Превратив внушенные чувства в китч, такие люди становятся не только инструментом осуществления чужих замыслов, но и источником обогащения дельцов, зарабатывающих на очередном тренде.
Однажды в угловой комнате нашей меблирашки, где жила добродушная старушка, поселился угрюмый мужчина средних лет. Как мне позже стало известно, старушка на три месяца ухала к родственникам за границу, а временный жилец был своего рода сторожем старческой обители. Об этом я услышал из разговора соседей, облюбовавших лестничную клетку для перекура.
Комната незнакомца соседствовала с моей. Каждое утро я слышал мелодию будильника, будившую соседа аккурат за двадцать минут до семи утра. Из-за стенки доносился шум воды и приятная музыка, как правило, джаз или рок баллады. Бывало, после пробуждения мужчина смотрел мультфильмы прошлых лет.
Выходил он не позже половины восьмого. Если кто-то встречался ему в коридоре, он сдержано здоровался и тот час стремился выйти наружу, словно опасаясь или не приемля людей. Домой он возвращался позже всех жильцов нашего блока. Бывало, я его не видел днями, только слышал звуки за стеной.
Жил я один вечера коротал, как мог – игры, книги, фильмы, музыка.
Наше знакомство случилось при весьма забавных обстоятельствах. Я возвращался с праздничной вечеринки изрядно навеселе. Входная дверь превратилась в непреодолимую преграду, а поиски ключа в поиски сокровищ. Сосредоточившись на содержимом карманов, пытаясь держать в узде разбегающихся как табун мустангов мысли, я не услышал размеренных шагов за спиной. Вдруг чувствую, кто-то дышит в затылок винным амбре. Мысли ускорили бег, рисуя жуткие картины возможного исхода неожиданной встречи. Леденящая волна ужаса прокатилась по спине, я даже протрезвел. К двери потянулась рука в знакомом темно-коричневом, твидовом пальто. Ключ, зажатый облаченной в кожаную перчатку рукой, проник в замочную скважину всего лишь со второй попытки.
– С вашей дверью помочь? – Внятно осведомился сосед. Говорю, нет мол, там замок проще, дикция моя после испуга стала лучше, да и мысли яснее. Молча, кивнув, он запер входную дверь и привычным размеренным шагом направился в конец коридора, на пути уклоняясь от встречи с развешанным постельным бельем. Его реакция была достойна героя боевика. Резко остановившись возле соседской этажерки захламленной обувью, он поинтересовался:
– Может пивка?
– А почему нет ответил я, сейчас только вещи сброшу.
Комнатушка, временно облюбованная соседом, была самой маленькой в меблирашке. Большую ее часть занимал разложенный диван и компьютерный столик. В углу приютился холодильник, приходившийся прадедушкой современным аналогам. На холодильнике поколись электрочайник и мультиварка.
Зеленые, выцветшие обои, вздувшись, отставали от стен как чешуйки на теле змеи при линьке. Ярко светящую люстру, помнившую времена былого владычества, украшали всевозможные рукодельные подвески. Но больше всего меня впечатлила инсталляция из одежды на стене в виде двух летящих фигур а-ля картина «Влюбленный полет». Детская одежда крепилась к стене серебристыми гвоздиками с крупной шляпкой, под инсталляцией, располагалось зеркало, представляемое озером, которое парочка счастливых от присутствия друг друга людей должна непременно перелететь.
Над дверью висели рисунки акварелью, сделанные нетвердой детской рукой. Под компьютерным столом стояли пестрые коробочки, по периметру ковра располагались мягкие игрушки. В углу одной из полок, заставленных сувенирами, покоились песочные часы. На журнальном столике красовалась бутылка синего стекла, превращенная в вазу для сухостоя. На высоком, черном саббуфере приютилась бутылка от пива Михайкенен, до половины наполненная серебристыми монетами.
– Ты проходи, еще успеешь насмотреться,– кивнул сосед. – Держи – отменный чай, – он протянул мне термос. Я присел на диван и выпил чашку ароматного настоя. Букет чая напоминал симфонию ароматов дыма, меда и пряностей.
С шумом, отворив холодильник, он извлек на-гора пару банок светлого пива и необходимые для удачного тандема упаковки сухариков с разными вкусами. Откупорив банки, сосед спросил:
– Ну и чего сегодня решил переодеться в весёлого человека?
