В это время здесь совсем нет людей. На рассвете воздух наполняет только еле слышный стрекот насекомых в седой траве да нестройный пересвист птиц в побуревших кустах. На юге осень вообще странная.

  Дома сентябрь - это всегда праздник, раноцветье перед мрачным зимним монохромом. В парках, вдоль бульваров и дорог кумачом, желтым, охристо-рыжим пламенеют Деревья (именно так, с большой буквы, потому что осенью каждое дерево - личность), летом стоявшие безликой зеленой массой. Носятся в ярких комбинезонах собаки и дети, вороша огромные кучи пестрых листьев. Возле домов пахнет грибами, сдобой и яблоками - дачники потянулись домой и вступили во вторую битву за урожай, теперь надо все съесть. На прудах кучкуются говорливые жирные утки, то и дело проносятся стайки птиц, оглашая с высоты город незнакомыми незатейливыми песенками. И небо синее-синее, такое чистое, что, кажется, если очень захотеть, можно и в полдень увидеть звезды. Когда-то я их видела.

  А здесь... Все краски просто выцветают, выгорают, умирают за лето под безжалостным солнцем. В выбеленных, досуха выжженных травах, шелестящих на склонах гор, остаются лишь жалкие крохи жизни - черно-красные полосатые жуки карабкаются на торчащие тут и там ржавые стебли конского щавеля да шуршат ящерицы, пригревшиеся на плоских камнях. Деревья и кусты стоят пропыленные, облезлые, их листья просто буреют, скукоживаются и, влекомые ветром, рассыпаются в прах еще в полете. Пахнет пылью и затхлым вином, горчит полынным ветром на губах. Тут осень не румяная да пышная хлебосольница, а убогая старуха с ссохшимися сосцами и чревом. Как и я.

  Тяжелая сумка давит плечи. За годы в моей жизни скопилось слишком много вещей, которые приходится приносить сюда. Проживать этот день раз за разом, через всю боль, через все потери и... Чтобы потом я смогла идти дальше. Уходить и жить. А сейчас мне надо просто пройти по дороге чуть дальше и свернуть вверх, сразу за оврагом.

  Я ненавижу этот день. Год за годом он забирает у меня самых дорогих, самых близких, любимых. А ведь так было не всегда. Стоит закрыть глаза и расслабиться под теплым солнцем, приноровившись шагать в гору, как я врываюсь в то утро, с которого начался мой путь сюда, почему-то из хранилища воспоминаний выкатился именно этот осколок.

  - Ирина Павловна, а Ксюха опять в кусты полезла! С новенькими! - ревниво доложилась воспитательнице Полина, делая страшные глаза и поджимая губки.

  - Ох уж мне эта Леснова, вечно влезет куда не надо. Леснова! Опять шаболдаешься незнамо где, а мне ищи тебя, бегай! Леснова! Девочки не лазают по кустам с мальчиками! У них от этого того, этого самого. Короче рано тебе еще! Леснова! Кому говорю сюда иди! Уши надеру!

  А я сижу в засаде за верандой в густых кустах сирени за верандой и хихикаю. "Вот еще! Нашла чем заманивать! Меня и на пироги с повидлом оттуда не выманить, а эта "Уши надеру!" А Полинка, ну ябеда! И вовсе ни с какими новенькими, нужны они мне как бублику вапер... ватет... а, ватерпас! Я их и в глаза не видела!" Да уж, дедушка всегда был кладезем дивных в своей нелепости выражений.

  Высиживала я тогда ворону. На границе забора садика росла старая береза с обломанной макушкой, а чуть выше, в развилке, было воронье гнездо. Все лето его скрывала густая зелень, а по осени листва потихоньку редела и можно было рассмотреть эту незатейливую конструкцию из торчащих во все стороны веток. Но меня интересовало не само гнездо, а его содержимое, ворона и вороньи сокровища.

  В то лето мы не поехали ни на дачу, ни на море - родители были по уши завалены учебой и работой и я торчала в городе, изнывая от скуки. Группы в саду перемешали, я ни с кем сходиться не захотела и проводила дни в блаженном одиночестве. Вот тогда-то я и познакомилась с обитательницей гнезда, вороной-слетком. Началось все с моих подношений - вкусных хлебных корочек и блестящих штучек: стеклышек, гаечек, конфетных фантиков, а к концу лета мы, если можно так сказать, подружились, и ворона периодически хвасталась мне своими интересными находками, зная, что я ничего у нее не отберу, а наоборот, непременно добавлю что-нибудь в ее коллекцию.

  Вот и в тот день я положила на дорожку у забора "приманку" - ярко блестящую на солнце малиновую, из плотной фольги, крышку от кефирной бутылки, а сама засела в гуще сирени и приготовилась ждать. Тут меня отвлекло копошение какой-то настырной букашки, запутавшейся в пушистых волосах на затылке. Я потерлась головой о плечо, пару раз провела под высоким хвостиком рукой, пытаясь стряхнуть противного жучка и тут услышала чье-то сопение за спиной. Кто посмел полезть сюда?! Это мое место!

  Я резко развернулась и... Нет, конечно, я тогда ничего не поняла. Ну кто в пять лет думает дальше следующих выходных, ну ладно, ближайшего праздника или Нового Года? Год, два, да даже пять лет (столько же сколько уже прожил на белом свете!) кажутся чем-то нереальным, огромным, недостижимым. И в тот момент я даже подумать не могла что один из тех, кто прятался в глубине куста за спиной, станет смыслом моей жизни на долгих пятнадцать безбрежно счастливых лет, а второй не даст мне уйти из жизни когда... И что оба меня покинут.

  Из зарослей черной бузины с шумом вспархивает птица и я снова возвращаюсь в реальность, где есть только я, моя боль и одиночество. В сеточку на кроссовках набились острые длинные зернышки из остистых колосков. Колются, все ноги горят. Но это не важно, уже ничего не важно.

  Какой мой Данька был смешной и лохматый! С красноватой полоской, оставшейся от скользнувшей по щеке ветки, в съехавшей набекрень кепке (и всегда так, всегда встрепанный и все шапки набекрень, будто в его шевелюре загулял пролетный ветерок), голубые глазищи горят, губы чуть подрагивают в хитрой улыбке...

  - Что там у тебя? - спросил он с предвкушением, а я все переводила взгляд с него на второго мальчишку. Почему-то вспоминался стих про кота, который был черен как ворон, ведь он тоже был почти сплошь чернота: чернющие волосы, давно не знавшие нормальной стрижки и потому нервными прядками обрамлявшие его худое смуглое лицо, темные и теплые как ночь глаза, даже одежда почему-то черная, хотя детей всегда старались одевать в яркое или светлое.

  Я тогда в ответ только сердито засопела, а эти двое прокрались по бокам и принялись осматриваться по сторонам так, будто это для нас троих было самым привычным делом - сидеть в кустах и сторожить ворон.

  Тут я наконец заметила свою подружку, которая задумчиво обозревала нашу троицу в засаде, раздумывая, подлетать или нет. А была бы я одна, она бы сразу же слетела вниз! Ух как же я на них разозлилась!