«А раньше такого не было, – подумал Головань, – видать тяжелее я стал»

Дело шло к вечеру. Солнце, натрудившись за день, уже собиралось бухнуться за горизонт в воздушный океан, чтобы немного освежиться от своей же жары и отдохнуть до утра. Камыш, предчувствуя ночную прохладу, толкаемый речным ветром, зашумел веселее. Нахальные лягушки, повылазив на берег, своим квакающим хором, пытались доказать всем остальным обитателям реки, что здесь – самые главные они!

Полковник хотел незаметно подойти к отцу, но тот, очевидно, обратил внимание на качающиеся доски мостка, поднялся и оглянулся. Игнат тем временем шагнул на помост. Мужчины оказались лицом к лицу. Степан Моисеевич смотрел на сына и улыбался. Он взял его за плечи и сказал:

– Э, какой ты стал. Настоящий казак.

Отец с сыном обнялись.

– Мать уже видел? – поинтересовался Степан Моисеевич. – Вот радости то ей будет.

– Видел. Она уже побежала по соседям рассказывать.

– Ну, то пойдем до хаты, сынку.

– А как же рыба?

– Да, Бог с ней. Куда она из реки денется? Подождет. Не каждый день у меня такая радость.

Казаки подошли к дому. Во дворе уже собрались соседи. Женщины суетились, помогая матери Голованя накрывать на стол. Мужчины стояли, степенно разговаривая между собой. Видя, идущих Игната с отцом, от беседующих отделился один казак и пошел навстречу Голованю. Расставив в стороны руки, он весело проговорил:

– Здорово, племянник. Давно ты не заезжал в наши края. Да, у тебя, похоже, полковничий пернач за поясом. Да, ты… Вы, никак, уже полковник? – замялся подошедший дядя Игната Олег Дубовой.

– Ну, что ты завыкал? Полковник я, полковник, – сказал, улыбаясь Головань, и обнял родственника.

– Пойдемте в хату, казаки, – пригласил гостей отец Игната, и все начали заходить в дом.

В большой комнате уже были накрыты столы, стоявшие вдоль стен. Все расселись. Встал Степан Моисеевич и сказал:

– Выпьем за моего сына. Спасибо ему, что нас с матерью не забывает. Вот, приехал навестить.

Казаки выпили по полной чарке, а женщины только пригубили. Рядом с Игнатом сидела мать, прислонившись к нему. Казалось, её не интересует, что происходит вокруг. Радость от встречи с сыном заполнила сердце Марии Ивановны настолько, что весь остальной мир перестал существовать. Гости выпили еще по чарке. Разговоры стали оживленнее.

– Скажите, пан полковник, а крепко побили татар у Перекопа? – поинтересовался старый казак, сидящий возле отца Голованя.

– Да, думаю, что не скоро теперь появится желание у хана Герея пробовать нас на крепость, – ответил Игнат.

После этих слов, казаки одобрительно загомонили. Распалившийся, то ли от горилки, то ли от услышанного Олег Дубовой выпалил:

– И я поеду на Запорожье. Ей Богу, завтра же и поеду. Возьмешь меня с собой, Игнат?

– Завтра поговорим, – сдержанно ответил полковник.

Головань обратил внимание, что сидевшая за столом напротив девушка, лет восемнадцати, не сводит с него глаз. Он пристально посмотрел на неё, и когда их взгляды встретились, она опустила голову.

– Мамо, а кто-то, такая, сидит за столом напротив? Вон, возле окна.

Мария Ивановна, как будто очнулась, посмотрела и сказала:

– А, да то Леся, Виниченкова дочка. Гарная дивчина. А што, сынку?

– Нет, ничего. Я просто так спросил.

Гости уже развеселились до такой степени, что требовалось выпустить скопившуюся внутри энергию от принятых градусов.

– Игнат, а ну, спой нам песню, как раньше бывало, пел, – попросила женщина, сидящая рядом с матерью Голованя.

– А про что же петь, тетка Горпина? – задал вопрос Игнат.

– Про любовь, хлопче, про любовь.

Молодой полковник посмотрел на Лесю и запел:

Чи кохаю тебе мила, хто ж про таке знає.

Та як гляну в твої очі, серце завмирає.

Від твого дотику, квіти розквітають.

Від твого голосу, зірки в небі сяють.

Як тебе не бачу, душа відлітає.

А твоя поява, життя позвертає.

