Привезли его в Центр на машине с самого Владивостока со сломанной и загипсованной ногой ровно на четыреста дней раньше Доктора. Последнее время до экстрадиции в Сибирские степи Морской волк совершенно попутал берега и чудил на малой родине просто самозабвенно, совершенно не считаясь с интересами близких людей. По предпочтениям употребляемых веществ он был «всеядным»100 универсалом не отведавшим, пожалуй, только современной синтетики: спайсов и соли. «Дозняк»101 он себе к моменту захвата разогнал просто «конский»102 и не представлял себе уже в принципе существования без ХВ. Боцман даже по пути в Сибирь, запасшись впрок сильнодействующими медикаментами, умудрялся конкретно «двигать шиферину»103 этапирующим его бренное тело сотрудникам «Северного сияния» Макару и Родинке. Доходило до того, что, находясь под сильнодействующими обезболивающими в купе с пивом он в ночи, как ни в чём не бывало, пускался от них наутёк на сломанной ноге. Зато по приезду его разместившегося на тогда ещё обитаемом Третьем доме возили в баню на забавной деревенской тележке с торчащей вперёд загипсованной ногой.

Пробыв год в реабилитации, втеревшись в доверие к местному руководству и получив определённые послабления в режиме содержания, этот старый прохиндей ушёл в заранее спланированный и подготовленный побег в день своей годовщины пребывания в ребе. Проплутав четверо суток по сибирским лесам и болотам, он всё же смог добраться до областного центра, дозвониться родителям во Владик, и сам не поняв зачем хлебануть пивасика. Благодаря совместным усилиям «горячо любимого» отца-капитана и подсадного подельника по побегу Морской волк был с триумфом возвращен в «Северное сияние». Триумфальные почести заключались в следующем: в назидание остальным его изрядно «подмолодили»104, при этом сломали зубной протез и повредили титановую позвоночную пластину, затем «трюманули»105 на неделю, а по освобождении из подземелья прицепили сестру к ноге. Ну и, конечно же, аннулировали его написанные и прочитанные четыре Шага, так как безжалостный борец с чужой зависимостью Глеб Валерьевич прямо перед всеми тремя домами убедительнейшим образом с приведением многочисленных аргументов и неоспоримых фактов обосновал, что пол-литра пива это не что иное, как запущенный механизм срывного процесса. Боцман был настолько обескуражен предательством отца, гнилостью своего «сопобегушника»106 и лицемерием, доведённым до абсурда со стороны Духовных Лидеров, что ему ничего не оставалось делать, как согласно покивать гривой и «искренне раскаяться» в совершённом отступничестве.

Доктор прибыл через пять недель после этого побега, и Морской волк только начал выходить из опалы. Этим и объяснялась его нелюдимость и изоляция.

42 (ну как же так…)

Накануне на консультантский пост Первого дома сменив Бороду заступил Большой, тот самый налысо обритый крупногабаритный тип, которого главный герой хотя бы смутно припоминал в обрывочных отрывках воспоминаний своего пленения. Гладковыбритый Духовный Наставник шутливо напомнил своему «крестнику» о его клятвах во время их совместного путешествия в деревню отрезать его лысую голову и сделать из неё табакерку. Доктор ничего этого не помнил, но, в общем и целом, подобные угрозы были вполне в его духе. Также Большой посетовал, что неугомонный пассажир сломал ногами сиденье в его «Четырке»107, но поспешил обрадовать, что предъявлять ущерб к возмещению не собирается так, как только что поменял машину. В знак отсутствия взаимных претензий новые знакомцы пожали друг другу руки, но как говорится неприятный осадочек в Докторской душе по вполне понятным причинам остался.

Ранним сентябрьским утром, очнувшись на своём шконаре примерно за полчаса до подъёма, Доктор сразу сообразил, что в этот грёбанный день ему исполнялось сорок два года. Радости от этого события он не испытывал совершенно никакой, а вот горечь одиночества и непроходящая тоска присутствовали в полном объёме. Становилось однозначно очевидным, что забирать его отсюда никто не собирался и отмечать свои именины, ровно, как и пребывать некоторое неопределённое время ему придётся именно в этой убогой обители больных и страждущих. У окна лёжа разминал свою культю почтенный дядя Витя. Дед постоянно просыпался раньше всех и старался ещё до подъёма без «палева» одеться и заправить кровать, так как, в общем-то, эти действия шли в разрез с действующими правилами, но зато ему потом не нужно было состязаться в скорости с молодёжью. Как обычно из логова Маляра свисали какие-то тряпки, а в хате стоял невыносимый тяжёлый человеческий дух, поскольку все форточки на ночь запирались по соображениям безопасности, а семнадцать человек с не особо здоровыми печёнками на тридцати квадратах в запертом помещении это было уже, пожалуй, через чур…

В этой связи можно упомянуть один забавный, но показательный случай, произошедший с Доком на днях в красках характеризующий степень нехватки кислорода в помещении. Главный герой задержался на часок после отбоя на последствиях в коридоре108 отписав ставшую уже «дежурной» двадцаточку «БЗОшек»109 за свет в инструменталке. Ответственный за дисциплину Балагур или Бэл, гонясь за выполнением собственного плана по записям в «Илае»110 не мудрствуя лукаво изо дня в день «прикручивал» новичка, не утруждаясь даже предъявлять доказательства, а горел ли тот свет на самом деле. Доктор прекрасно понимающий, что справедливости в этом мире не существует выбрал по совету Подробного меньшее из зол и с виду безропотно жертвовал ежедневно от сорока до шестидесяти минутами своего сна. На самом деле гнев на Бэла переполнял его внутри, и он только и ждал удобного случая чтобы воздать тому по заслугам.

Закончив с последствиями и зайдя в зал Док просто опешил от стоящей там жары, духоты и невыносимой адской вони, как будто посреди комнаты навалили кучу говна. Дело в том, что по четвергам на ужин подавался плов, а это и без того не диетическое блюдо в тот день было особенно жирным и его переваривание многим нездоровым организмам давалось нелегко и со скрипом. Задержав дыхание, главный герой продвинулся к дверному проёму в чилинарий и нащупав кнопку стоящего там на ножке вентилятора включил его. Неожиданно в относительной тишине, нарушаемой только шумом набирающих скорость лопастей вентилятора да храпом и сопением спящих, с выдохом облегчения, прозвучал голос Деда:

– Слава тебе, Господи! Дай Бог тебе здоровья и жену красавицу, дружочек! Думал уже всё! Задохнусь к чёртовой матери! Это ж надо так серить! И жрут ведь сволочи все, никто не отказывается! А срут потом так, что даже ни комары, ни мухи не летают! Да как здесь жить в этой козлодёрне?! Мне за шестьдесят лет, где только побывать не пришлось, но в такой конюшне я первый раз кантуюсь!

Улыбнувшись этому крику отчаяния почтенного дяди Вити Док обсудив с ним в полголоса из вежливости текущую ситуацию, разделся и улёгся не укрываясь. Вентилятор действительно спасал их в конце лета и начале осени…

После подъёма с подачи Конька все нестройно по очереди поздравили Доктора с наступившим Днём рождения организованно повторив сие поздравление на «Настрое». Погода в тот день стояла изумительная и на хозах именинник позволил себе вступить в дискуссию с Консулом Большим о нецелесообразности содержания его в этом месте с требованием предоставления телефонного звонка родителям. Главный герой был твёрдо уверен, что в ходе телефонного разговора сможет безоговорочно убедить своих родственников пересмотреть их позицию и у них просто не останется другого выбора, как только разорвать свой контракт с этими деятелями.