***
Свет от лампы на тумбочке мягкий, теплый и уютный. Я лежу на кровати на спине с руками над головой, запутанная в простынях, тяжело дыша, и влажная от пота. Джей расположился прямо рядом со мной, также пытаясь отдышаться.
Вау! Просто вау! Если диван был закуской, то это был десерт — очень вкусный десерт. Я улыбаюсь от этой мысли и расслабляюсь.
В прошлый четверг все было быстро, мы пробовали что-то новое. На диване все было очень быстро, в спешке, будто мы хотели унять зуд. На этот раз все было медленно, мы дразнили и исследовали друг друга, изучая наши тела.
С Мэттом я чувствовала себя после секса совсем не так. Сейчас это, своего рода, головокружение, повышенная чувствительность, осознание женственности.
Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на Джея. Его грудь все также часто вздымается. Что-то странное на его бицепсе бросается в глаза, и я наклоняюсь ближе, чтобы разглядеть. Там очень слабый набросок на коже, как будто написан карандашом, а затем был удален ластиком.
Выглядит как число 88.
Что за черт?
— Что это? — Я останавливаю себя на том, чтобы не прикоснуться к нему. Это почти невидимый рисунок, так что я не очень удивлена, что никогда не замечала его раньше.
Он поворачивает голову ко мне, а затем бросает взгляд на свою руку. — Это была татуировка.
Мои брови приподнимаются. У Джея была татуировка?
— Когда ты сделал ее? — Спрашиваю я, нахмурившись. — Что она значит?
Он вздыхает, потирая ладонью лицо. Похоже, ему потребуется целая вечность, чтобы ответить.
— Я сделал ее в колледже, — говорит он. — Однажды ночью, когда напился, и я даже не помню, как делал ее, и что она должна значить. Я свел ее, как только наскреб деньги.
Э-э, ладно. Я наблюдаю за ним, стиснув зубы. Потому что это не похоже на него, и я вижу, что он, на самом деле, не хочет говорить об этом.
Но, с другой стороны, я знаю, что даже Джей совершил несколько нелепых поступков, когда был моложе. Так что, пожимая плечами, я позволяю закрыть тему.
Мои руки покалывает от желания прикоснуться к нему. И в самом деле, почему я не могу? Эта нерешительность... Я не понимаю. Ни один физический контакт, за исключением, как на людях, не был под запретом, так почему я чувствую себя так, как будто это запретно?
Ну, единственный способ узнать, приемлемо ли это для него, это попробовать. Я кладу свою ладонь ему на грудь, прямо над сердцем, где я могу почувствовать каждый удар. Распахнув глаза, он поворачивает ко мне голову и долго смотрит мне в глаза.
Я хочу что-то сказать, но понятия не имею что именно, так что просто смотрю на него, в то время как мои пальцы ласкают его грудь медленными, круговыми движениями.
Его рука ложится на подушку над моей головой.
Сердце начинает бешено биться. Это приглашение?
Я решила его принять. Подтягивая простынь, я поворачиваюсь на бок и пододвигаюсь к нему все ближе, пока, между нами, не остается никакого пространства. Накрываю простыней, кладу голову ему на плечо, прижимаюсь к его груди. Потом закидываю на него ногу.
Его рука лежит на моем плече, и он притягивает меня еще ближе к себе.
Взяв мою руку, он подносит ее к лицу. Скользит большим пальцем по темно— розовому шраму, а затем комментирует, — Похоже, твоя рука заживает.
— Да. Я чувствую себя лучше, но я стараюсь ее беречь. — С помощью Анджелы я сняла швы вчера на работе. Возможно, не самое умное решение, учитывая, что я не спала всю ночь перед этим.
С нарастающей тошнотой и отчаянием, я стараюсь сменить тему и спрашиваю Джея, — Как работа на этой неделе?
— Ужасно. — Вздохнув, он кладет свои руки на грудь. — Много травм, и, кажется, вспышка ротавирусной инфекции. Медсестры были заняты пациентами с обезвоживанием и потратили много времени на уборку рвоты с пола.
Ф-у-у. Поморщившись, я продолжаю:
— Я видела в новостях, там была стрельба не далеко. Их доставили к вам?
— Да, — это весь его ответ, и я жду, чтобы он уточнил, но он этого не делает.
Что-то странно.
