Не только царицам, императрицам и прочим владычицам мира сего было присуще желание остаться в веках, достичь бессмертия путем сотрясания воздуха произношением имени своего, сквозь время, но и Лотте – учителю французского языка, и Алену – плотнику… Кристиану? Нет, ему нет, – «не пожил, не сложилось».

Для Инес Большой Сад помогал людям «отпускать» близких; не забывать, но отпускать, и без лишних претензий на бессмертие…

Быть похороненной в Саду не было объявленным желанием Элен. Даже разменяв седьмой десяток она не обсуждала такие вопросы ни с Инес, ни с Полом, не проявляя никакого интереса к судьбе своего бренного тела после смерти. Во всяком случае, ни один из них не помнил таких разговоров. В течение же ее скоротечной болезни, приведшей к скоропостижной смерти, обсуждать такие вопросы они с ней не хотели, а потом было уже поздно. Но они точно знали, чего бы она не хотела: быть погребенной в гробу. Нет, и этого она не говорила, но они твердо знали. Она боялась червей. Больше всего на свете. Храбрая Элен, смело шагавшая по жизни, бросавшаяся в лобовую атаку на все превратности судьбы, чего только не пережившая за свою бурную жизнь, немела от страха при виде безобидного земляного червя, выползавшего наружу после дождя, или визжа бросала надкусанное яблоко, словно ошпаренная, едва завидев характерные движения мягкотелого существа. Это первое, что дочь с отцом отметили в унисон, когда настало время. Они ни за что на свете не отдали бы ее тело в объятия того, чего она так боялась при жизни. А прах, прах – это другое.

По пути она зашла в булочную на улице Вож, чтобы купить круассаны для старого садовника, ухаживающего за Большим Садом.

Но садовником тот был только в зарплатной ведомости администрации района. В действительности же он был старожил Большого Сада, его глазами и душой. Он обязательно присутствовал на всех похоронах в Саду, но не из праздного любопытства, а ввиду своей работы: он должен был знать эти места. Это не входило в круг его обязанностей, но было его личным правилом, которое с годами стало непреложным правилом для всех: хоронившие не хоронили, пока не подходил он.

Его звали Патрик. Но его имя узнавали не от него, а от окружающих, ибо он не разговаривал. Он был глухой. Ирония ли судьбы или слепой случай – в Безмолвной Аллее безмолвный садовник. Врожденная ли глухота или приобретенная – этого, пожалуй, не знал никто.

Он работал и жил там же, в маленьком домике неподалеку от входа в Сад. Изначально это была лишь постройка для хранения инструментов и прочего садового инвентаря, но лет пятнадцать тому назад, по распоряжению администрации района, она была достойно переоборудована под домик для бездомного садовника, где он и жил с тех пор.

Если его не было в домике, – а она не помнила и раза, чтобы застала его там, – она оставляла гостинцы у оконного отлива. Так делали и другие. Главное не оставлять их на скамейке, а то его собачонка сама с удовольствием полакомится выпечкой, ибо пакеты раскрывать она наловчилась.

Уже на подходе к его жилищу, по постукиванию дождя о зонт Инес облегченно смекнула, что дождь ослабел.

Не застав Патрика дома, решила не оставлять пакет у окна, так как дождь нет-нет да накрапывал туда под легкими порывами ветра. Подвесив его за ручку входной двери, надежно укрытой козырьком, и предусмотрительно прокрутив его пару раз вокруг ручки, чтобы было повыше (от собачонки), направилась к маме…

Обратный путь у Инес обычно занимал больше времени, поскольку ее поступь по аккуратным, извилистым дорожкам Сада всецело гармонировала с ее настроением, отдавая тем умиротворением, граничащим с легкой меланхолией, неизменно навеваемым визитами к маминому дереву.

Издалека заметила нетронутый пакетик гостинцев на двери.

