В собственных доводах Мариус не уверен: ему незнакомы понятия ни дружбы, ни стаи. Вампиры чаще охотятся по одному. Есть, конечно, и такие, кто образует кланы, но не он…

Но разве Роза не помогла ему спастись от обжигающих лучей солнца? Разве не тратит она собственные силы и драгоценные ингредиенты на мази для него? Дьявол не просил её об этом, только о своём колене… Но Роза добродетельна и милосердна, она никогда не ждёт, пока страдающий начнёт выть от боли и звать на помощь. Она скромна и честна: знает, что об оказанной услуге вампир её не просил, что сделок он с ней не заключал и ничего ведьме не должен, и поэтому теперь, придя просить о помощи, она ничего не требует, не выкрикивает ему в лицо пафосных слов, а смиренно спрашивает. Мариус уверен, что даже если сейчас он скажет ей: «Нет, Роза, мы не друзья», она не отвернётся от него, продолжит варить для него эту слизь, воняющую болотом, пока беда, пришедшая к ведьме, не обглодает её до костей. Но он ей этого не скажет: Роза добродетельна и милосердна, она помогла ему в трудный час, и будь она вампиром, Мариус непременно основал бы клан, чтобы принять её туда, будь он магом, он, конечно, хотел бы быть с ней в одном ковене. Но пусть она, по крайней мере, будет в его стае.

Другом Мариус её не назовёт: это понятие, свойственное людям, существам злым и жестоким, думающим лишь о том, как подставить ближнего ради собственной выгоды. Это понятие, под которое Роза не заслужила попасть.

– А это смотря что надо, – плотоядно усмехается Тенёв. Он однако так и не отворачивается от экрана, чтобы одарить ведьму хитрым и довольным взглядом.

У демонов, как и у вампиров, друзей не бывает, но Тенёв не приемлет, кроме того, ни стай, ни кланов: дешёвый торгаш, некогда бывший человеком, и так до конца и не изменившийся. Дьявол взял его затем, что полагает, будто Тенёв разбирается в человеческой психологии. Он и правда несколько в ней понимает.

Тенёв доволен видом загнанной жертвы, которая сама к нему пришла и просит об услуге, с которой можно будет потребовать услугу ответную… Требованием платы и взысканием долгов никогда не стоит пренебрегать! Можно, конечно, последнюю рубашку ближнему отдать, запястье подставить вампиру, чтобы напился, и вырвать своё чёрное сердце, чтобы ведьма сварила из него студень – но своя-то шкура подороже будет. «Спасибо тебе, мил человек», – вот и всё, что можно получить за добродетель и альтруизм. Нет уж, увольте! Мир – огромный рынок, покупай других, продавай себя. А за «спасибо» на рынке разве что плюху в нос получишь.

– У меня проблема, – бормочет Роза себе под нос. – Вернее, у всех нас проблема по моей вине…

По коридору разносится звонкая трель. Потом ещё раз. Затем во входную дверь начинают оглушительно колотить.

– Что это? – бурчит Мариус. – Ждёте кого-то?

– Думаю, это как раз проблема, – признаётся ведьма.

Тенёв вскакивает, довольно всклокоченный, выходит в коридор. Роза семенит за ним, на ходу рассказывая:

– Я оставила телефон человека, который жил здесь, и потом ответила на звонок…

Выражение лица обернувшегося Тенёва красноречиво свидетельствует о том, что Роза круглая идиотка, и никакой ему не друг, и он гораздо охотнее сейчас бы прибил ведьму, чем стал ей помогать. Но в дверь продолжают неистово молотить. Бежать некуда: спасать приходится не только Розу, но и себя самого.

Он отворачивается от ведьмы и пристально смотрит куда-то. На глазах Розы черты лица Тенёва плывут, искажаются, плечи становятся шире, ноги – длиннее, массивное брюхо вываливается из-под ремня – через две секунды перед ведьмой стоит владелец квартиры, точно такой, как на семейной фотографии, на которую смотрел демон.

– Если что, ты – наглая горничная, ответившая на звонок, – зло шипит Тенёв. Ведьма отчаянно кивает.

