Как будто передо мной поставили зеркало в человеческий рост.

Запахов не было совсем. Но дышать… приходилось делать усилие, чтобы вдохнуть воздух. Никогда не обращаешь внимания, как легко дышать в повседневной жизни…

Столы были холодные на ощупь. Но их было много. Бесконечно много. Одни белые, другие черные. Это не реально! Все вокруг было словно ненастоящее, словно сделанное. Но от этого не становилось легче, потому что этот нереальный, бредовый мир заполнил собою все вокруг. Потому что другого мира просто не было!

Столы превращались в клавиши рояля, на котором кто-то наигрывал реквием Моцарта.

Звуки растворялись в воздухе, который становился от этого все более плотным, и дышать было все тяжелее.

В кого превратился я, когда пытался бежать по своему собственному кошмару?

Надо двигаться дальше, потому что всегда есть выход! Я побежал вперед. Ведь если за моей спиной вход, то выход можно найти в противоположной стороне. Помещение раздвинулось до неимоверных размеров. Такое бывает лишь во сне. Но я же не спал?

Я закрыл глаза, но увидел все тот же зал, с теми же столами, стенами и каталками. Открыл – та же картинка.

Бежать, сколько хватит сил! Пол был жутко скользкий, и я чуть не растянулся на нем, подвернув ногу. Чтобы не упасть – схватился за какую-то водопроводную трубу с краном. От возникшей боли я осознал, что не сплю. Окружающий мир тут же изменился. В бесконечной пустоте красноватым светом освещалось каменное возвышение. На нем лежал обнаженный человек. Абсолютно голый, безволосый и неестественно белого цвета.

Почему-то я разволновался. Мертвый человек на секционном столе. Я задержал дыхание и стал смотреть – дышит он или нет? Вдруг он еще жив? Я не понимал, почему для меня так важно, живой ли он? И может ли быть живой в царстве мертвых? Очень осторожно я подходил ближе…

Человек не шевелился. Грудная клетка застыла на последнем выдохе.

Если бы это был какой-нибудь триллер, то человек должен неожиданно вскочить! Но он оставался неподвижно лежать.

Еще ближе. Я уже могу рассмотреть его лицо…

Я вздрогнул и, наверное, закричал. Я стоял около мраморного стола, на котором лежал… я сам! Я видел себя так отчетливо, как если бы включили операционную лампу. Мертвецом был я сам!

Неведомая сила развернула меня и отбросила к стене. Рукой я нащупал какую-то дверь. Не понимая, что делаю, я толкнул ее…

***

Покосившаяся деревянная дверь со скрипом распахнулась.

– Ну, так куда прешься? – хриплым голосом спросил коренастый мужик, загородивший проем. На грязноватый халат у него был накинут ватник. Пахло, впрочем, от него не перегаром, а довольно приличным одеколоном.

– К Богдану Ильичу, – ответил ему кто-то.

– А, к Франкенштейну! – ухмыльнулся он.

***

Что со мной происходит? Галлюцинация? Что, опять звонить Марго? Нет, не хочу… Ну не мог же тот, в кафе, который чили искал, бросить мне в пиво какую-то гадость? Я все-таки не лох чилийский!

Разум пытался реставрировать разрушенный видением мир.

А может, меня загипнотизировали? Как Степу Лиходеева? Это уже лучше. Я пытался вспомнить, что такое психокинез… Или все-таки Боря прав? Психотронное Оружие!

Что лучше – опухоль мозга, пси-воздействие или параллельные миры? Что там «Малхолланд драйв»!

***

Я стоял на площадке третьего этажа перед закрытой дверью, из-под которой выбивалась полоска света. Посмотрел на часы – 17:33. Где-то на улице выла собака. За дверью слышался какой-то шум. Я поднес было руку, чтобы постучать в дверь, но остановился. Вдруг возникла слабость, от которой задрожали колени, и чтобы не упасть, я оперся о дверь. Она под моим весом распахнулась, и я ввалился в комнату.

Глава 8.

– Московское время 19 часов, – сообщил низкий мужской голос. – Вы проспали полтора часа.

– Где я? – Глаза было не открыть, словно веки приклеили скотчем.

