Литмир - Электронная Библиотека

– Вов, кончай бузить, – попросили его дружелюбно и попытались нежно и ласково оттереть в сторону. – Покурить не успеем…

– Успеем, – не согласился бузотер. – Если не будем толпиться как бараны, обязательно успеем: и покурить, и выпить, и брехней обменяться.

Грант, командуй!

– Чего командовать?

– Ясно чего: строиться и с песней по жизни строевым на выход до ближайшей курилки. Вряд ли какой-нибудь другой класс додумался до нас до этого…

Последний довод попал в цель, в самое яблочко общеклассного тщеславия. Даже команды не потребовалось, хотя она и раздалась: Равняйсь! Смирно! Нале-во! Шагом марш! За-пе-вай!

И худшая, то бишь мужская половина 9-го «а», беспощадно топая по паркету и немилосердно фальшивя, с воплями и присвистом устремилась к ближайшей уборной. Она же – курилка. Пели они, если этот рев по воду и вопли по дрова можно было назвать пением, следующее произведение:

Наша Маша горько плачет,
Уронила в речку мячик.
Скоро выйдет на свободу Хачик
И тогда получишь ты свой мячик!..

И так – почти до дверей мужского туалета на третьем этаже, сопровождаемые возмущенными взглядами отдельных представителей преподавательского состава и недоумевающими – учащегося населения…

– Вов, – обратился к Брамфатурову Рачик по кличке «Купец», угощая сигаретой из красно-белой пачки. У Купца всегда имелось при себе по нескольку самых разных марок сигарет: от зловонной «Примы» до благоуханного «Ахтамара», и в зависимости от того, какой из сигарет угощал (оделял) того или иного страждущего Купец, можно было без труда судить о степени уважения, питаемого им к данному конкретному субъекту. Выше предложенного «Арин-берда» значился только упомянутый «Ахтамар».

– Вов, – значит, сказал Купец, – у вас дома что, автомат есть? Отец принес? Тренируешься?

– Автомата нет. Тренируюсь мысленно: книжки читаю, – хотел было ответить Брамфатуров, но тут ему поднесли огонек спички и он стал прикуривать, прикуривая, прикидывать, прикидывая, вспоминать и, прежде чем разразиться безудержным кашлем, успел вспомнить, что Рачик—Купец совсем не дурак, даром что второгодник, и что, пожалуй, такой ответ его не устроит, и правильно сделает, потому что по книжке навыка обращения с оружием не приобрести. Будь это иначе, регулярные армии оказались бы ненужной роскошью. В самом деле, зачем тратить столько средств и времени для обучения молодых мужчин правилам эффективного уничтожения себе подобных, если той же цели можно достичь с помощью печати и регулярной сдачи несложных экзаменов на предмет усвоения необходимого минимума?..

Все это промелькнуло в голове не дословно, но моментальной догадкой, мгновенным соображением. А дальше начался приступ кашля, согнувший его пополам и сотрясавший добрых полминуты – к вящему недоумению присутствующих. Недоумевать и правда было чему: вроде бы в курении не новичок, и сигарета хорошая, а его вишь как раздирает! Может, дым не в то горло попал? Так ведь дым не хлебная крошка…

– Ёкорный бабай! – наконец сумел выдавить из себя эмоцию Брамфатуров, отделываясь от сигареты и утирая глаза платком. – Как можно курить эту дрянь?! Не табак, а дуст какой-то! Да еще и влажный, мать этих производителей за ногу!.. Ребята, есть у кого-нибудь что-нибудь нормальное: «Кент», «ЭлЭм» или хотя бы «Честерфилд»?

Тягостное, местами обиженное, молчание прервал ироничный голос Вити Ваграмяна:

– Да, сразу видать, Вова, ты не куда-нибудь бежал, а именно в Америку. Теперь ясно – за чем…

Все облегченно рассмеялись, включая незадачливого беглеца и привередливого курильщика.

– А Ерем, видать, бежал в Штаты не за куревом, а за чем-то другим: «Салют» сосет – как младенец соску!..

Ерем отнял от губ сигарету, порозовел, выставил вперед правую ногу и, дрыгая ею в такт своей тирады, обвинил автора реплики в пристрастии к оральному сексу. На что автор лишь незлобиво рассмеялся, причем в реакции своей не остался одинок.

