Из зала отчетливо доносился "Концерт по заявкам телезрителей".Нормально так отец подпевал Газманову и группе "Стрелки",половину слов заменяя своим собственным "ля-ля-ля".Чтобы поддержать отца хотя бы в этом направлении дядя Валера тоже начал басить под "Коммунальную квартиру" "Дюны".На заводе отец занимал место на карьерной лестнице выше, чем седовласый друг семьи. Но когда страна вышвырнула его за пределы бетонного забора, друг протянул руку и через полгода устроил отца на станцию техобслуживания. Простые рабочие мужики были не против после работы принять на грудь и приняли в свою небольшую компанию моего отца. А семейные застолья с шумными гостями за столом и под столом ближе к ночи прекратили существовать, сохранив бывалую прелесть только на полароидных снимках. Это раньше отец помогал приобретать дефицитные детали к магнитофонам, соответственно, и круг его друзей, и близких родственников рос не по дням, а по часам. Вслед за утраченной популярностью и нужностью, один за другим, как вагоны сошедшего с рельсов поезда, из семьи начали исчезать люди. А некоторые остались, как Ларкин отец. Я мысленно была ему благодарна за доставку "посылки" вместе с курьером. И за то, что его дружба оценилась временем, а не количеством подаренных кабелей и прочих шнуров для телика.

– Да ты сама не боролась за своего… кого? Вадика?– наморщила я лоб, когда Ларка снова уселась на место.

– Я просто реально оцениваю свои шансы. Оценила. Прикинула…я не столь привлекательна, как некоторые, вроде тебя.

–Да брось! У тебя модная прическа! Как у той солистки!

– Если уж такую, как ты, бросили, то что могу сделать я? Я провела сравнительный анализ…

– Где ты таких слов нахваталась?– улыбнулась я.– Математик великий! Тоже мне, сравнила она! Линейкой пользовалась, да? И сколько у него в сантиметрах?

Мы с Ларкой расхохотались. А папаша захрапел под неинтересную для его слуха "Агату Кристи".

Как-то раз уже в развеселом мае, когда все одноклассники меняют душные классы на ароматные дворы и сбегают с уроков, я тоже сбежала. Я скрылась из вида от генетики и химии и тихо прокралась в театр. Шла репетиция. Я села с самого края на третий ряд. В зале было темно, и я надеялась, что никто меня не заметит, хотя, конечно, вся труппа знала, чья я дочь. Несколько человек топтались на сцене. Одеты они были, прямо так скажем, не парадно, как будто собрались, чтобы спуститься на второй этаж- проверить почту. И по первым репликам я поняла, что репетируют "Ревизора".Что? Как банально! Все школьники города из года в год приезжают на автобусах именно на эту пьесу, как будто ставить больше нечего! Как будто школьной программе, кроме Чехова и Гоголя, уж и предложить нечего для театральных подмосток. Так…кто там у нас директор? Впереди, посередине стройного ряда бархатных красных кресел. Ах, да…старый пень. И почему его до сих пор не снимут на общем собрании отдела культуры родного города? Мыслит он шаблонно, а о таком понятии, как креативность, небось, и не слышал. Вот я была бы режиссером-новатором и поставила что-нибудь современное, например,"Трамвай "Желание".Да и зачем репетировать то, что уже ставили сто пятьдесят лет назад? Главный герой забыл свое имечко? Я усмехнулась. Но тут же поняла, что люди стоят на сцене ,не знакомые для меня. То есть мать я знаю, а новенькие, наверно, пришли после училища. Все молодые. Время пропущенной генетики тикало, и актеры начали скучать, переваливаться с ноги на ногу, кашлять в кулак, чтобы не потревожить покой загадочного закулисья. Я поняла, в чем дело. А дело в том, что кто-то опаздывал. Девушка, которая играла роль дочери Городничего.

– И долго?..-закряхтел "старый пень".Мне показалось, он уже пустил корни от досады и долгого ожидания.– Так и будем просиживать штаны?

Мать в кромешной тьме заметила меня. А кроме меня, на третьем ряду замечать, собственно, было некого. И махнула мне рукой!

– А давайте Алиса почитает за Марью Антоновну. Она собирается в театральный. В этом году.

