— Я молился каждому богу, отмеченному на теле, — вставил Беррис. — Должно быть это помогло.

— Чушь! — вспылил Йохан. — Отец все равно явил бы себя! Твои бормотания ничего бы не изменили.

— Ладно-ладно, как скажешь, — огорчился Беррис.

— Когда мы уже были близки к отчаянию, я услышал его голос, зовущий меня по имени, — продолжил Йохан. — А потом он появился на носу, словно всегда там был. Он казался очень усталым. Весь вымок, был очень бледен.

— А его тело, — Рихард подался вперед, — каким было?

— Живым, теплым. Не таким как сейчас. Никто из нас не видел, как он забрался в лодку, но тогда это казалось неважным. Отец жаловался, что ничего не помнит. Его рвало водой.

— Ее текло так много, что пришлось вычерпывать воду, — вставил Беррис, — чтобы не пойти ко дну. Мы пытались перегнуть отца через борт, но он наотрез отказывался приближаться к борту лодки. Едва не начал драку из-за этого.

— Когда туман развеялся, я узнал остров перед нами.

— Но как только мы вышли на берег, взяв отца под руки, он обратился в воду и стек обратно в море! — пожаловался Керан с горечью.

— Это нас… — Йохан замялся, подбирая слово, — поразило.

— Могу себе представить, — кивнул Рихард. — Вы ждали его?

— Нет, ушли. Отца потом не раз видели у берега или в лодке. Он вел себя как обычно: говорил, пел, даже рыбачил. — Йохан развел руки. — Можно сказать, что жизнь наладилась. Не так как раньше, но пошла своим чередом.

— А чего жаловаться? Улов рыбы стал бесподобным. Сети рвались.

— Вы никому не рассказали, что произошло?

— Только Мареку, — пожал плечами Йохан. — Он имел право знать.

— Я не поверил им сначала, но потом сам увидел отца и… — Марек разочаровано махнул рукой.

— Старейшины и простой народ, конечно, расспрашивали, что такого с отцом стряслось, что он с лодки не сходит, но я объяснил это волей предков. Мол, только так у нас будет достаток.

— С этим ты угадал, — заметил Керан. — Погода была отличной, море спокойным, рыбы вдоволь. Крабы сами ползли в котлы. Никто не жаловался. Наоборот, отца чтили больше прежнего.

— Идиллия продолжалось около года, пока отца не нашли на отдаленном берегу едва живого. Он катался по песку, пытаясь разбить голову о камни. Выдавил себе глаза, разорвал рот, оторвал ухо. И кричал, как безумец, постоянно кричал что-то, понятное только ему. Тяжело было это видеть, — Йохан заметно помрачнел. — Он причинял себе вред, хотя я старался уберечь его от этого. Почему ты смеешься?! — возмутился несчастный, заметив блуждающую змеиную улыбку на губах герцога.

— Твой рассказ о тщетных попытках удержать Ульвара в мире живых звучит для меня как удачная шутка. Ты не мог ему помочь… Что вы сделали с телом?

— Завернули в саван, оставили в доме мертвых покоиться три ночи. Только на следующее же утро тело исчезло, а спустя несколько дней, как ни в чем не бывало, отец явился с приливом… — Керан, казалось, был раздосадован непостоянством Ульвара.

Братья умолкли. Герцог медленно прогуливался по залу, провожаемый угрюмыми взглядами. Откровения детей Ульвара дали ему достаточно пищи для размышлений. Многое подтвердилось, кое-что было в новинку. Нужно было понять, что это значит для него. Рихард повернулся спиной к братьям. Массивное, грузное чудовище, скрытое в тенях вторило его движениям.

— Ты говорил, что прошел путь отца. У тебя все было в точности также? — несмело спросил Марек, затронув суть вопроса над которым мучительно размышлял герцог.

— Между нами имеется существенная разница. — Рихард соизволил обернуться. — И эта разница определяет наше и… — он кивнул в сторону братьев, — ваше будущее.

— И в чем же она? — напрягся Керан. — Открой тайну. Мы рассказали тебе все, что знали.

— Вы будете не первые, кто услышит мою историю. — Рихард пожал плечами, присаживаясь на лавку. — В детстве вы любили страшные истории?

— Я и сейчас люблю, — отозвался бесхитростный Беррис.

