Я обречен, конец близок, ноги коченеют в могильном холоде, а паники нет. Даже странно. Будущего нет, настоящее не имеет никакого значения, а прошлое… Прошлое прошло, его не вернуть, да и если можно было бы вернуть, то не стал бы, не такое уж оно было радостное.

Домашние хлопоты целиком лежат на Яне. В квартире всегда чисто, белье свежее. И как только она всё успевает? У нее хорошо получаются салаты и супы, а вот вторые блюда из мяса выходят либо очень жирными, либо сухими. Сама она их никогда не ест, а я давлюсь, икаю, запиваю горячим чаем и ем. Сегодня на ужин гуляш. Резиновые кусочки мяса потонули в жиру и исчезли под оранжевой мутной пленкой. Долго ковырялся, но так и не доел, в тарелке осталось много жидкой жирной массы.

Из-за стола встал с тяжестью в печени. Яна сосредоточено наблюдала за мной. Хотел уже выйти из кухни, как вдруг, тарелка с остатками гуляша полетела в сторону мусорного ведра, скользнула по краю, упала на пол и рыжие пятна забрызгали стену. Я оцепенел. Никак не ожидал такого поступка от женщины, которая обращается с посудой бережно, как с младенцем. Она и сама не ожидала, сидела на том же месте, но уже бледная и глубоко дышала, а в глазах сверкало какое-то безумство.

– Зая, ты чего?

– Я не зая, не рыбка, не птичка. Терпеть не могу этот зоопарк. У меня есть имя, и оно меня полностью устраивает!

– Перестань. Я всё понимаю, ты устаёшь, это всё быт, рутина…

– Какая к чёрту рутина. Я люблю и умею готовить, мне нравится, когда все с удовольствием едят, но когда тебе не говорят за это даже спасибо, то это и есть рутина. Самые обыкновенные вещи должны приниматься с благодарностью…

Раньше я не видел её такой, раздувала ноздри, хватая и выстреливая воздух, но всё равно задыхалась, дрожала, глотала окончания и целые слова, слезы текли так обильно, что намокли волосы на висках.

Я опустился перед ней на пол, головой прижался к коленям и крепко их обнял.

– Прости меня, я виноват, не подумал.

Она немного успокоилась, всхлипнула.

– Совсем не съедобно?

– Нет, ну почему же, очень…

– Врун, сказал бы сразу, что это не еда, а собачье дерьмо, но не нужно лгать, пожалуйста, никогда не лги мне.

Мы просидели так долго, она на стуле, я на полу перед ней. Молчали. Яна гладила меня по голове, а по стене стекали капли жира.

Глава девятая

Яна не была актрисой, она действительно была разной. Чередовала в своей сущности манеры заботливой матери, роковой женщины, деловой леди, простушки, жертвы, госпожи. Одно оставалось неизменным, в любой ипостаси она была на высоте, хотя сама считала иначе и, как бы вытрезвляя меня, указывала на свои недостатки. Такая самокритика лишь забавляла. «У меня совсем нет талии, – говорила она в моих объятиях, – а эти ужасные растяжки, фу, уродство», «Дай-ка посмотрю, – отвечал изумленно и целовал живот, провоцируя приступ щекотки». Иногда кажется, что она подталкивает испытать к ней отвращение, получить повод сорвать с меня маску в доказательство лживой натуры всех мужиков, но усилие тщетно, парирую каждый выпад и контратакую.

Кто обжегся на молоке, дует на воду. Яну преследуют призраки её неудач, фантомные боли ушедшей юности. Мои прикосновения для неё слишком навязчивы, она не любит долгих прелюдий и ласк, как затравленный волчонок, за мягкой внешностью которого кроется злость.

На календаре седьмое сентября. После мощного ливня идет ситный дождь, стихает, нарастает, но никак не кончается. Яна заберет малышек из садика, оставил ей деньги на такси, а мне нужно поговорить с отцом.

Договорились встретиться возле бизнесцентра на Нижнебульварной в семь часов. Ужасное время для поездок по городу, но не так уж часто он о чем-то просит. Отец ждал на стоянке. Я остановился, и он поразительно легко для своей грузной фигуры запрыгнул в машину. В салоне запахло перегаром:

– Привет сынок, думал, уже состарюсь на парковке. Чего так долго?

– Извиняй, пробки, – ответил я равнодушно и немного приоткрыл окно.

