Мы остановились у небольшого дома, как раз напротив церкви. Было еще темно, часы показывали половина девятого. Перекрестившись, мы зашли в храм.
Войдя, мы с удивлением обнаружили, что идет служба. Шла праздничная литургия в честь Николая Чудотворца. Ведь сегодня было 19 декабря.
Немного погодя я спросил у рядом стоящей женщины:
– Когда началась служба?
– В половине восьмого.
– А почему так рано?
– После праздничной литургии соборование будет.
С благородной проседью в бороде статный священник читал молитвы.
Запела женщина на клиросе. Голос высокий, дребезжащий, слова было разобрать трудно. Священник стал кадить. Вначале он кадил у алтаря, передвигаясь от одной иконы к другой. Затем батюшка спустился к прихожанам. Священник был пожилой. Быстрый, внимательный взгляд; одет в праздничную рясу, на ногах валенки. Тем временем он подошел к аналою, пару раз взмахнул кадилом, и я почувствовал запах ладана.
Чтица, мгновением ранее произнесшая: «Слава Тебе, Боже наш, Слава Тебе», перекрестилась, и все тоже перекрестились.
Словно какая-то большая, теплая волна, подхватив, захлестнула меня. Раздражавшее своей фальшивостью пение чтицы неожиданно стало умилительно-нежным, ласкающим душу. Но самое главное было не в этом. Вся моя жизнь в мгновение ока пролетела передо мной. Жизнь непутевая, бестолковая, грешная. Непутевая – по своей бесцельности, бестолковая – по той суетности, что делала мое существование одним сплошным мельтешением, и грешная – ибо любил я в жизни только самого себя. Даже те поступки, в которых можно было бы найти доброту и бескорыстие, по сути дела только ласкали мое тщеславие и самолюбие. Вспомнились слова Базарова: «Русский человек только тем и хорош, что он сам о себе прескверного мнения».
Обо всем этом я мог бы рассуждать долго, а иной раз, раньше, я не без удовольствия поругивал себя, – но здесь, в церкви, здесь … было иначе. Мне стало жаль себя, жаль моих друзей, живущих так же бестолково. Вдруг представился день моего ухода из жизни, равнодушное сочувствие окружающих. А вероятнее всего, никто и не заметит моего ухода. Я взглянул на иконостас. Христос глядел мне прямо в глаза. Нет, не так – в душу мою Он глядел, но не было суровости в этом взгляде. Была любовь, которая доселе мне неведома, которая испепеляла меня. Я отвел глаза. Но и с других икон на меня смотрели… смотрели живые люди. Николай-угодник, Сергий Радонежский, наконец, сама Божья Матерь, распростершая в своих руках святое покрывало.
Раньше в школе, в институте я читал о них в атеистических брошюрах, рассуждал о суевериях нашего народа, а сегодня, сейчас я ощущал реальное присутствие этих святых и смой Божьей Матери, их настоящее участие в моей судьбе. Они одновременно судили меня и как бы говорили: еще не поздно.
– Здесь благодать Божия, – прозвучал тихий голос за спиной.
Я вначале кивнул, соглашаясь, и лишь после этого обернулся. Голос принадлежал невысокому, плотно сбитому мужчине с курносым и веснушчатым лицом, с внимательными и серьезными глазами. Словно лучше давая мне почувствовать всю благодать данного места, он вдохнул в себя с шумом воздух и также шумно, закрыв глаза, выдохнул.
Я тихо спросил у него:
– Как зовут священника?
– Отец Амвросий, – так же тихо ответил он.
Затем наступил момент исповеди. Все присутствующие в храме прихожане стали подходить и исповедоваться у отца Амвросия. Вначале мужчины,
потом женщины. Я не готовился к исповеди и даже не думал об этом. Но увидев, как исповедаются прихожане, мое сердце вдруг стало биться, как барабан. Мне было непонятно это волнение. Руки вдруг стали потными. Окружающие меня лица были, как в тумане. Нет человека, который бы не имел за собой каких-нибудь грехов. И когда крайняя женщина отошла от батюшки, я шагнул вперед, поклонился прихожанам и пошел на исповедь. Батюшка спросил меня, откуда я приехал, давно ли крестился? Потом была исповедь. Следом за мной пошли жена и Надежда. После того, когда все желающие исповедовались, отец Амвросий вынес из алтаря чашу и причастил нас. После окончания службы отец Амвросий поздравил нас с исповедью и причастием, а также с праздником Николая Чудотворца.
