Следующим шагом на этом пути было наблюдение, что после того, как денежная ссуда получена, заемщик, как правило, обменивает деньги на другие экономические блага. Значит, те владельцы денег, которые хотят получить прибыль от их использования, не отдавая их в ссуду, делают то же самое. Это наблюдение стало отправным пунктом для вышеупомянутого расширения определения понятия капитала и для перехода от денежной ставки процента к проблеме «естественной» ставки процента.

До того как был сделан следующий шаг, прошли столетия. Поначалу развитие теории капитала совершенно прекратилось. Строго говоря, дальнейший прогресс был никому не нужен. Того, что было известно и понято, было совершенно достаточно, – ведь задачей науки тогда считалось не исследование реальности, а оправдание идеалов. Между тем общественное мнение порицало взимание процента. И даже позже, когда взимание процента было признано в греческом и римском праве, он не уважался, и классические авторы стремились перещеголять друг друга в осуждении этого занятия. Когда [христианская] церковь запретила взимать процент, обосновывая этот запрет цитатами из Библии, это пресекло все попытки самостоятельных размышлений на данную тему. Каждый теоретик, интересовавшийся данным предметом, был обречен на то, чтобы трактовать взимание процента как вредное и неестественное проявление жадности. Соответственно, авторы видели свою главную задачу в том, чтобы найти новые возражения против этой практики. Они стремились не выяснить, как возникает процент, а поддержать тезис о необходимости его запрета. В этих обстоятельствах авторам было легко некритически перенимать друг у друга доктрину бесплодности денег, которая служила убедительным аргументом против уплаты процента. Таким образом, – не в силу своего содержания, а из-за выводов, которые она позволяла обосновать, – доктрина бесплодности денег стала препятствием развития теории процента. Она перестала быть таким препятствием и стала помогать развитию новой теории капитала только после того, как была отброшена старая теория процента, основанная на догмах канонического права. Первым следствием нового положения вещей стала необходимость расширить понятие капитала и рассмотреть проблему в новом контексте. И в обыденной речи, и в построениях ученых капитал больше не сводится к «сумме денег, выданных в качестве ссуды», превратившись в «накопленный запас благ»[94].

Доктрина бесплодности денег важна для нас еще в одном отношении. Она проливает свет на деньги как на часть тех объектов, которые образуют частный капитал. Почему мы включаем деньги в состав капитала? Почему денежные суммы, данные в долг, возвращаются с процентами? Почему возможно такое использование денег, которое хотя и не связано со ссудными операциями, но тем не менее обеспечивает доходность? Ответы на эти вопросы не оставляют сомнений. Деньги являются инструментом приобретения, только когда они обмениваются на другое экономическое благо. В этом смысле деньги можно уподобить тем потребительским благам, которые образуют часть частного капитала лишь потому, что они не потребляются самим владельцем, а используются им для приобретения других товаров или услуг посредством обмена. Деньги являются частью приобретательского капитала не в большей мере, в какой ею являются эти потребительские блага. Реальный приобретательский капитал состоит из тех благ, которые обмениваются на деньги или упомянутые потребительские блага. Сами по себе деньги лежат «праздно», – деньги, не обмениваемые на другие блага, не являются элементом капитала, в этом смысле они не приносят плодов. Деньги являются элементом частного капитала индивида, только если и до тех пор, пока они входят в состав средств, с помощью которых упомянутый индивид может получить другие капитальные блага.

Под общественным, или производительным, капиталом Бём-Баверк понимает совокупность продуктов, предназначенных для использования в процессе производства[95]. Если мы встанем на точку зрения, изложенную выше, согласно которой деньги не могут включаться в состав производственных благ, то они равным образом не могут включаться и в общественный капитал. Бём-Баверк, как и большинство предшествующих экономистов-теоретиков, действительно включает их в общественный капитал. Этот шаг логически следует из трактовки денег как производственного блага, причем такая трактовка служит единственным оправданием такого шага. Мы показали, что деньги не являются производственным благом, тем самым мы одновременно показали и то, насколько безосновательно это оправдание.

В любом случае, мы, пожалуй, можем допустить, что те авторы, которые включают деньги в производственные блага и на этом основании в капитальные блага, не вполне последовательны и логичны. Обычно они трактуют деньги как часть общественного капитала в том разделе своих теоретических систем, предметом которых является концепция денег и капитала, однако в этих разделах они избегают некоторых очевидных следствий из этой концепции. Наоборот, там, где логически должна быть реализована трактовка денег, согласно которой они есть часть общественного капитала, она внезапно забывается. При изложении факторов, определяющих ставку процента, эти авторы неоднократно подчеркивают, что не имеет значения, больше или меньше денег имеется в экономике, что, наоборот, имеет значение большее или меньшее количество других экономических благ. Но это утверждение, которое является совершенно верным заключением раздела экономической теории о проценте, просто невозможно сочетать с одновременным включением денег в состав производственных благ.

Выше было показано, что при определенных условиях, которые по мере углубления разделения труда и дифференциации потребностей возникают все чаще, косвенный обмен становится неизбежным. Было показано, далее, что в ходе эволюции косвенного обмена постепенно отбирается небольшое число определенных благ, или даже одного блага, которые используются в качестве общего средства обмена. Если не существует никакого обмена вообще и, следовательно, если не существует обмена косвенного, то в таком обществе использование общего средства обмена, естественно, остается неизвестным. Такова была ситуация, когда преобладающей экономической единицей было изолированное домашнее хозяйство. Однажды, согласно прозрениям социалистов, она станет такой опять, – когда, в один прекрасный день, воцарится чистый социалистический строй, при котором производство и распределение станут на систематической основе регулироваться органом централизованного планирования{[96]}. Эта картина социалистического будущего никогда не описывается его пророками сколько-нибудь детально. Более того, разные пророки социализма рисуют разные картины будущего. Некоторые из них допускают в своих построениях, в определенных границах, обмен экономическими благами – товарами и услугами. Если речь идет об этих случаях, можно говорить о том, что использование денег остается возможным.

С другой стороны, сертификаты, или ордера, с помощью которых организованное общество будет распределять среди своих членов, не могут считаться деньгами. Пусть каждому работнику раздали квитанции на каждый из отработанных им часов. Предположим, что доход общества за вычетом того, что идет на обеспечение коллективных потребностей и содержания нетрудоспособных, распределяется пропорционально количеству квитанций, имеющихся у их держателей. Таким образом, каждая квитанция представляет собой требование на определенную часть общего количества распределяемых благ. Тогда важность квитанции, являющейся для индивида средством удовлетворения его потребностей (иными словами, ее ценность), будет изменяться пропорционально совокупному объему общественного дивиденда. Если при том же количестве часов труда доход общества в данном году окажется вполовину меньше, чем в прошлом, то ценность каждой квитанции также понизится вдвое.