«И сердца любящего кровь… залила бездыханное тело», – допел Рей и снял руки со струн цитры. Девочка открыла глаза и улыбнулась. Рей взлохматил свои волосы и покачал головой:

– Враг меня дёрнул петь тебе это в детстве. На том свете твои родители с полным основанием снимут мне голову, отрубят ноги и руки, а тело бросят воронам.

– На том свете у тебя не будет тела, а душе никто не может навредить, кроме врага. Но ему в садах Всевышнего делать нечего, – веско сообщила девочка.

– Думаешь? – притворно удивился Рей. – Докажи.

Девочка порывисто притянула к себе Святейшую книгу, раскрыла на нужной странице, прочла вслух несколько строк, удивляясь, как это Рей мог забыть о подобном – и вдруг поняла, что он ловко её провёл, и заливисто расхохоталась. Рей подхватил её смех и мягко погладил по голове.

– Обманщик, – она захлопнула книгу и перекатилась по траве, раскинула руки в стороны и зажмурилась, подставляя лицо солнцу.

– А ну, в тень! – тут же рыкнул Рей, и она подчинилась. Это была своего рода игра: она пыталась понежиться на солнышке, а он раз за разом не давал ей этого делать, говоря, что она станет так похожей не на леди, а на бродяжку.

– Эй, старик! – крикнул Одноухий Сэм, и Рей обернулся к нему. Девочка никогда не понимала, почему он отзывается на «старика», будучи ещё почти совсем молодым, но спросить снова не успела – легко поднявшись на ноги, Рей отошел к Сэму и о чём-то с ним негромко заговорил. А девочка погладила пальцем деревянный бок цитры и почему-то загрустила. Наверное, потому что ей было уже тринадцать, а значит, уже совсем скоро ей пора будет становиться настоящей леди, ехать на бал и встречать там лорда. Не то чтобы она этого не хотела – на самом деле, хотела больше всего на свете, – но было грустно думать, что их тихая жизнь с Реем, долгие дороги, которые они проходили с другими артистами или вдвоём, будут позади.

Между тем Сэм начал размахивать руками, а Рей напрягся – девочка видела, как закаменела его спина.

– … даром кормить! – донеслось до неё хриплое рычание Сэма.

Что ответил Рей, было не слышно, но девочка видела, как он резко мотнул головой. Сэм вскинул руки и начал, кажется, просить, но Рей не соглашался. Он упёр руки в бока и отставил в сторону ногу – девочка знала, что в сапоге у него спрятан кинжал, и заволновалась. Но напрасно. Сэм сжал толстые, как две небольшие сосиски, губы, нахмурил кустистые брови и что-то коротко сказал. Рей пожал плечами, развернулся и отошёл обратно к дереву. Девочка надеялась, что он сейчас снова сядет на траву и, может, сыграет что-то ещё, но он бросил коротко:

– Мы уходим.

В прежние времена девочка начала бы ныть и канючить, спрашивать, можно ли проститься со всеми, но она была уже достаточно взрослая для этого и знала: если Рей сказал уходить, значит, никакого прощания не будет, надо просто встать, взять книгу и маленький кожаный кошелёк на длинных шнурках и уйти не оборачиваясь.

Рей перекинул цитру через плечо, поправил широкий ремень, забрал малиновый дублет, протянул девочке руку, которую она крепко сжала, и они оставили фургончик и его обитателей. По привычке девочка замотала голову большим платком, чтобы защитить лицо от солнечных лучей.

Выйдя на широкую дорогу, Рей решительно повернулся спиной к столице и зашагал прочь от неё. Сначала он шёл молча и, похоже, был зол, но постепенно морщины на его лбу разгладились, и он засвистел незнакомый лёгкий мотив. Девочка улыбнулась и прижалась к его руке. На самом деле, ей было неважно, куда они идут, пока они вместе.

– Мы с тобой снова вдвоём, малышка, – отвечая на её мысли, произнёс Рей.

