Нагулявшись вволю, Лунин с Рокси возвращались домой, где, после сытного обеда, устраивались на диване в гостиной и под негромкое бормотание телевизора, отличающегося от своего кухонного собрата значительно большим размером экрана, предавались каждый своему любимому занятию. Рокси, свернувшись клубочком в ногах Лунина засыпала, а сам Илья, открыв очередную книгу, погружался в унылый и холодный мир шведских или норвежских полицейских, чьи флегматичность и отстранённое равнодушие к самым невообразимым в своей жестокости и весьма подробно описанным преступлениям удивительным образом сочетались с тонкой душевной организацией и бесконечной, словно январская ночь на севере Скандинавии, рефлексией.

Так проходил час за часом, пока не наступало время ужина, а на следующий день все повторялось, к полному удовольствию и Рокси, и Лунина.

И вот, это счастливой, размеренной жизни пришел конец. На смену беззаботному утру и неторопливому завтраку пришли пронзительный звонок будильника и поспешное запихивание в рот еды, которую не воспринимали еще не успевшие проснуться вкусовые рецепторы.

Лунин открыл глаза. Стрелки висящих на противоположной стене часов показывали уже половину двенадцатого. Начальник Среднегорского областного управления следственного комитета генерал-майор Хованский, пообещавший вызвать Илью к себе в первой половине дня и озадачить его первым после длительного перерыва делом, явно не торопился выполнять свое обещание. «Еще немного продержаться, и обед, – мысль о предстоящем перерыве в так и не начавшейся работе придала Лунину сил, – а пока можно посмотреть прогноз погоды на вечер. Ведь вечернюю прогулку с Рокси никто не отменял».

Негромкий стук отвлек Лунина от созерцания карты осадков. Илья покосился на так и не открывшуюся дверь и произнес голосом человека, которого оторвали от бесконечно важной и не терпящей отлагательства работы:

– Да.

Дверь приоткрылась и в образовавшуюся щель проникло робко улыбающееся лицо.

– К вам можно? – голос, как и лицо, принадлежал женщине лет шестидесяти, высокого роста, худощавой, той распространенной, особенно в сельской местности, породы, которую принято называть жилистой. Что именно в облике женщины навеяло Лунину ассоциации с деревней, Илья не понял, но мысль о том, что она не из Среднегорска, пришла к нему сразу.

– Заходите, – бросив прощальный взгляд на надвигающийся с запада циклон, Илья закрыл окно браузера. – Чем обязан?

Вошедшая в кабинет женщина не торопилась занять стоявший по другую сторону стола стул для посетителей. Застыв у двери, она пристально разглядывала Лунина, от чего Илья вдруг почувствовал себя неуютно, что в его собственном кабинете бывало не так уж и часто.

– Вы по какому вопросу? – Илье показалось, что пауза чересчур затянулась.

– Лунин? – с сомнением произнесла женщина. – Илья?

– Илья Олегович.

Не любивший фамильярности Лунин нахмурился. Ему вдруг показалось, что визит женщины сулит ему некие, пока неизвестные неприятности, избавиться от которых можно лишь выставив посетительницу за дверь.

– А матушка Ольга Васильевна, верно?

Брови Лунина медленно поползли вверх и, достигнув максимально возможной точки, замерли, изогнувшись удивленными запятыми.

– А дедушка, царствие ему небесное, Василий Захарович был, правильно я говорю?

Мысль о том, что женщина знает всех его родственников, включая усопших, и сейчас собирается перечислить всех поименно, подтолкнула Илью к более решительным действиям.

– Вы кто? – он вскочил, оттолкнув стул ногой, отчего тот звонко ударился о стену. – Вам что нужно?

– Я? Я, Татьяна Васильевна, – женщина беззащитно улыбнулась смутно знакомой Лунину улыбкой. – Лунина Татьяна Васильевна, Олина сестра, – торопливо добавила она, делая наконец шаг вперед и кладя на стол развернутый паспорт.