– Что? – Непонимающее переспросил я.
– Напился чего, говорю? – Ухмыльнувшись, повторил он и сделал первый глоток.
– Праздник, точнее он будет в воскресенье.
– Ага, – прищурился сосед, – все с тобой понятно, учитель значит.
– Он самый.
– Забавно, я тоже, когда-то работал в школе. – После этих слов его взгляд на время остекленел, уставившись на стену. Вернувшись к действительности, он отпил пива и сказал, – поздравляю,– коллега, – его крепкая ладонь сильно сажала мою.
– А вы, какой предмет преподавали? – Осведомился я.
– Не имеет значения, я проработал больше десяти лет в школе, это была любимая работа, – снова задумчиво уставившись на стенку, сказал он.
– А я всего четыре года работаю, мне нравится.
– Это хорошо, – снова приложившись к банке, сказал сосед, – значит вы – настоящий учитель. Знаете первый год самый важный, если не сбежите, значит, причалите к берегам школы надолго. Меня кстати Глебом зовут, Глебом Борисовичем.
– А меня Николаем. Столько месяцев соседствуем, а только сейчас познакомились.
– Ничего необычного, люди эгоистичны и корыстны, поэтому они сторонятся друг друга, пока не увидят выгоды в общении. Вот сегодня мне и вам слишком одиноко поэтому мы и сошлись, так что ничего необычного.
– А вы позвольте спросить, почему подвыпивший пришли?
– Я, ну отчасти бывший профессиональный праздник, а отчасти утомили меня люди излишне, утомили, а когда они меня утомляют, я начинаю их ненавидеть. Приступы мизантропии я лечу умеренными порциями спиртного, мне так легче.
– Я никогда вас не видел.
– Как говориться на бровях? – Хохотнул он, допивая банку пива.
– Да, – почему-то смутился я.
– Я тоже пережил эру жажды напиться и забыться, но в какой-то момент понял, что я слишком горд, чтобы позволять кому-то или чему-то управлять мной на все сто процентов, с тех пор пью ровно столько, чтобы поднять настроение прогнуть мир что называется, но не более. После пьянки превратиться в алкогольного зомби – верх неуважения к себе. Позвольте, я процитирую, – он достал телефон, пару раз коснулся экрана и прочитал: «Для ума, вдохновленного любовью к человечеству, является истинным наслаждением созерцать этих храбрецов, бродящих по улицам и пошатывающихся от избытка жизненных сил и горячительных напитков, особенно если мы вспомним, что следовать за ними и обмениваться с ними шутками доставляет дешевое и невинное развлечение подрастающего поколения». Так вот я не хочу, чтобы обо мне говорили тоже самое, к слову это был старина Диккенс. Так вот могу выпить много, но порциями, при этом остаться в ясном сознании и головой, могущей работать. Я, к слову, здесь ненадолго от силы месяца на два. Здесь живет подруга моей матери. Как только придёт мой заказ, я съеду. Про заказ даже не заикайся, это пока секрет, но не волнуйтесь, на праздник вас приглашу, поверьте, вы будете в восторге, – он откупорил вторую банку. Казалось, спиртное не властно над ним, он слегка замедленно говорил, взгляд стал масляным, но никаких признаков излишков алкоголя Глеб Борисович не подавал. Он хоть сейчас был готов вести дискуссию с видными философами мира, что в скором времени и продемонстрировал.
– А что это за инсталляции вас на стене? – Поинтересовался я.
– Это одежда моей дочери, одежда из которой она уже выросла.
– Понятно ответил я.
– Ничего тебе не понятно! – Банка в его руках с хрустом смялась, выплескивая содержимое на стол. Помолчав несколько секунд, он произнес:
– Глянь на дверь, видишь там магниты с динозаврами, мы с дочерью три недели собирали разными путями. А вот смотри, – он открыл деревянную шкатулку, наполненную резиновыми фигурками, – вот тут боле двадцати фигурок мы тоже все собрали. Я должен был сегодня с ней увидеться, но она простудилась, надеюсь к следующей неделе малышка поправиться, и мы снова будем путешествовать по городу.