— Эта будет одна из таких… Представьте себе бескрайние, укрытые прохладной утренней дымкой болота. По мягкому мху, торфяным кочкам среди сочащихся влагой деревьев бредет человек. Он уходит все дальше и дальше прочь от населенных мест, углубляясь в безлюдный край, полный невиданных чудовищ, порожденных топью. Он не ранен, не болен, поэтому зашел далеко, намного дальше, чем другие. Человек встречает восход, провожает закат, но не останавливается, вдыхая сладкий запах разложения, дурманящий аромат гнилой воды. На сердце у него легко, он знает, что не вернется назад. Когда у него не остается сил, чтобы сделать следующий шаг, он оступается и медленно погружается в черную утробу болота.

— Почему он это сделал? — шепотом спросил Йохан, завороженный рассказом. — Зачем искал мучительной смерти?

— Если что-либо и терзало прежде этого человека, оно больше не имело значения. Его более не связывали привязанности, страсти и желания. Он принял решение зайти туда, куда не заходил более никто. Когда жижа достигла его лица, он вдохнул воздух и задержал дыхание, наблюдая, как небо над головой окрашивается в зеленый цвет. Темные воды болота беззвучно сомкнулись, человек не сопротивлялся, продолжая погружаться — все ниже и ниже… Он принял Вечную топь такой, какая она есть во всем многообразии и совершенстве. И захлебнулся ее водами. — Герцог меланхолично покрутил в руках еще пахнущую медом и молоком чашу. — А спустя девять месяцев на свет появился я. Новорожденный, невинный младенец в теле взрослого мужчины.

— Безумие не сразило тебя? — удивился Керан.

— Вначале я был не более разумен, чем лист на дереве, — пожал плечами Рихард. — Мной двигали простые желания — голод, жажда. Я не помнил, кем был, чем стал, потому что от человека у меня осталось только тело, а все прочее принадлежало тому, что не имело прежде сознания. Лишь со временем мало-помалу память человека и чувства возвращались. А с ними память и могущество Вечной топи. В конце концов, это толкнуло меня к безумию.

— И как ты сумел совладать с ним?

— Совладать? — рассмеялся Рихард. — Совладать, означает подчинить. Ошибочный путь, ведущий к иному безумию. Я позволил себе в нем раствориться, принял его, как когда-то мой предшественник принял Вечную топь. Только так я смог достичь желанного равновесия между человеческим и чудовищным началом.

Он снисходительно посмотрел на братьев. Так скучающая куница глядит на цыплят, прежде чем передушить их. Сыновья Ульвара не были трусами. Пять лет жизни рядом с чудовищем, бывшим им вместо отца, не прошли даром, но всем им, даже Беррису, стала видна их собственная ничтожность. Рихард специально дал понять, что его уязвимость — мнимая.

— Осознали разницу между мной и Ульваром? Ну же! Здесь нет подвоха, все на поверхности.

— Ты умер в болоте, а он в пещере? — несмело предположил Йохан.

— Неважно где умер, важно как. Я отказался от жизни, жаждал смерти, принес в себя в жертву с радостью. А Ульвар? — Рихард разочарованно хмыкнул. — Оказался заперт в каменном мешке помимо воли, пожертвовал собой, давая вам время, чтобы уйти. Хороший отец, признаю. Только был ли он спокоен, когда волны сомкнулись над ним? Нет, внутри него все кричало от ярости, он не желал умирать. Так что же произошло? Ульвар добровольно принес себя в жертву — да. Принял ли он море, ставшее могилой? Ни в коей мере. Иначе его бы не рвало морской водой. Он должен был уснуть, переродиться, а он вцепился в прошлое как клещ… Теперь это сводит его с ума.

— Что же нам делать?

— Можете помолиться, пока я думаю, как помочь Ульвару.

— Зачем тебе ему помогать? — спросил Йохан с подозрением. — Это из-за него ты лишился друга и прежнего уклада. Белый берег теперь наш.

— Словно мне есть до этого дело… — поморщился Рихард. — Людям, чья жизнь скоротечна, не понять, что значит встретить кого-то, кто никогда не умрет. Ульвар попросил меня помочь. Конечно, я не откажу ему, чтобы вы там себе не выдумывали… А сейчас меня интересуют обращенные. Когда он занялся ими?