– Не хочу вас травмировать ответом, – произнес тот же голос. – Сейчас сниму повязку…

Ага. Это был не скотч. Обычное мокрое полотенце на глазах. Кстати, левый почему-то болел.

– Так где я? – я, наконец, продрал глаза и тут же зажмурился: яркий свет от настольной лампы был направлен на меня.

– В морге. Только не делайте поспешных выводов! Вы упали и ударились. У вас может быть ретроградная амнезия, и вы не помните последних событий.

Амнезии, которую предсказывал Богдан Ильич, патологоанатом морга, у меня не было. А жаль! Кое-что мне бы хотелось забыть…

Сном это явно не назовешь. Какой-то провал в небытие. Вначале я упал в обморок, а затем заснул. Любезный доктор уложил меня на кушетку, где я и провалялся полтора часа. Сон без снов. Затем он напоил меня чаем, придавшем немного сил, и я напомнил ему, что пришел поговорить о Шималовой. Разумеется, о видениях, после которых я упал в обморок, я не упоминал.

Патанатом, как и говорил Борис, выглядел впечатляюще: высокий, худой, с лысой крупной головой. Густая борода его была растрепана. А глубоко посаженные карие глаза блестели за стеклами очков.

Я понимаю, почему санитары обзывали его Франкенштейном… Впрочем, внешность, как это часто бывает, оказалась обманчивой. Доктор был добр и гостеприимен.

Богдан Ильич рассказал мне о результатах вскрытия, но я уже знал от Бориса, что основной причиной смерти была не травма, а странное кровоизлияние, случившееся у нее, видимо, в тот момент, когда она была на собрании секты. Но мне нужны были подробности.

– А упала она прямо там? – поинтересовался я у него. – В зале?

– Видите ли… – как-то нерешительно начал доктор, словно подбирая слова. – Факты говорят о том, что упала она на улице… Упала навзничь, назад, и основной удар пришелся на затылок, вот сюда.

И он постучал пальцами по своей лысой голове. Я мысленно постучал по дереву.

– А что за факты? – поинтересовался я.

– Во-первых, частицы асфальта, обнаруженные в ране на затылке. Во-вторых, по сопроводительным документам, доставили ее с улицы. И в-третьих, – Богдан Ильич очень внимательно посмотрел на меня, – я сходил в тот переулок, где ее нашли, и обнаружил там кровь… группа, совпадает с группой умершей…

– Ну, значит, все и произошло в том злосчастном переулке… – согласился я, аура там плохая…

– Это если исходить из того, что она вначале вышла на улицу, а потом нарушилась… – остановил меня доктор.

– Что она сделала? – переспросил я.

– Извините за сленг. «Нарушилась» – значит, у нее произошло нарушение мозгового кровообращения. Например, инсульт, кровоизлияние… – пояснил патанатом.

– Да, – кивнул я, – я как раз и говорил, что она… как там? Нарушилась на улице…

– Увы, нет! – с сожалением в голосе произнес доктор. – Я нашел пару видеозаписей с этого сеанса, они есть в интернете…

– И?.. – Я вновь стал ощущать тревогу, заставлявшую сердце биться быстрее.

– И увидел, что нарушилась она прямо там, в зале! – Богдан Ильич смотрел на меня, не мигая. – Это хорошо заметно. Она вскакивает, затем кричит, хватается за голову и оседает на пол…

Я вздрогнул, потому что прямо под окнами вдруг громко завыла собака. Вот, черт!

– К ней бросается девушка, потом еще кто-то… – продолжал патанатом, не обращая внимания на внешние звуки. – И даже на видео ясно, что она… – он на мгновение замолчал. – Мертва!

Я скрестил руки на груди. В неярком свете настольной лампы доктор-патологоанатом выглядел зловеще.

– Но затем произошло, по меньшей мере, невозможное! – продолжал Богдан Ильич, глядя на меня исподлобья. – Эта женщина вскочила и побежала к выходу…

Мне вдруг представилась картина: курица, которой отрубили голову, бежит и машет крыльями… Тьфу ты, воображение!

– Мертвая женщина побежала к выходу, – эхом повторил я за ним, покачав головой.