Мне стало так неловко, но старый граф первого ряда блаженно заулыбался. И я вышла на сцену. Уверенной походкой, чуть поправляя юбку. Мне передали помятый текст и дело пошло, как по маслу. У всех пошло, как по маслу. Кроме меня. Все читали с выражением свои отрывки, а я впервые почувствовала скованность, зажатость, я превратилась в робота. Я не могла пошевелиться, не говоря уже о том, чтобы всей мимикой и движением рук показать директору свой талант.

– У тебя зубов нет?

– Что?

– Что же ты в таком случае шепелявишь? – разочарованно протянул главный,– Неведомая, поработайте над шипящими.А у вас, наверно, театрального кружка не было в школе?

– Нет…

Я отдала текст матери и покинула зал. А репетиция продолжилась. Позор! Что у меня там после химии? Геометрия? Тоже можно пропустить. Да и вообще не вернусь сегодня в школу, где отсутствует даже так необходимый мне кружок. А ведь зуба у меня действительно нет. И как я раньше сама не обращала внимания на дикцию? Да Бог с ней, с дикцией! Почему я, знавшая и любившая Николая Васильевича с раннего возраста, показала себя абсолютно никакущей. Полным нулем! Разве нельзя было закатить глаза, приподнять удивленно брови, развести руки в стороны? Сделать вид, что у тебя веер в руке и тебе жарко. Я плохая актриса. Я бездарность. Я пришла домой, волоча ноги, как улитка в саду, и рухнула на кровать.

– Ничего, ничего, -утешала потом меня мать. Она начала поднимать с пола разбросанные мною в порыве злости на саму себя книги и складывать на полку.– Если честно, я и не хотела, чтобы тебя касались эти сплетни, интриги. Это тревожное ожидание главной роли…

– Можно подумать, в другой профессии не бывает ни интриг, ни сплетен, ни зависти. Ага, особенно в женском коллективе! Про это снято так много сериалов. Везде все друг друга ненавидят. Для чего тогда я так много читала?

Я села прямо напротив проклятой книжной полки. Мать принялась смахивать пыль с моего компьютерного стола.

– Прекрати,– злилась я. Мне хотелось, чтобы меня утешали и говорили, что еще не поздно подготовиться к экзаменам.

– Чтение книг говорит не о твоем стремлении кем-то там стать, а о твоем желании быть в этой жизни развитым человеком, который способен поддержать разговор, быть всесторонним и интересным в любом обществе, в которое он попадет.

–Серьезный ответ. А с другой стороны, это один театр на весь город, не считая музыкального. И все бы непременно говорили : "Да это дочка Неведомой! Та, что блистала у Рощина. Наверняка, по блату устроили." Да- да, я прямо-таки слышу эти разговоры дам у портретов драматургов.

Мать направилась на кухню, чтобы разогреть любимый отцовский борщ. Со сметаной, зеленью, черным перцем, черным хлебом. Он стал меньше пить. А я, вспомнив все свои достоинства, задумалась о другом институте. Может, все-таки литературный? Я же писала стишки. Но стихи больше не пишутся. Так бывает сплошь и рядом: в детстве или юности пишут, а потом куда-то пропадает желание сидеть в углу с простым карандашом и тетрадкой в клеточку. И улетающая за горизонт рифма растворяется в сероватой дымке предрассветной тишины.

И, кажется, литературный есть в столице, но не у нас. Так, еще…Я гуманитарий. Что еще я люблю, кроме чтения и мужчин? Стать художником и выставлять свои шедевры в местной Картинной Галерее на улице Ополченцев? Родители Алеши, того самого детсадовского приятеля, возможно, помнят меня и помогут с подготовкой. Помогут изобразить в альбоме какой-нибудь нехитрый пейзаж. Нет, мне такой поворот совсем неинтересен. Я уставилась на пустую стену, где висел некогда портретик знаменитости, оторванный за ненадобностью Ларкой. Решено! И это решение заставило меня подпрыгнуть и заорать на всю комнату. Я стану журналистом и буду брать интервью у приезжих артистов! У звезд всех размеров и гонораров, от оперников до эстрадников. И все, читая мое имя на визитке, будут с замиранием сердца произносить: