Я рассмеялась, глядя на Эми.

— Ты даже не знакома с ним.

— Мне вовсе не обязательно быть с ним знакомой. Я могу, глядя на него, и так это сказать. Доверься мне. Я не хотела бы, чтобы ты завязла с ним в этом деле. — Эми развела руками. — Особенно, когда перед тобой, буквально шведский стол с горячими парижскими художниками.

Но мои глаза продолжали блуждать по великолепному незнакомцу. Что же в нем было такое, что заставило Эми сказать мне ни в коем случае с ним не связываться? Внешне он излучал уверенность, которая была присуща ему с детства. Было видно, что высшее общество — его вторая кожа, по сшитому на заказ черном костюму. Его темные волосы блестели в свете люстры, отблеск света мерцал на загорелом лице. У него были глаза ястреба — внимательные, привлекательные и грешные. Чувственные и манящие губы. Тело, созданное для поклонения. Он был восхитительным произведением искусства.

Эми дотронулась пальцем до моего подбородка и заставила меня снова посмотреть ей в глаза.

— Даже не думай об этом, Нат.

Но я уже думала.

Я определенно думала об этом.

— А что может такое ужасное случиться? — Задумчиво спросила я.

— Хорошо. Твои похороны, — тут же заявила Эми. — Но знай, что я тебя предупреждала. Я не хочу говорить тебе тогда, что в свое время говорила тебе об этом, но я тебе все равно скажу.

— Мне кажется ты все слегка драматизируешь.

Эми махнула на меня рукой, чтобы я раз уж решила, то шла бы прочь. Хотя она считала мой поступок самой ужасной идеей, по крайней мере, позволила мне сделать свой собственный не очень, как она говорила, хороший выбор.

Но мне все же следовало тогда последовать ее совету. Я должна была догадаться, что Эми беспокоиться и присматривает за мной. Иначе, она бы ни за что не стала бы предупреждать меня об этом таинственном незнакомце.

Когда он наконец меня увидел, все вокруг, словно затормозило с визгом шин. Совет Эми вылетел у меня тут же из головы, как легкий летний ветерок. Его остановившийся взгляд на мне вызвал во мне такое ощущение, словно я завязла в паутине. Я могла бы попытаться сбежать, но это было бы бессмысленно. Конечный результат был бы таким же.

Затем он улыбнулся, сдержанно, коварно, и двинулся ко мне.

Я позволила его паутине окутать себя коконом, приготовившись к его приходу.

2

Сначала меня напрочь поразили его глаза.

Цвета лазурной воды в безоблачный день. Бесцветный бриллиант, яркий и прозрачный, с таким же количеством граней. Переполненные эмоциями, озорством и самомнением. Только взглянув ему в глаза, можно было бы написать тысячу романов, но все равно рассказать о них дословно было невозможно.

— Привет, — выпалила я, словно слон в посудной лавке.

Уголки его губ приподнялись, но это была не совсем улыбка. Но определенно было приглашение продолжить разговор. У меня сердце колотилось в грудной клетке, как птица, отчаянно пытающаяся вырваться из своей тюрьмы.

— Bonsoir, — сказал он. — Ты здесь впервые.

— Неужели это так очевидно?

— Нет. Просто я бы запомнил тебя, если бы видел раньше.

Румянец пополз вверх по шее и осел у меня на щеках.

— Ну, а я тебя помню.

Он удивленно приподнял брови.

— Мы уже встречались?

Я прикусила губу и отрицательно покачала головой. Даже не могла поверить, что сказала это. Это было немного некрасиво, что я наблюдала за ним в парке. Я вспомнила, как он что-то писал в своем блокноте. Большинство людей замечали только то, что им было нужно, чтобы заполнить пробелы. Но мой мозг работал совсем не так. Потому что любой штрих мог запросто оказаться в моей следующей незаконченной рукописи.

— Ну, на самом деле, нет, — неуверенно ответила я. — Я видела тебя в парке.

— Правда?

— Да, ты всегда так сосредоточенно что-то пишешь в своем блокноте, — призналась я.

Видно, я правильно ответила на его вопрос, потому что он расплылся в настоящей улыбке.

— Так и есть. Теперь ты ставишь меня в невыгодное положение.

— Почему? — Спросила я, почти задыхаясь, когда он приблизился еще на один шаг.

— Ты уже знаешь, что я раб письма, а о тебе я ничего не знаю.

Я судорожно сглотнула. По идеи должна была бы почувствовать замешательство от его холодного обаяния, но ничего подобного не почувствовала. Предупреждение Эми звучало, будто брошенная фраза несколько дней назад, а не минут. Я почему-то ощущала себя с ним совершенно непринужденно. Более непринужденно, чем с любым другим незнакомым мне мужчиной.

— Меня зовут Натали, — сказала я, протягивая ему руку.

— Натали. — Попробовал он мое имя на вкус, как хорошее вино.

Затем он взял мою руку и вместо того, чтобы пожать, поднес ее к губам и нежно поцеловал. У меня по коже побежали мурашки.

— Меня зовут Пенн.

Я хихикнула.

— Например, как то, о чем ты пишешь.

— Никогда не слышал такого раньше, — сказал он с небрежным смешком.

Он указал на балкон, с которого пришел, и мы прошли туда, чтобы взглянуть на потрясающий вид города.

— Пенн... сокращенно от какого имени?

Он отрицательно покачал головой.

— Мои родители просто любят необычные имена.

— Значит, просто Пенн?

— Совершенно верно.

Он оперся локтем о перила, а другую руку сунул в карман брюк. Мне вдруг показалось, что я попала прямо в фильм о Джеймсе Бонде. Вот только я была кем угодно, только не девушкой Бонда, такого раньше со мной никогда не случалось.

До этой встречи я бы сказала, что таких привлекательных мужчин в реальном мире не существует. Скорее всего они могут украшать обложки журналов, сниматься в блокбастерах или быть моделями дизайнерских брендов. Если они и существовали вне этой гламурной жизни, то уж точно не в Чарльстоне. Я не видела таких мужчин ни в Канзасе, ни в Техасе, ни в Колорадо, ни в других местах, куда переезжал мой отец, пока служил в ВВС.

— Итак, что тебе больше всего нравится в Париже? — Спросил Пенн. — Кроме того, что ты видела, как я писал в блокноте.

Я рассмеялась и подалась вперед, прислонившись к балкону.

— Наверное, наблюдать, как мерцает Эйфелева башня, когда садится солнце.

— Ах, да. Любимое развлечение туристов.

Я усмехнулась.

— Если я туристка, то кто же тогда ты? Ты ведь тоже американец.

— Я уже давно перестал быть туристом. Но да, признаюсь, я американец из Нью-Йорка. А ты?

— Я не могу точно сказать из какого города, — ответила я. Когда он посмотрел на меня в замешательстве, я пояснила: — Мой отец служил в ВВС. Он вышел на пенсию в Чарльстоне.

— Значит ты быстро и легко приспосабливаешься, — предположил он.

— Предположим, что так.

— А чем еще ты занималась с тех пор, как приехала в Париж?

Я пожала плечами, но увидела, что он действительно пристально смотрит на меня. Его глаза скользнули по моим губам и снова поднялись, пока он ждал ответа.

— Самым обычным делом, посетила Эйфелеву башню, Триумфальную арку, собор Парижской Богоматери, Лувр, Базилику Сакре-Кер, Елисейские поля, Версаль. Я все лето жила у своей лучшей подруги. Она уже бывала ни один раз в Париже, поэтому проводила со мной экскурсии.

— Похоже, у тебя хорошая подруга.

— А что насчет тебя? — Спросила я. — Если ты не турист, то чем здесь занимаешься?

— Пытаюсь привести голову в порядок.

Я приподняла бровь.

— И что это значит?

— В Нью-Йорке слишком шумно. Мне необходимо было другое место. Хотелось, походить по улицам, по которым до меня ходили великие люди, поесть в кафе, где они питались и пили, по барам и клубам, которые они часто посещали. — При этих словах его взгляд стал отстраненным.

Я поняла, что он опять очутился в своих мыслях в том месте, как и тогда, когда писал в парке. Что бы он там ни писал, имело отношение непосредственно лично к нему. Его изложение мыслей на бумаге, открывало что-то в его душе, также давая возможность увидеть и мне.