– Как машинка?

– Спасибо, хорошо.

– Как твоя девочка, когда познакомишь?

Я не говорил ему про Яну и судорожно стал перебирать, кто и что мог ему рассказать, но так ничего и не надумал.

– Тоже хорошо, а откуда ты знаешь?

– Догадался. Увидел в подстаканнике красную помаду и спросил вот в надежде, что мой сын не из этих, – он усмехнулся своей шутке, – я надеюсь, что восемнадцать ей уже есть, а то нас ждут неприятности.

– Разумеется есть. Она прелесть, познакомлю вас на днях.

– Отвези-ка меня домой, а по пути кое-что обсудим.

Я кивнул, включил передачу, и автомобиль плавно пошел к выезду.

– Заезжал на наш дом, – продолжил отец, – в почтовом ящике взял письмо от военкома.

По спине пробежали мурашки, я сглотнул и вытаращился на отца с испугом.

– Пишет, что ждет тебя с вещами в ближайшее время. Ещё бы, не призывник, а мечта. Но есть и хорошие новости, ты уже неделю как студент института физической культуры и спорта. Сделаешь фотографии, сходишь в деканат и получишь студенческий билет, я обо всем договорился. Обмывал сейчас с твоим деканом зачисление сына.

– А без этого никак, пап, ну что я там забыл.

– Я не давлю, хочешь в армию, иди, для тебя же стараюсь.

– Нет, в армию не хочу.

– Ну, двух детей ты за месяц не родишь, по здоровью не откосишь, об этом раньше нужно было думать, а отсрочку дадут только в этом институте, в Гарварде у меня друзей пока нет, так что не время харчами перебирать. В жизни пригодится, ты же понимаешь, что футбол это не профессия, сегодня ты звезда, завтра все забыли.

– А учитель физкультуры, разве профессия, – огрызнулся я, – и напомни, пожалуйста, сколько раз тебя твой красный диплом агронома выручал?

– Я буду помогать, чем смогу, ты же знаешь, но возьмись за ум, времена круто изменились. А диплом агронома помог, когда алюминий на пшеницу менял в девяносто восьмом, они мне фураж по цене первого класса запихнуть хотели, до сих пор бы ту пшеничку жрали, а так посмотри на какой ты машине ездишь, я в твои годы о велосипеде мечтал.

В инфизе училось много одноклассников, с той лишь разницей, что они уже скоро окончат. Я их открыто считал дебилами, о чем в лицо говорил каждому и не раз. Институт тут не при чем, совпадение, но появиться там первокурсником было бы совсем некстати. Но и в армию идти нет ни малейшего желания. Вот же засада.

Отец задремал. Мы подъехали к его дому, я заглушил мотор и нервно грыз кожу вокруг ногтей, в надежде, что есть запасной вариант, он сейчас проснётся, рассмеется, и скажет, что классно меня разыграл. Папа проснулся, но не рассмеялся, а напомнил, что завтра к десяти в деканат с фотографиями, поцеловал и крепко пожал руку на прощание. Настроение такое, что осталось только утопиться в реке.

На улице стемнело. На время не смотрел, наверное, было уже часов одиннадцать. В квартире темно и тихо. Девочки спят. Вошел в спальню. Яна сидела на широком подоконнике. Её силуэт был едва различим на фоне темно-серого неба.

– Не включай, пожалуйста, свет.

Я подошел к ней вплотную, глаза привыкали к мраку. На подоконнике стоит пустая на треть бутылка вермута и стакан. Яна сползла с подоконника, щелкнула выключателем на ночнике и стала передо мной в нелепом выгоревшем на солнце сарафанчике, который был ей мал и едва прикрывал попу.

– Тебе нравится? – Она взялась за подол с обеих сторон и растянула платье в стороны. – Бабушка сшила его, когда мне было двенадцать лет. Каждое лето я проводила у неё в Сальске. Мешала родителям жить для себя. Отец так и не смирился с тем, что я не мальчик, как же так, у него, у десантника, и сыкуха в доме растет.

– Ты пьяна?

– Нет, – она замахала головой, и чуть не свалилась на пол, но я вовремя подхватил – совсем чуть-чуть выпила. Будешь? – Она протянула мне почти пустой стакан.

– У меня есть идея, давно хотел попробовать один коктейль из фильма, я сейчас, я быстро.