Так, успокаивая себя естественной неосведомленностью ученика, Авенир Аршавирович дошел до дверей кабинета истории, взялся за ручку, помешкал, прислушиваясь к гулу сдвоенного класса, мысленно ухватился за соломинку спасения (А вдруг этот вундеркинд и вправду обладает телепатическим даром?), усмехнулся над собой, предал проклятию власть, обрекающую нормальных людей на веру во всякую дичь, истово благословился и вошел…

Оказалось, то был гул крови в собственных ушах историка. В кабинете – ни души. Доска исполосована революционными лозунгами и воззваниями самого контрастного содержания: от «Вся власть Совѣтамъ!» и «Долой войну!», до «Да здравствуетъ Врѣменное правительство!» и «Долой германского шпiона Ленина!» Подытоживало этот революционный раздрай соответствующего стиля уведомление: «Учёба отмѣняется, всѣ ушли въ синематографъ!»

Реакция Авенира Аршавировича оказалась до странности схожей с реакцией расстрельного героя из рассказа о тайном чуде. Когда последний вдруг понял, что Бог внял его мольбе: растерянность сменилась изумлением, изумление – смирением, смирение – страстной благодарностью. Но в отличие от героя рассказа, решившего немедленно проверить здравость своего рассудка припоминанием четвертой эклоги Вергилия, Авенир Аршавирович на стадии перехода от растерянности к изумлению не смог сдержать эмоций. «Adieu, panier, vendanges sont faites!»[82], – пробормотал он первое, что пришло в голову. Второе пришедшее – с чувством продекламировал: «O my prophetic sorrow[83] / О, тихая моя свобода / Und keine lebende Himmelsgewölbe[84] / Միշտ քաքի մեջ կորած պետական առաստաղը[85]». И лишь только после приступа безмолвного смирения и молчаливой благодарности, в полном согласии со своей профессиональной ориентацией, попытался достичь аналогичных с героем рассказа результатов с помощью воскрешения в памяти отрывка из дневника Василия Осиповича Ключевского: «Мне жаль тебя, русская мысль, и тебя, русский народ! Ты являешься каким-то голым существом после тысячелетней жизни, без имени, без наследия, без будущности, без опыта. Ты, как бесприданная фривольная невеста, осужден на позорную участь сидеть у моря и ждать благодетельного жениха». Почему Ключевский, а не Лео, не Мовсес Хоренаци, не Геродот, наконец, у Авенира Аршавировича, учитывая тему урока и личность жениха, которого дождалась оплакиваемая русским историком невеста, удивления не вызвало. Напротив, он, как и герой рассказа, убедился в том, что пребывает не только в твердой памяти, но и в здравом рассудке.

Поскольку чудо, постигшее учителя истории, было не тайным, но явным, свидетельства его неоспоримые следовало немедленно уничтожить, что он и сделал, приведя доску в состояние tabula rasa[86]. Педагогический долг обязывал сообщить о произошедшем по инстанции: дескать вот, оба-два девятых класса, вступив в преступный сговор, вероломно сбежали с урока истории. Доложить и откланяться, – вернуться домой к своим баранам на отрогах Карпатских гор. Но Авенир Аршавирович не спешил. Чудо следовал осмыслить. Мысль посмаковать.

Он присел за свой учительский стол и только сейчас обратил внимание, что вместо двух журналов, на нем находится один. А именно – журнал 9-го «а». Значит, 9-ый «в» сбежал с урока раньше. Возможно, еще до перемены. А 9-ый «а», обнаружив, что вместо веселого сдвоенного урока предстоит обычная тягомотина одинарного, почувствовал себя предательски обманутым и… гордо удалился. Пожалуй, никакого чуда в этом бы и не было, если бы не одно обстоятельство по имени Седрак Асатурян, – единственный претендент на золотую медаль в следующем выпуске. Вот то, что этот Седрак не остался наперекор всему классу, – как он это неоднократно делал, – и есть настоящее чудо!

Авенир Аршавирович раскрыл журнал, намереваясь пополнить раздел «История СССР» существенными сведениями о числе, месяце и теме урока, как вдруг уперся взглядом в двойной ученический листок в клетку, исписанный размашистым недетским почерком. «Caro Maestro! Perdone usted mi…»[87] – прочитал он и остановился в ужасе, почувствовав, что волосы на голове у него зашевелились, и даже узрев этот процесс как бы со стороны. «Animula vagula blandeela»[88], – прошептал историк, внезапно осознав – потрясенно и пронзительно, – что без Вергилия в подобных ситуациях обойтись просто невозможно…

Испанский, в отличие от английского, французского, немецкого, ассирийского, старославянского, греческого и латыни (предполагалось, что знание этих языков будет большим подспорьем в его научной карьере, но пока что армянского и русского хватало с лихвой), Авенир Аршавирович знал неважно: с Лопе де Вегой еще более или менее справлялся, а вот с Франциско Кеведо впадал в мучительные словарные разыскания. Но отнюдь не посредственное знание языка удержало учителя истории от немедленного ознакомления с посланием, и даже не антинаучное предположение, что Брамфатуров, помимо телепатических способностей обладает еще и даром ясновидения (как же иначе мог он узнать, какие литературные ассоциации, какой литературы примутся томить разум и бередить душу Авенира Аршавировича?), а простой, как «голод – не тетка», инстинкт самосохранения. Правое полушарие приказало сжечь листок не читая. Левое, как более благовоспитанное, посоветовало обезопасить себя от внезапного вторжения нежелательных визитеров. Кого именно – не стало уточнять. Авенир Аршавирович выглянул в коридор, запер изнутри дверь на ключ, вернулся на место, закурил, горько усмехнулся неутешительному диагнозу: psychogenes alternaus[89]

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.