Они все молча ожидали начала церемонии. Мне было тяжело видеть их, поэтому я старался отвести взгляд, но каждый раз возвращался к ним.
Я должен сидеть рядом с ними. Там мое место.
Эта мысль пульсировала в моей голове с каждым ударом сердца. Я должен держать руку Миа. Сидеть с приготовленным для нее носовым платком в кармане на случай, если он ей понадобится. Было неправильно находиться вдали от нее.
Наш разговор на улице довел меня до предела, мне не терпелось снова с ней поговорить. Снова был рядом с ней. Потому что после того, как я растопил лед, между нами, я был готов открыть ей свою душу и сердце.
И меня убивала мысль, что возможно, мне придется вернуться домой без единого шанса еще раз ее увидеть.
Отведя от них взгляд, я собрался духом и посмотрел на первую страницу буклета, где под надписью: «Памяти Лили Уоттерс», располагалась фотография бабушки Миа. Ее имя, годы жизни, адрес места провидения панихиды и самих похорон. Открыв буклет, я начал читать некролог. «После продолжительной болезни, Лили скончалась вечером 8 августа у себя дома, в окружении родных и близких…». Небольшой абзац лаконично описывал жизнь Лили.
Подняв голову, я осмотрелся по сторонам. Полагаю сейчас было самое настоящее подведение итогов твоей жизни. На похороны Лили собралось множество людей, способных заполнить собой небольшую деревню. И это были люди, лично знакомые с ней.
Для сравнения, моего отца пришел проводить только его брат, и то, потому что был обязан, как ближайший родственник. Не было никаких похорон, только простая кремация и все. И, как я помню, дядя Уоррен до сих пор не решил, что ему делать с прахом.
— Вы друг семьи? — спросила сидящая рядом женщина, приглушая тон своего голоса. Я повернулся к ней. Женщина средних лет, крупная, с большими глазами на дружелюбном лице.
— Да, — ответил я. — Друг ее внучки, Миа. — Ну, или когда-то был.
— Мне кажется, я видела вас на дне рождении Лили, в мае. Я — Тэмми Митчелл. Мой муж, Джек — она указала на коротко стриженного мужчину рядом, который разговаривал с парнем справа. — жил по соседству с Уоттерсами, они с Фрэнком до сих пор хорошие друзья.
Вот дерьмо. Это родители Аарона. Интересно, он тоже сидит в этом ряду? Как я мог его не заметить? Чуть вытянув шею, я посмотрел по сторонам, стараясь найти его. Но его тут не было. Если честно, я не видел его с тех пор, как вошел обратно в церковь. Тогда я сразу попытался приметить, где он, чтобы постараться всячески избегать. В противном случае я бы не сдержался и посоветовал ему отъебаться от моей девушки.
Так, где же он? Почему он не сидит рядом с родителями? Может он уже ушел. Да, так было бы лучше. Может ему нужно было вернуться на работу, или еще что. Или… может, он свалил поняв, что ему с Миа ничего не светит? Гребанный мудак.
Тэмми Митчелл, однако, продолжала говорить со мной. — Как вы думаете, на вечеринке Лили уже знала о своей болезни?
— Да, знала, — честно ответил я. — Мне кажется, та вечеринка была ее способом попрощаться со всеми.
— Вот только никто не знал, что это было прощание. — Тэмми тяжело вздохнула. — Это так грустно. На той вечеринке она была такой энергичной, ведь так? Она так быстро угасла. Мне так жаль Гвен, Фрэнка и детей.
Я пробубнил что-то в ответ, как бы намекая, что я сейчас не настроен на непринужденную беседу. Особенно, когда выбор ее слов начал меня напрягать.
В этот момент двери церкви закрылись, отголоски бормотаний сошли на нет, и органист заиграл громкую, меланхоличную мелодию. После музыкального вступления к помосту вышел пастор, открыл библию, а в зале зазвучала «Изумительная благодать» (прим. ред.: Amazing Grace - христианский гимн), которую быстро подхватили собравшиеся. Те, кто не знал слов, могли прочитать их на обороте программки. После окончания песни пастор прочитал несколько абзацев из Библии. После этого пришло время траурных речей.
