плохо себя чувствует или боится объяснить.

Джорджия решила предпринять последнюю атаку:

– Почему вы говорили, что боялись уснуть?

Не успела мадам Альварес ответить, как внизу о чем-то заспорили, кто-то стал подниматься по лестнице. В дверь просунулась голова взволнованной квартирной хозяйки.

– Простите, мэм. Я сказала им, что мистера Бретуэйта нет.

Ее оттолкнули двое вошедших мужчин – сеньор Альварес и его крупье, который был сегодня в шоферской униформе.

Роза Альварес отпрянула, коротко, почти по-звериному вскрикнув. Старик не обратил внимания на Джорджию, но заботливо наклонился над женой и погладил ее по голове. Роза Альварес зажмурилась, словно ласка была прелюдией к пытке.

– Любовь моя, ты так меня напугала, – произнес он своим старческим, шелестящим, как бумага, голосом. – Мы не знали, куда ты уехала. К счастью, я нашел в твоей книжке адрес мистера Бретуэйта. А теперь ты должна вернуться домой и лечь в кровать. Тебе нездоровится. Мы пошлем за доктором.

Однажды Джорджия видела, как кошка играет с землеройкой. Мышь забилась в угол. Кошка извлекла ее оттуда молниеносным движением лапы. Снова и снова мышь бежала, спасаясь, обратно, распластывалась в углу, верещала, как скрипевший по аспидной доске грифель, и снова и снова кошка доставала ее оттуда. Мадам Альварес вжалась в кресло. Казалось, она тоже пытается уменьшиться в размерах, притвориться мертвой. В ответ на терпеливые уговоры мужа мадам Альварес не издала ни звука – кроме того резкого, отчаянного вскрика, когда он к ней прикоснулся. Джорджия больше не могла этого терпеть.

– Одну минуту, сеньор Альварес! Ваша жена приехала сюда в истерическом состоянии, которое, боюсь, лишь усугубляется вашим присутствием. Она сказала, что весь вчерашний день провела под замком. Вы очень разозлились на нее за ту историю с рулеткой. Я не хочу вмешиваться, но она очевидно больна, и, по-моему, врача нужно пригласить немедленно. Если вы оставите ее здесь, уверяю вас, ей будет обеспечен надежный уход.

– Не сомневаюсь, мадам. Но я не могу и помыслить, чтобы доставить такие хлопоты вам и мистеру Бретуэйту. Если позволите, я бы хотел побеседовать с вами наедине. – Старик зна́ком предложил ей выйти за дверь. На его длинном, угасшем лице появилась печальная улыбка. – Вы поймете, когда я скажу вам, что моя жена страдает периодически возникающим бредом, разновидностью мании преследования. К несчастью – я никогда себе этого не прощу – я действительно грубо разговаривал с ней о той небольшой допущенной ею неосторожности, и это вызвало у нее один из таких приступов. В подобные периоды ей нужно находиться… взаперти. И требуется квалифицированная медицинская помощь. Если вас успокоит возможность проводить ее до дома вместе с нами и пообщаться с ее врачом, прошу это сделать. Я сознаю, как все это может быть для вас огорчительно.

За свою жизнь Джорджии приходилось принимать много непростых решений, но никогда еще настолько трудного. Она не доверяла изысканной учтивости сеньора Альвареса, хотела вырвать Розу из его рук. Вместе с тем, если сейчас она станет сопротивляться ему, то неизбежно сама вызовет подозрения. С одной стороны, неясная опасность для этой женщины – а Джорджия не могла быть уверена, что объяснение сеньора Альвареса не является правдой. С другой стороны, крах ее собственных шансов попасть в центр заговора. Джорджия взвесила все «за» и «против» и проговорила:

– Да, конечно, сеньор Альварес. Она должна отправиться домой с вами. Я тоже поеду, если можно. Дело не в том, что это успокоит меня, просто это немного успокоит ее.

Джорджия хотела бы забыть эту поездку в «Теймфорд», даже узнав позднее, что Розе Альварес нельзя было помочь уже до ее приезда к Питеру в то утро. Она проследила, как женщину, впавшую в беспамятство, уложили в постель, побеседовала с доктором Уилсоном, ее врачом, вернулась в Лондон и из уличной телефонной будки позвонила сэру Джону Стрейнджуэйсу. Сведения о докторе Уилсоне проверят. Доверенные люди сэра Джона понаблюдают за клубом «Теймфорд». Больше ничего сделать она не могла…

Через пару недель Питер Бретуэйт зашел к ней и сообщил, что мадам Альварес умерла.

– Грязная это игра, – вздохнул он, беспокойно вышагивая по комнате. – Мне это не нравится. Я боялся, что они это сделают, но не мог и пальцем пошевелить, чтобы помочь ей.

– Думаете, они ее убили?

– Разумеется. Доктор Уилсон выписал свидетельство о смерти. Впечатляет, как они проворачивают свои делишки. Не жалея расходов. Доктор явно один из них.

– От чего она умерла?

– От какого-то непонятного заболевания. Элисон узнавала у безутешного вдовца. Бедная Роза… ничего не скажу, я ее терпеть не мог, однако мне бы хотелось поквитаться с этим старым извергом, Альваресом.