В эту церковь постоянно приезжают паломники. Вот и сегодня, уже часов в десять утра, прибыл микроавтобус, полный прихожан из Лесосибирска.
Божьи люди, они были так разочарованы, что служба началась раньше обычного и к их приезду уже закончилась. Но батюшка их успокоил, сказав, что сейчас начнется соборование.
Много туристов приезжает на своих машинах посмотреть на церковь, на иконы и пообщаться со старцем. Тяга к святыням неистребима, а духовная жажда – такое же внутреннее состояние человека, как и жажда физическая. Ни водка, ни пиво, ни "Давай поженимся", ни "Поле чудес" эту жажду утолить не смогут – к счастью для страны.
В алтаре мелькнула маленькая, сутуловатая фигурка. Двери алтаря открылись, и я увидел медленно идущего старца. Вид у него был самый обыкновенный: седая борода, покрытое густой сетью морщин лицо. Одет он был в рясу, поверх которой была застегнутая на все пуговицы безрукавка, в руках – черная парусиновая сумка.
Голос у него высокий, хриплый, будто он не откашлялся или долго молчал.
Помолившись о близких своих и о здравии своем, мы покинули храм.
Только когда вышел на улицу, понял, что не напрасно я приехал на
исповедь в самую древнюю церковь Восточной Сибири в день Николая Чудотворца. Совсем не случайность, что ради этого события нам пришлось преодолеть более тысячи километров.
Я подошел к крутому берегу реки. Кеть была покрыта льдом, заметена снегом, и от нее веяло каким-то уныньем. Такой она, наверное, была и 400 лет назад, когда в 1618 году сюда пришел отряд Тобольских казаков во главе с боярским сыном Петром Албычевым и стрелецким сотником, боярским сыном Черкасом Рукиным, возглавлявшими экспедицию с целью проведения дорог к Енисею и Тунгуске и объясачивания енисейских тунгусов, живших на восточном берегу Енисея. В этом же отряде служил подьячим Максим Перфильев, который много лет спустя основал Брацкий острог и первым по Лене и Витиму пришел в Забайкалье.
Казаки из Тобольска по Иртышу спускались до устья, а затем шли вверх по течению Оби мимо современных городов Сургут и Нижневартовск до Нарыма, который стоит в устье реки Кеть. От Нарыма по Кети до Маковского. Сколько километров составлял этот путь, я даже затрудняюсь сказать, но думаю, что не менее тысячи километров.
Из-за недостатка продуктов отряд был вынужден зазимовать на Кети. Они построили небольшой острожек, в котором им пришлось выдержать осаду кетского князя Намака, который был очень зол на непрошеных гостей, вторгшихся в его владения. Но вскоре был вынужден уйти на юг. Острог долго служил укреплением и был экономическим центром на пути к Енисею. Когда-то здесь была судоверфь, жили торговые люди, плотники, кузнецы, ямщики.
Через год этот же отряд основал Тунгусский острог (Енисейск).
В первой половине 17 века в селе была построена церковь Покрова Пресвятой Богородицы, из которой мы только что вышли.
Достав из кармана куртки сотовый телефон, я старался снять храм, но снимок всей церкви не получался, для этого нужно было отойти на приличное расстояние, а там уже были сугробы снега. Вариантов не было: в ботинках я зашел в глубокий снег и сделал несколько снимков.
Историческое значение Маковского острога велико, ведь он явился своеобразным «трамплином» к созданию более мощного и долговременного острога на Енисее, а затем и города Енисейска, который стал служить восточными воротами для освоения среднего и верхнего течения реки Енисей, а также дальнейших просторов Восточной Сибири, вплоть до берегов Тихого океана. Отсюда пошли первые пути в Китай и Монголию.
По этому пути пришли крестьяне, которые в первой половине XVIII века из Илимского воеводства расселились вверх по рекам Ока и Ия и создали земледелие в современных Тулунском и Куйтунском районах.
