Новые приятели купили ему еще одну кружку, и все трое снова расселись у входа. Одноглазый и однорукий Марк Джаго давно куда-то делся, и хотя с несколькими из присутствующих Джуд был шапочно знаком, доверительно посоветоваться было не с кем. Да и всё равно, он-то разбирается в лошадях получше большинства.

А домой добираться три мили или около того, вверх и вниз, вверх и вниз. После того как его чуть не убили, Джуд не любил долго брести в темноте.

Утки уже собрались спать, вода в пруду стала неподвижной и блестела в последних лучах солнца словно щит. Два лоточника зажгли фонари в надежде привлечь публику. В затуманенную голову Джуда вкралась мысль, что все-таки жаль продавать Мата.

После очередной пинты он снова начал размышлять о духовном, и когда, облегчившись, вернулся, немного нетвердо стоя на ногах, потому что земля постоянно норовила превратиться в крутой склон, то принялся рассказывать Барагванату и Хиггинсу, как Господь однажды ехал верхом на осле, а народ обмахивал его фиговыми листьями в приветствии.

— Я не стал предлагать его никому, кроме тебя, мастер Пэйнтер, — сказал Барагванат. — Но раз уж я купил твоего коня, то отдам всего... всего за две с половиной гинеи. Два фунта, двенадцать шиллингов и шесть пенсов. А? Что скажешь?

— Там была гора Миллионская [1], — сказал Джуд, — и повсюду росли фиговые деревья. Вот. И тут появился Господь верхом на осле... — Он моргнул, снял шляпу и почесал голову. А потом обнажил два передних зуба в хитрой ухмылке. — Полторы гинеи. Столько он стоит. Возьму его за полторы гинеи. Ясно? Ни больше, ни меньше. И лучше мне отправляться сейчас, пока Пруди не подумала, будто что-то стряслось, как бывалочи.

— Нет, — ответил Барагванат. — Он обошелся мне в две гинеи, когда я купил его у сына тетушки Мэри Сандерс. Я потеряю деньги, так не годится. Две с половиной гинеи — моя последняя цена.

Они до одури торговались, пока не стемнело. Снова заморосил дождь. И наконец, сошлись на двух гинеях. Сели за стол, и Уилл купил еще по стакану рома всем троим. Выпив ром, Джуд нетвердой рукой залез в карман штанов и аккуратно, чтобы монеты не звякнули, выдав присутствие других, вытащил две золотые гинеи и неохотно вложил их в грязную лапу Уилла.

Выпили по рюмашке, чтобы обмыть сделку, и Солтэша передали новому владельцу. Теперь Джуд уже точно не мог идти, его взгромоздили коню на спину, он вцепился в гриву и пнул каблуками коню по бокам. Дернув поводья, указал путь, и лошадь поплелась в сторону Грамблера.

С каждой минутой становилось всё темнее, и Джуд мог определить дорогу лишь по колеям, по которым приехал. При мысли об удачной сделке его на миг охватила эйфория, но потом все потонуло в хмурых мыслях и предчувствии вселенской катастрофы. Он обругал сгрудившихся на дороге коз, и они прыснули врассыпную от его зычного голоса. Несколько редких прохожих поздоровались с ним, и он ответил парой слов, наполненных жалостью, ибо все они обречены гореть в аду.

Дважды он чуть не свалился и пожалел об отсутствии у коня длинной спутанной гривы, как у Мата, было бы за что ухватиться. Но вскоре взошла луна, и на фоне посветлевшего неба показались разрушенные дымоходы Грамблера. Джуд развернул коня к дому, смутно понимая, что Пруди уже наверняка спит. Лучше поставить коня в пристройку, и пусть останется там на ночь, а с утреца Джуд похвастается удачной покупкой перед старой кошелкой.

Джуд плюхнулся с лошади в живую изгородь, перекатился и кое-как вскарабкался на ноги. Земля под ногами ходила ходуном, как будто он в море. Он взял нового коня под уздцы и, покачиваясь, завел в пристройку. Солтэш как будто сразу во всем разобрался, а может, просто почуял, что к чему, и отошел в заднюю часть навеса, где до него не добирались ветер и дождь. Джуд решил, что накормит его утром, и открыл скрипучую дверь коттеджа. По дому раскатывался громогласный храп Пруди. Джуд снял шляпу и башмаки и рухнул подле нее.