Все молча, слушали Голованя. Тетка Горпина поднялась и весело проговорила:

– Хватит грустить. Айда во двор танцевать. А ну, заиграйте нам веселую.

Гости дружно повалили на улицу, где уже вовсю старались музыканты. Не успел Игнат выйти во двор, как к нему подбежала Леся, и потащила его за руку в середину танцующих.

– А што, пан полковник танцует так же хорошо, как и поет? – игриво спросила Голованя девушка, кокетливо поглядывая на него.

– Ох, дивчина, – ответил Игнат, покачав головой, и весело пустился в пляс.

Леся не отводила взгляда от Голованя, сверкая бесовскими огоньками из своих глаз. Гости закружились в вихре задорного украинского танца. Плясали все, и стар, и млад. При этом выкрикивали танцевальные приговорки:

Ой, пускай меня поднимут и три раза бросят.

Буду, буду танцевать я, пока ноги носят.

Леся взяла Игната за руку и, увлекая за собой, вывела из круга танцующих. Оказавшись далеко от веселящихся гостей, она остановилась и проговорила:

– Пан полковник, пойдемте, погуляем.

– Что ты меня все полковником называешь? Меня зовут Игнат. Или ты не знаешь?

– Знаю. Я все про Вас знаю. Еще когда девчонкой была, всегда бегала смотреть на Вас, когда Вы к родителям приезжали на побывку. Только Вы меня не замечали.

– Или сейчас же перестанешь мне «выкать» и станешь называть по имени, или гулять не идем.

Леся подошла вплотную к Голованю, прижалась всем телом, поднялась на носочки и поцеловала его в уста. Игнат почувствовал мягкое, влажное прикосновение её губ, и ответил на поцелуй. От волос девушки пахло пьянящим ароматом луговых трав. Казак обнял её за плечи, и они направились в вишневый сад, расположенный возле реки. Месяц, нескромно подглядывая сквозь листья деревьев за Игнатом и Лесей, оказался невольным свидетелем внезапно возникшей любви.

Инга проснулась рано. После смерти мужа, она считалась хозяйкой поместья. Хлопот было много, и вставать приходилось засветло, и надо сказать, что она управлялась со всем успешно. Селяне сразу почувствовали крепкую, деловую хватку панны, и стали относиться к ней с уважением. К панне Кульбас обращались за помощью и за решениемспорных вопросов, когда такие возникали.

Девушка сидела в кресле и обсуждала вопросы по уборке урожая с двумя казаками, стоявшими перед ней. В комнату заглянула горничная и сказала:

– Прошу прощения, панна, но с Вами хотят поговорить отец Евсей и церковный староста.

Инга была знакома с этими людьми. Они присутствовали гостями на свадебном пиру, и Кульбас представлял их ей. Дьяка она несколько раз видела в церкви.

– Пусть войдут, – ответила панна, и, обращаясь к стоявшим казакам, добавила. – Мне надо, чтобы убрали всю пшеницу вовремя, тогда заплачу, как договаривались. Если останется неубранной хоть маленькая часть поля, то и половины не получите. Все, разговор окончен.

Казаки надели шапки, и вышли из комнаты. Входивший в это время дьяк, услышав последние слова Инги, подумал:

«Да, крута панна. У такой не забалуешь. Покойный полковник и то мягче был».

Девушка, посмотрев на отца Евсея и старосту, сказала:

– Прошу присаживаться, панове. Что Вас привело ко мне в такую рань?

– Дело у нас необычное. Не знаю, как и начать? Пусть лучше пан Прищепа объяснит, – замешкался дьяк.

Староста глянул на священника, и в голове у него промелькнула мысль:

«Вот так всегда, когда деньги у полковника на содержание церкви брать, я не нужен. А когда щекотливые вопросы решать, сразу обо мне вспоминает». А вслух проговорил:

– Так, как Вы, Ваша Милость, после гибели полковника стали главной у нас в селе, то Вам и решать такие вопросы.

– Да какие вопросы? – Инга начала терять терпение. – Говорите яснее.

– Ну, что же, можно и яснее, – продолжал староста. – Вчера нашли мертвого хлопца у реки.

– Да, да, я слышала об этой беде. Бабы на кухне шептались. Говорят, ему не было и шестнадцати лет. Большое горе для родителей. А чем же я могу помочь? Здесь нужен окружной судья или атаман, какой.