Илья машинально взял в руки документ. С фотографии, сделанной лет пятнадцать-двадцать назад на него смотрело совсем другое лицо. Лицо, пусть и не очень молодой, но еще достаточно красивой, уверенной в себе женщины, снисходительно позволяющей объективу фотоаппарата любоваться ее красотой. Лунин помнил это лицо, очень смутно, но помнил. Тогда оно было еще лет на десять моложе чем на фотографии, еще красивее, и с него почти не сходила заразительная белозубая улыбка, глядя на которую всегда хотелось улыбнуться в ответ. На лице стоящей перед ним женщины не было и тени улыбки, и все же, это было то самое, только очень постаревшее, осунувшееся лицо, с неровными складками морщин над переносицей, тяжелыми веками и покрасневшими, слезящимися глазами.

– Тетя Таня? – неуверенно произнес Илья, выбираясь из-за стола. Он остановился в полуметре от посетительницы, не зная, что делать дальше. Слишком много лет они не виделись, слишком много того, что он силился сейчас вспомнить, стерлось из памяти, и теперь эта пустота в воспоминаниях не давала Лунину сделать еще один шаг вперед.

Посетительница сделала этот шаг сама. Она метнулась навстречу Илье, с силой уткнулась лбом ему под подбородок, а уже в следующее мгновение все ее тело содрогнулось от беззвучных и от этого особенно пронзительных рыданий. Лунин, все еще сжимавший в правой руке паспорт так неожиданно объявившейся спустя четверть века тетки, растерянно замер, не зная, что предпринять. Плечи рыдающей тети Тани вздрагивали все сильнее, а затем, откуда-то из под ее головы послышался вначале едва слышный, но постепенно становящийся все более громким вой: «Ооо….я, ооо…я!»

– Оооля! – наконец смог разобрать Лунин.

Бросив паспорт тетки на стол, Илья попытался отстраниться от плачущей женщины, чтобы иметь хоть какую-то возможность понять причину ее страданий из-за неведомой ему Оли, но это оказалось не так просто сделать. Женщина обеими руками обхватила Лунина за спину и разомкнуть ее объятия, не приложив изрядного количества физический усилий не представлялось возможным.

Спас Илью неожиданно распахнувший дверь Хованский.

– Ну что, тунеядец, – улыбающийся начальник управления стремительно ворвался в кабинет и замер, осекшись на полуслове.

Услышав за спиной чей-то энергичный голос, – Татьяна Васильевна вздрогнула и на мгновение ослабила хватку, чем Илья тут же и воспользовался, освободившись из ее цепких объятий.

– Вот оно как, – вид плачущей шестидесятилетней женщины несколько снизил градус жизнерадостности генерал-майора, – с населением, значит, работаешь.

Лунин быстро кивнул, следя за тем, чтобы тетка вновь не кинулась ему на шею.

– Ты, как с потерпевшей закончишь, зайди ко мне, – Хованский исчез за дверью так же стремительно, как и появился.

Вновь оказавшись в пустынном коридоре Дмитрий Романович поплотнее прикрыл дверь кабинета Лунина, чтобы доносящиеся из него всхлипывания не отвлекали остальных сотрудников.

– Плачет девушка в автомате, – пробубнил себе под нос он слова неожиданно вспомнившейся ему песни. – Потерпевшая… Интересно, откуда у Лунина потерпевшая, если я ему еще никакого дела не поручал?

Ответа на вопрос у Хованского не было, и это начальника управления необычайно расстраивало и даже в какой-то мере нервировало. Он даже дотронулся до дверной ручки, намереваясь получить ответ у самого Лунина, когда из кабинета глухо донеслось очередное: «О…я, ооо…я!». Отдернув руку, Дмитрий Романович тихо выругался. Нежелание находиться в одном пространстве с рыдающей гражданкой было еще сильнее, чем раздирающее его любопытство.

– Ладно, потом придет, сам расскажет, – буркнул Хованский после чего, сунув руки в карманы и ссутулясь чуть больше обычного, направился в сторону своего кабинета.

Вновь оставшись с рыдающей родственницей один на один, Илья решил перейти к более активным действиям. Прежде всего надо было чем-то занять цепкие руки тетки, а заодно попытаться вытянуть из нее хоть что-то, кроме уже начинающих действовать на нервы «Ооо…я». Наполнив кружку еще теплой водой из чайника, Лунин протянул ее Татьяне Васильевне. Та мгновенно схватила кружку двумя руками и прижала к себе, словно надеясь в ней найти утешение своему горю.