– Чего хотел Сэм?

– Чтобы ты заменила его дочку сегодня. Я отказал. Пока я жив, ты не станешь ярмарочной плясуньей, и сказал об этом Сэму.

– И он тебя прогнал?

Рей рассмеялся:

– Нет, что ты. Я ему был нужен – у него нет ни одного человека, способного извлечь из музыкального инструмента звук, хоть сколько-нибудь отличный от отрыжки. Он просто решил заплатить мне в два раза меньше. А я, Мэгги, слишком себя уважаю, чтобы петь весь вечер за три золотых.

На самом деле девочку звали не Мэгги, а Магарет, леди Магарет, как называл её иногда Рей, но она не любила это имя – оно было какое-то слишком сказочное, ненастоящее и принадлежать должно было высокой красивой леди, а не ей – тощей и бледной девчонке. В любом случае, Рей предупреждал её, что, возможно, ей придётся называться другим именем в будущем – поэтому к своему она старалась не слишком сильно привыкать.

– Разве три золотых – это не лучше, чем ничего? – спросила она и тут же пожалела о своих словах. По лицу Рея прошла тень, он опустил голову и тяжело вздохнул. – Прости, ты прав.

– Не прав, – отозвался он через несколько минут. – На три золотых мы купили бы еды или сняли бы комнату в гостином доме. Тебе не помешало бы помыться и причесаться, да и я душу бы продал за бадью горячей воды. Но, – он фыркнул, как недовольная лошадь, – каков нахал!

Нахалом был, конечно же, Сэм.

– Мы раздобудем денег где-нибудь ещё, – ободрила его Мэгг, хотя умом понимала: перед Днём конца года все, кто готов платить за песни, собрались в Шеане, а в округе едва ли хоть кто-то расстанется даже с медным каном для бродячего поэта. – И мы позавтракали.

Правда, было это несколько часов назад, и от обеда Мэгг не отказалась бы, но Рею об этом знать совсем не требовалось.

Рей слабо улыбнулся и, кашлянув, запел гимн солнцу. Мэгг не рискнула подхватить его, боясь своим блеяньем испортить восхитительный звук, и просто закивала в такт. Идти под песню было легко и приятно, солнце почти не пекло, а ровная дорога стелилась под ноги, как волшебный сказочный ковёр.

* Автор баллады – Ольга Муржа.

«Баллада о поэте и леди Майле»

{Если в сердце любовь загорелась,

То устам не вели промолчать.

Не гаси разожжённую смелость —

Будет мучить сильней палача.

(проигрыш)

Люди часто его привечали:

Он был бард и бродячий поэт.

С верной лютней своей за плечами

Он один обошёл целый свет.

Позабыто давно его имя,

Затерялось обличье в веках

Только память у нас не отнимет

Те баллады и лютню в руках.

Леди Майлы в ту пору в Шеане

Не сыскать ни милей, ни нежней.

И при горничных всех и охране

Он открыл, что поёт лишь о ней.

Он готов был услышать глумленье,

Издевательство, хохот и злость.

Но настигло его изумленье,

Ведь в ответ её сердце зажглось.

Позабыв про сестёр и запреты,

Про отца необузданный нрав,

Леди Майла сбежала с поэтом,

На препятствия все наплевав.

Как в безумстве волшебного рила,

Словно света на самом краю,

Леди Майла поэту дарила

Ежечасно всю сладость свою.

(проигрыш)

Но их счастье продлилось недолго:

У верёвки всегда есть конец.

Леди Майла ослушалась долга —

Был разгневан суровый отец.

Он уже смаковал привкус мести,

Горько-сладкий, как бочковый эль.

Он нашёл их, скрывавшихся вместе,

И поэта позвал на дуэль.

Зубы скалила сталь, и поверьте,

Не бывает картины страшней!

Шпага лютню пронзила, как вертел,

И поэта насквозь вслед за ней.