Незапертую дверь демон открывает до того резко, что стоящий за ней едва успевает остановить занесённую для очередного удара руку и не стукнуть Тенёва по лбу. Визитёр мало походит на сотрудника полиции: одет он не по времени, в какие-то грязные лохмотья, подвязанные добротным кожаным ремнём, роста в нём не меньше двух метров, сальные волосы переходят в такую же сальную бороду, свободная рука свисает до самых колен, другая – поддерживает лежащий на широком плече дубовый гроб. От гостя до того сильно несёт мертвечиной и разложением, что слезятся глаза, а желудок скручивают рвотные позывы.

Удовлетворённый тем, что ему наконец открыли, мужик достаёт клок бумаги и долго таращится в него, задумчиво кося глаза. Розе думается, что читать он не умеет. Тенёв отходит от двери, стараясь удержать внутри душу какого-то несчастного, найденного возле замка Дьявола. От тошноты маскировка его начинает понемногу сползать, но демон и не пытается удержать её.

– Стало быть, – бормочет визитёр, убирая бумажку и поскрёбывая обкусанными жёлтыми ногтями щёку; кожа его покрыта оспинами и коростами, ногти сдирают засохшие корки, – здесь живёт Мариус Фонфладнеров?

– Фон Фландерхоф! – возмущается вампир, высовывая из-за двери спальни свой длинный нос. В профиль, на фоне ввалившихся глаз и щёк, нос этот кажется и вовсе огромным.

– Ага, – соглашается мужик, снимая с плеча свою ношу и прислоняя её к стене. – Доставка, стало быть: гроб Мариуса Фонфладнерова – получайте.

Разгневанный неправильным произнесением своей фамилии вампир подлетает к мужику и злобно зыркает на него. Сделать больше Мариусу не позволяет собственная комплекция: он на голову ниже и раза в два уже в плечах. Вампир поднимает палец и медленно, с расстановкой и ядом в голосе произносит:

– Я Мариус, барон фон Фландерхоф! Запомни это имя, челядь, и не смей впредь его коверкать.

– Развелось вас, – беззлобно ворчит мужик, продолжая вычёсывать из бороды отсохшие коросты, – баронов траханых… Нет бы спасибо сказать, он орёт и пальцем тычет! Обратно вниз, стало быть, сам свой гроб попрёшь. Ну, бывай…

Он разворачивается и уходит, раскачивая своими длинными, как у гориллы, руками.

Роза тихо хихикает над его словами и подхватывает гроб, помогая Мариусу внести его в спальню. Тенёв недовольно насупливается: помощь Розе не потребовалась, значит, и ответной услуги от неё не получить – неприятно вышло.

***

На улице по-зимнему холодно: ветра нет, снег перестал валить и теперь лишь громко скрипит под каждым шагом, но мороз всё равно царапает щёки и хватает за уши своими обжигающими пальцами. Накидываю на голову капюшон. По парку бегают дети, парочками и по одному прогуливаются старики – как ни глянь, шумно и людно; воздух пропитан их парфюмами, запахом обувного крема и газировки, которую пьют дети – зимой не пахнет. Обледеневшая лавка щиплет за задницу и ляжки, но я устала стоять.

Достаю телефон, смотрю на время: мы условились встретиться здесь с Котом минут двадцать назад, но его всё нет. Даже женщине правила приличия позволяют опоздать на свидание всего на пятнадцать минут. Даже я, будучи образцом непунктуальности, ни разу не опоздала на встречу в Котом. Я не склонна судить людей: они имеют право делать что угодно в рамках закона, и нас это не касается; но Кот – бессовестный сукин сын! Я имею полное право осуждать его, потому что его поступок касается и меня.

«Стою в пробке, – пишет он. – Извини».

Поднимаюсь немного вверх, перечитываю нашу переписку: он выехал всего полчаса назад, за десять минут до назначенного времени, хотя оба мы знаем, что от его общежития до этого парка ехать час. И это по чистым дорогам, без пробок и гололёда. Он даже не пытался успеть.

Время не течёт по прямой, оно закручивается спиралями, расходится кругами по воде, заплетается в косы, запутывается в узлы и клубки и бог весть что ещё делает – но только ничего этого не происходит в течение часа или даже дня. Я это знаю. Кот, наверное, не знает…

Существует немало призм, сквозь которые люди воспринимают мир и своё окружение. Люди не делятся на одних только оптимистов и пессимистов, а реалистов и вовсе не существует, потому что реальность у каждого своя, искажённая собственной призмой. Такой, как она есть, реальность видит лишь тот, у кого нет призмы восприятия, кто существует вне реальности и не контактирует с ней. Впрочем, увидеть – это уже контакт…