«Такой дождь, а он все садовничает», – подумала она, на ходу машинально оглядываясь по сторонам. Послышался голос его собачки где-то вдали, в той части Сада, которая граничила с Птичьим парком. «И этой тоже неймется, под дождем-то, – каков хозяин, таков и питомец!..» Но стоп, то был не лай, с тревогой щелкнуло у нее в голове, больше походило на завывание или даже скулеж. Что-то екнуло в груди, и прежде чем что-нибудь сообразить, она обнаружила себя уже несущейся в ту сторону. Бежала на голос собаки, и не по виляющим тропинкам, а по прямой, хлюпая по образовавшимся лужам и местами утопая в податливой от дождя почве. Огибая небольшой холмик, за которым брал начало пруд, уходящий дальше в Птичий парк, она увидела псину у ряда кустарных растений. Одну, безутешную. Завидев Инес, та стала звонко лаять, оставаясь при этом на месте, вертясь вокруг себя словно юла. «Да что с тобой?!» – думала она, приближаясь.

Подбежав, она увидела под кустами сначала обувь, потом ногу, и, наконец, все тело, лежащее ничком на земле, с прижатыми к груди руками. Тут же плюхнулась на колени, стараясь аккуратно перевернуть его хотя бы на бок, негромко тараторя при этом: «Патрик, Патрик! Что с вами? Вы слышите меня? Вам плохо?» «Ах, дура, он же глухой!» – мысленно обругала она себя. «Живой!» – с облегчением вырвалось у нее вслух, когда увидела моргающие глаза пожилого человека; тут же, однако, замерла, поняв по выражению лица, что от переворачивания, пусть и осторожного, тому больно: он весь съежился, силясь вернутся в изначальное положение – лицом вниз. Она тотчас его отпустила, но медленно, избегая резких движений. «Ах, скорая, скорая!» – осенило ее и, выхватив сотовый телефон из кармана, стала набирать двухзначный номер.

Еще в школе их обучали тому, как правильно делать экстренные вызовы (скорая помощь, пожарная, полиция): что говорить в первую очередь, что не говорить и как говорить. Главное – ясно и коротко отвечать на вопросы оператора, алгоритм вопросов которого построен таким образом, чтобы в максимально короткое время собрать критичную информацию о ситуации, не больше. И действительно, после, как ей показалось, пары-тройки вопросов-ответов, она с облегчением услышала: «Принято, наряд выезжает, оставайтесь на месте Инес». Одна лишь небольшая заминка получилась с названием места: она по привычке назвала его «Большой Сад», а не «Безмолвная Аллея», но оператор понял.

Патрик лежал весь мокрый, словно в воду окунутый. Она хотела укрыть его зонтом, но неожиданно для себя зонта у себя не обнаружила. Да и на ней самой сухого места не осталось. Собака вилась вокруг, поскуливая, но уже не лая. Было видно, что присутствие Инес ее успокоило так же, как последняя фраза оператора успокоила Инес.

Вдруг послышались быстро приближающиеся шаги, точнее хлюпанья, но не оттуда, откуда она их ждала, а сзади. «Так быстро!» – едва промелькнуло у нее в голове, но тут же последовало разочарование: то была не скорая, а подбежавшая девушка в спортивной форме.

– Что с ним? Скорую вызвали? – наклонившись, выпалила та.

– Да, они едут. Не знаю, что с ним, я его таким нашла… Он жив, но двигаться ему больно.

– Я побежала к воротам, встречу их и приведу сюда, – буквально отчеканила та и, не дожидаясь ответа, умчалась.

«Отличная идея! Отличная! Ай-да, молодчина!» – мысленно одобрила ее Инес, поражаясь эффективности мышления девушки.

Она не знала, сколько времени прошло, прежде чем они приехали: все это время она что-то говорила и говорила садовнику, не особо помня, что именно, ей просто казалось, что так ему будет легче (снова забыла, что он не слышит); по сути же, скорее, своим монологом успокаивала себя, ибо ждать и ничего не делать было невыносимо.

За своим бормотанием она и не слышала, как те подбежали. Лишь когда чьи-то руки отстранили ее, она обнаружила, что уже не одна; ее окружали трое людей в одинаковых голубых дождевиках: два медбрата с носилками в руках, медсестра, и та девушка в спортивной форме, стоявшая чуть поодаль. Медсестра припала к лежащему, осматривая и задавая Инес вопросы. Услышав от нее, что он глухой, они все переглянулись. Медсестра что-то шепнула своему коллеге, тот кивнул в ответ. После беглого осмотра, они аккуратно начали перекладывать его на носилки.