– Ерем бежал не вообще в Америку, а конкретно – в Голливуд, в кино сниматься. Не пропадать же даром его фотогеничности, – ввернул Варданчик-Чудик и немедленно выскочил из туалета, пока Ерем не опомнился и не дал волю своему негодованию, которое он имел дурную привычку выражать не только пустым матерным словом, но и, по мере возможности, – прямым физическим воздействием.

Урок физики

Кабинет физики находился прямо над учительской на том же третьем этаже, что и рассадник военно-прикладного патриотизма. Вертикальное соседство с педагогической кают-компанией обеспечивало относительную тишину на уроках. Даже на переменах шуметь здесь старались в меру. Впрочем, каждый в свою.

Брамфатуров, сколько ему помнилось, всегда и везде располагался, как правило, на последней парте. На физике – у окна. Туда он и сложил свой скарб – пальто, портфель, благие намерения. Вернувшись с перемены, обнаружил, что его место занято какой-то миниатюрной незнакомкой. У девочки были тонкие, несколько нервные черты лица, крупные серые глаза и вьющиеся русые волосы. Сочетание, прямо скажем, недурственное. Однако узенькие плечики, скорее великодушно угадываемая, нежели наличествующая грудь, а также расстояние от спинки парты до упомянутых плечиков указывали на невысокий рост и тщедушную конституцию. Рядом со всем этим восседал на своем законном месте Борька Татунц – обладатель сходных с описанными статей в их мужском воплощении. В общем, идеальная пара…

– Вов, знакомься, это Жанна, новенькая, из Жданова.

– Прошу прощения за невежество моего друга, Бабкена Татунца из Еревана. Мама его конечно учила, что первым представляют джентльмена даме, а никак не наоборот, но он такой у нас рассеянный… Впрочем, все равно – очень приятно познакомиться! Я – Владимир из Тифлиса.

– Тифлиса? – неожиданно грудным голосом выразила легкое недоумение новенькая.

– Из Тбилиси, – несколько раздраженно внес поправку Татунц и, игнорируя знаки препинания, прибавил: – Подумаешь, слегка перепутал!

– Если Жанна из Жданова, то я – из Тифлиса, – стоял на своем Владимир.

– Какая разница?

– Существенная. Но если вы, Жанночка, согласитесь быть из Мариуполя, то я, так и быть, не стану отрицать, что я из Тбилиси.

Девушка неуверенно улыбнулась и взглянула на Борю.

– Соглашайся, пока он добрый, – оглушительным шепотом посоветовал въехавший в тему Татунц.

– Вы не любите Жданова? – задала наводящий невинный провокационный вопрос новенькая.

– Андрей Саныча? – изумился Брамфатуров. – Да я в нем души не чаю! И не я один, весь Питер в нем не только души не чаял, но и много чего еще, помимо души, не ощущал…

– Понятно, – многозначительно протянула девушка, переводя взгляд с одного молодого человека на другого и обратно.

– Да, Вов, – вспомнил Татунц, понижая голос до конфиденциального минимума. – Извини, но ты не мог бы…

– Не только мог бы, но действительно могу, причем прямо сейчас, – перебил Вов. – И это не просто слова, дорогие мои! Я готов подтвердить их конкретными делами. Жанночка, если вы вытяните ваши чудные ножки, а ты, Татунц, уберешь свои копыта из-под парты в проход, то я смогу извлечь мой портфель и гордо удалиться, в смысле – проследовать в изгнание. Клянусь Ждановым под юбку не заглядывать! Даже одним глазком. Точнее, левым – он у меня шибкий…

Бойлух Сергей, сидевший на предпоследней парте в том же ряду и едва не свернувший себе шею в попытке не только подслушать, но и узреть слышимое, запылал лопоухими ушами и повалился грудью на парту, сдавленно рыдая от смеха.

– Здравствуйте, ребята! – поприветствовала вскочивший на ноги класс учительница физики. – Садитесь… Брамфатуров, ты куда?

– Я? Никуда, Эмма Вардановна. Ухожу с дороги, подчиняясь закону третьего лишнего… Уйду-у с дороги, тако-ой закон – третий должен уйти…

Эмма Вардановна взглянула на парту, за которой восседали те самые двое счастливых виновников добровольного изгнания третьего и понимающе улыбнулась.

8
{"b":"684535","o":1}