Я был крайне удивлен, увидев, как Миа поднимается со своего места и проходит к трибуне перед алтарем. Она будет произносить речь? Я думал, если будет дано слово внукам Лили, то речь произнесет Пейдж или одна из их кузин. И не потому, что я знаю, как сильно Миа ненавидит публичные выступления, но и потому что она самая эмоциональная из всей семьи, и ей будет крайне тяжело произносить речь.
Но она, в любом случае, намеревалась это сделать.
Затаив дыхание, я смотрел, как она встала перед кафедрой и развернула лист бумаги. В церкви наступила тишина, пока Миа смотрела свои записи. Тишину нарушил мужской кашель откуда-то с первых рядов. А Миа все еще продолжала стоять, склонив голову над кафедрой. Время шло, мое сердце забилось чаще.
Наконец, она подняла глаза, пробежалась взглядом по всем собравшимся, и у меня перехватило дыхание, когда я заметил, какой спокойной она была. Уставшей, грустной, но все же спокойной.
Она прочистила горло и начала:
— Последний раз я видела бабушку неделю назад, и она попросила меня произнести поминальную речь. Признаюсь, я не знала, как реагировать на такие слова, поэтому ответила первое, что мне пришло в голову: «Почему я? Ты же все равно ничего не услышишь, так какая разница?».
У меня свело живот. Что она творит? Я почувствовал напряжение среди собравшихся.
Но Миа похоже этого не заметила. Ее губы шевельнулись в слабой улыбке, словно она рассказала шутку, понятную только узкому кругу людей, и в ее тоне слышалось раскаяние, когда она продолжила.
— Это довольно грубо. Но дело в том, что бабушка не обиделась. Она лишь сказала: «Потому что ты скажешь правду».
Тут она замолчала, снова осматривая собравшихся. — Так что вот вам правда, — продолжила она, уверенно и искренне. — Моя бабушка была невероятной женщиной. Доброй, щедрой, любящей, умной, независимой и трудолюбивой. Она не осуждала людей... почти.
Я прикрыл лицо, пряча улыбку. Большинство людей, как и женщина рядом со мной, тихонько хохотнули.
— Она никогда не отступала, — продолжала Миа, — только в тех случаях, когда решала, что дело не стоило ее времени.
В этот момент опять послышалось перешептывание, удивленное хмыканье, и одно довольно громкое с первого ряда — явно Фрэнка.
— Она была упрямой... но не сильно, что позволяло ей признавать свои ошибки. — Сверкая улыбкой в зал, Миа закончила. — Это было не сложно, учитывая, что это было раз или два в декаду.
По залу прошла волна хохота. И возможно, мне показалось, но кажется все начали немного расслабляться. Как будто они напряглись от резкого начала речи Миа, но затем она им понравилась.
— Ко всему прочему, она всегда говорила правду, — сказала Миа, после секундной паузы. — Иногда была резка. Думаю, в зале у каждого был случай, когда Лили Уоттерс сказала что-нибудь обидное.
Снова смех, одобрительные кивки, и все посматривали по сторонам, обмениваясь понимающими взглядами с соседом.
— Но мы все равно ее любили, ведь так? — Голос Миа набрал силу, уверенности. — Потому что мы знали, это было частью ее характера, и в отличие от большинства людей, она говорила все в лицо, а не обсуждала за спиной.
Это заявление было встречено тишиной. Даже неловким молчанием. Словно Миа, по примеру своей бабушки тоже решила говорить только правду.
Я, в свою очередь, сидел откинувшись на деревянную скамью, удивляясь откуда взялась эта девушка. Я еще никогда не видел Миа столь уверенной. Ей было что сказать, и она открыто высказывалась.
— Говорить, что у нее были какие-то недостатки — это ничего не сказать, — продолжала Миа, — но если мне скажут, что я похожа на бабушку, то я восприму эти слова как комплимент. Решая проблему, задавая вопрос: «А как бы в этой ситуации поступила бабушка?», я никогда не ошибусь.
Поглядывая на первый ряд, я видел, как несколько членов ее семьи согласно кивнули — Фрэнк, Гвен и тетя Миа, из этого можно сделать вывод — они внимательно следили за ее речью.
— Бабушка научила меня трем важным вещам: всегда оставаться самой собой, никогда не отказываться от любимых тобой людей (в этот момент она посмотрела на меня, и ее взгляд буквально пронзил меня насквозь), и всегда! Всегда класть пергамент на противень при выпечке печенья.