Он тяжело вздыхает, как будто собирается что-то сказать, но снова наступает молчание.
Что-то мучает его. Я поднимаюсь на локти, чтобы посмотреть ему в лицо.
— Что?
Мое сердце сжимается, когда я вижу, что в синих глазах Джея стоят слезы. Это так не похоже на него. Обычно он не принимает свою работу близко к сердцу. Или, по крайней мере, не показывает этого. Так же, как и гнев. Он прячет все внутри. Может быть, поэтому он, всякий раз возводит каменные стены, когда я пытаюсь заставить его говорить о своей семье?
Я знаю, что лучше спокойно дождаться, пока он сам все не расскажет, чем вытягивать из него что-то. В то же время я вижу его явную боль.
— Был двухлетний мальчик, — говорит он, наконец, прочищая горло. — Он упал в бассейн соседа. Сосед делал ему искусственное дыхание, а парамедики восстановили его дыхание, но он впал в кому.
— Что случилось? — спрашиваю я, хотя уверена, что не хочу этого знать.
— Он находится в отделении интенсивной терапии в коме. Если он очнется, что вряд ли... — Джей замолкает, а потом качает головой. — Он был под водой не менее пяти минут.
— Черт, — выдыхаю я. Пять минут отсутствия кислорода для мозга означает серьезные, необратимые неврологические повреждения. Никто не должен проходить через то, что бедные родители этого ребенка проходят прямо сейчас, им придется сделать выбор.
Я с трудом сглатываю. Обстановка тяжелая и гнетущая, и я изо всех сил стараюсь оставаться спокойной. Кладу ладонь на его грудь. Спокойно спрашиваю:
— Как ты справляешься с этим?
Потирая глаза большим и указательным пальцами, он шумно вздыхает и качает головой:
— Ты делаешь то, что можешь для пациента и его семьи, показываешь свое сочувствие, а затем переходишь к следующему человеку, который нуждается в твоей помощи.
Разочарование накатывает на меня. Я ожидала, что Джей нашел удивительный рецепт преодоления трагедий, ведь у него больше опыта, чем у меня.
Пребывание в его объятьях вдруг становится невыносимым. Я задыхаюсь. Тошнота подкатывает к горлу. Рывком вскакиваю с кровати и бегу в ванную комнату, захлопнув за собой дверь, а потом встаю на колени перед унитазом, судорожно поднимая сиденье вверх.
Ничего не происходит. Я просто сижу в ожидании рвотных позывов. И задыхаюсь.
Раздается стук в дверь, затем голос Джея.
— Миа?
Я не отвечаю. Просто не могу набраться сил и заговорить. Мое сердце стучит так сильно, будто сейчас выпрыгнет из груди. Пот выступает на коже, покрывая затылок.
— Эй, — Джей стучит в дверь. — Могу ли я войти?
Нет, нет, нет. Я отчаянно качаю головой. Уходи. Пожалуйста, уйди.
— Миа, я вхожу, — говорит он твердо и громко.
Блядь! Я выдавливаю из себя, — Подожди!
Опустив сиденье унитаза и крышку, мне каким-то образом удается встать. У меня подкашиваются ноги и руки дрожат. Хватаю халат с вешалки на стене и натягиваю его, затягивая пояс на талии.
Закрыв глаза, я глубоко вдыхаю. Все нормально. Теперь я в порядке.
Я открываю дверь и вижу Джея. Он надел боксеры, и на его лице видно беспокойство. — Что случилось?
— Эм. — Обнимая себя одной рукой, я подношу другую руку ко рту. — Я думаю, что у меня только что был приступ паники или что-то вроде. Может быть... запоздалая реакция на...
Он ждет несколько секунд, а затем говорит:
— На что?
Хорошо. Я не могу сделать это стоя. Пройдя мимо него, я иду обратно в спальню. Усаживаюсь на край кровати. Джей садится рядом со мной.
— У меня тоже была довольно ужасная неделя, — признаюсь я, не глядя на него.
А потом все выкладываю. Все. Я описываю Тришу Майклсон, но, конечно же, из ее личной жизни я могу рассказать только общие черты: тридцать девять лет, тридцать семь недель беременности. Отсутствие сердцебиения у плода. И, как я, запаниковав, бегу к доктору Боравски за помощью.
Выражение лица Тришы, когда мы вернулись в кабинет. Она знала, что что-то не так.