Помню, были и мои сужденья

Ужасно дерзкими в двадцать лет,

Когда высказывала мнение

О том, о чём представленья нет,

Тогда по первому впечатленью

Не боялась оценки давать,

Конца не было изумлению

Своей дерзости лет через пять.

Прозорливостью мы не владеем,

И когда изменяем свой взгляд,

О сказанном в спешке сожалеем,

Но уже не вернуть слов назад.

Всё течёт и всё изменяется,

И только мудрость спасает нас,

Что возможность даёт исправиться,

Чтобы с миром поладить был шанс.

И возможно вины искупленье,

Если заблужденье осознать.

Но будет поздно просить прощенья,

Коль ляжет Каинова печать.

Когда с годами приходит мудрость,

О словах своих будешь жалеть,

Об умершем не скажешь уж глупость,

Что не надо о нём нам скорбеть.

И не в шутку заболевший дядя

Не будет раздражать тебя

За то, что смерти в глаза уж глядя,

Уважать всех заставил себя.

Полетика увидела монстра

В том, кого уже весь мир любил,

Объясняется всё это просто:

Видно, здорово ей насолил.

Можно в каждом найти плохое,

Стоит только очень захотеть,

И уже светлое и большое

Начинает немного смердеть.

Быть хорошим для всех невозможно,

Осуществляя мечту свою.

Задетый в спешке неосторожно

Превращается в кару твою.

Судить о поэте беспристрастно

Может лишь равный ему во всём,

Не теряя времени напрасно,

Классика в эксперты призовём.

О Пушкине сказал Достоевский,

Что тайну русской души б открыл,

Если б только оставил мир светский

И где-нибудь в тишине творил.

Озорной, весёлый, шаловливый,

В любое общество вносил задор,

Стиль в стихах изящный и игривый

Во всём мире произвёл фурор.

В детстве мы без рыбки говорящей

Не умели просто засыпать,

А без сказки о царевне спящей

Научиться не могли б мечтать.

Развесёлая русская удаль

С африканской мистикой в крови

Сделали рифму настолько чудной,

Что никто не сумел превзойти.

Под пером великого гения

Всё, что вниманье его привлекло,

Перевоплощалось в творение,

Что в вечности запечатлено.

В излишней резвости чуть-чуть странен,

Проказник, позёр и ловелас,

Но признавал даже сам Державин

То, что укрощён им был Пегас,

Признан был он как глашатай правды

И новаторских дерзких идей,

Юноша, носивший бакенбарды

В ореоле изящных кудрей.

Много было чудесных мгновений,

Насладился он ими сполна,

Но не сумел понять даже гений,

То, что жизнь у нас только одна.

Обращаться с нею как с находкой

Должен каждый, а не рисковать,

Чтобы не была она короткой,

Мудрость в советчики призывать.

И казалась жизнь калейдоскопом,

Сменой чувств, желаний и страстей.

Шёл аллюром, рысью и галопом,

На дыбы поднимая коней.

Играл он ею с таким азартом,

Что бретёров даже удивлял,

И слывя в свете ветреным франтом,

К ногам красавиц её бросал.

Одарив уникальным талантом,

Господь в спутницы дал существо,

Что стала счастья семьи гарантом,

Раскрыв пред ним любви волшебство.

Натали была как Галатея,

Что создал мастер Пигмалион,

В высший свет вошла она робея,

И был очарован ею он.

Появившись в придворном обществе

С тем, кто в поэзии был как бог,

Равных не было кому в творчестве,

Она видела в лицах восторг.

Тот фурор вызывала, казалось,

Её несравненная красота,

А публика уж тем восторгалась,

Что гением любима она.

Как строки стихов его поражали

Разум людской, сотни мыслей будя,

Так мужские сердца трепетали

Образ девы прекрасной любя.

Всё то, что семьи его касалось,

Как реликвию оберегал,

Окружающим не зря казалось,

Что жену как чудо обожал.

Как же вышла эта трагедия?

Соблазн красотой очень велик,

Но недосягаемость гения

Рождает много тоже интриг.

А он оценил выше искусства

К земной женщине свою любовь,

Ради этого яркого чувства

Рисковать готов был вновь и вновь.

Все мы мечтаем, чтоб нас любили,

Чтоб жизнь провести с кем-то вдвоём,

Как Руслан на поиски Людмилы,

На опасность несмотря, идём.

В юности без «чудного мгновенья»

Никому из нас не обойтись,

На всю жизнь осталось вдохновенье,

В первый раз хотя и обожглись.

Потом в Германе иль Дон Жуане

В зрелости себя мы узнаём,

Когда вдруг во власть к Пиковой Даме

Или к Командору попадём.

Как Онегин, когда понимаем,

Что прошли мимо любви своей,

То простить всем сердцем умоляем,

Но былых уж не вернуть страстей.

Снисходило свыше вдохновенье

К баловню удачливой судьбы,

В вечность мог он превращать мгновенья,

Речь коль заходила о любви.

В его стихах ни тоски, ни горя,

Жизнь настоящая течёт в них.

В том и была для нас его воля,

Чтоб берегли мы близких своих.