Утром он проснулся поздно и сел на кровати. Голова раскалывалась. Привычное состояние — вообще-то, редкие пробуждения без головной боли случались лишь тогда, когда Джуд был на мели, но сегодня боль оказалась сильнее обычного. Пруди уже встала, снаружи слышалась ее возня.

Теперь ее могучая тень загородила дверь.

— Чего это ты опять учудил, а?

Джуд зажмурился от рези в глазах из-за яркого утреннего света, а потом вспомнил.

— Ха! — сказал он. — Вот уж сюрприз, да?

— Сюрприз? Не знаю, что и думать, старый глист. Что ты сотворил с Матом?

Джуд медленно спустил ноги с кровати и нашарил башмаки. Лысая голова блестела на солнце, несколько седых волосков колыхались в сквозняке, идущем от двери.

— Вырядил его как цыганского пони, расчесал хвост, подрезал гриву, почистил и ленты вплел. И с чего вдруг ты удумал покрасить его в черный и белый? Хочешь стать Майской королевой?

Джуд встал и потер щетину на подбородке. Затем прошел мимо жены и, спотыкаясь, поковылял к пристройке. И замер, выпучив глаза.

Сзади подошла Пруди.

— Говорила же, ни в жисть ты его не продашь. Но нет худа без добра. В четверг все-таки поеду на нем к Тине.

издание 1946 года

(в современных изданиях глава полностью пропущена, она следует за главой о вторых крестинах).

В Грамблере актёры сыграли для зрителей «Месть шахтёра» — пьесу, специально написанную корнуольцем Ричардом Картью. За последнее время многие полегли с летней лихорадкой; но когда сам Аарон Отвэй и актёр-комик Таппер утром и днём прошествовали по деревне Сол и Грамблер с барабанами и трубой, вещая о представлении, они привлекли на представление кучу народу. Кое-кто из зрителей уже видел их игру в библиотеке в Нампаре, однако пришли посмотреть на новую пьесу. Среди них присутствовал Марк Дэниэл, который всю пьесу просидел неподвижно, и его худощавое лицо землистого цвета ничего не выражало, так что нельзя было понять, о чём Марк думает и что чувствует.

Заки Мартин тоже пришёл, хотя его жена не одобряла театральные пьесы и зрителей. Заки всегда читал колонку о театре в газете, которую давал ему Росс. Заки взял с собой Джинни. Его дочь всё ещё переживала из-за Джима, поэтому Заки решил, что театральное представление отвлечёт их обоих от забот.

Сам он ни на что не жаловался, ведь здоровье пока его не подводило, зарабатывал он достаточно, чтобы прокормить свою большую семью. Однако Заки знал, что сегодня вечером состоится ежеквартальное собрание акционеров шахты Грамблер, и примерно понимал, о чём там пойдёт речь.

Актёры Аарона Отвэя уж постарались, чтобы Заки позабыл о своих тревогах. Декорации пьесы оказались такими же, как во время представления в Нампаре, костюмы пообтрепались, так что актёрам во многом пришлось полагаться на богатое воображение зрителей и их доброжелательность. Но если потрудиться, то пылкость и находчивость искупят остальные недостатки, так что «Месть шахтёра» прошла с успехом.

Зрители-шахтёры вели себя гораздо спокойнее жителей обычной деревни или маленького городка, охотнее аплодировали хорошей игре и терпимее относились к плохой. Под конец представления они поднялись, спели всё ещё весьма популярный гимн «Боже, храни короля», и в ранних сумерках понемногу начали расходиться парами или маленькими группами, направляясь в ближайший домик с красными ставнями — выпить и поделиться впечатлениями об увиденном. Образцовая публика, как сказал Отвэй.

Карен, уставшая после напряжённого вечера, решительно оспаривала его мнение. По её словам, публика состояла исключительно из придурков и недоумков — смеялись не в тех местах и не встретили аплодисментами её монолог в конце третьего акта. Она заявила, что устала от всего, связанного со сценой, от бродячей жизни, отсутствия приличной публики, от напрасной траты ораторского таланта перед глупой деревенщиной, от того, что иногда бывает нечего есть. И она с такой же охотой связалась бы с передвижной ярмаркой или зверинцем, как плясала бы под дудку тех, кто приходит на их представления.